Сижу я как-то в своей конторе, подвожу баланс за месяц. Всё в этот день было, как обычно, только слышу: все кругом забегали, как оглашённые. Наконец, моя начальница заглянула ко мне в бухгалтерию с сумасшедшими глазами:
- Он едет!
- Кто? – усмехнулась я (начальница, по своему обыкновению, по любому поводу сразу же впадала в панику; при этом, как правило, изъяснялась какими-то непонятными междометиями).
- Немец едет! – выкрикнула та с ужасом в голосе и исчезла.
Я пожала плечами (твои проблемы!) и снова уткнулась в компьютер. Ещё через полчаса начальница вновь ворвалась ко мне в комнату и буквально выдернула меня из-за стола:
- Нюша! Я знаю: ты учила немецкий! Выручай, пожалуйста, милая! Тысячу раз тебя расцелую!
- А баланс? – коварно спросила я.
- Какой тут, нахрен, баланс?! Сама, без тебя, разберусь!
Она схватила меня за руку и вытащила из бухгалтерии.
В кабинете начальника ЖКХ стоял рослый, хорошо сложенный молодой человек, на вид лет около 30, прилично одетый, голубоглазый, с русыми волосами. Если роста в нём было около двух метров, то веса, наверное, с центнер!
«Пруссак! - сразу отметила я про себя. – То есть, тот же русский, только онемеченный!»
- Guten Ta-а-аg! Здравствуйте! – с широкой улыбкой обратился он ко мне. - Sprechen Sie Deutch? Говорите ли Вы по-немецки?
Что-то в этом немце располагало к себе, и я, также широко улыбнувшись, ответила:
- Я, натюрлихь! Да, конечно! Здравствуйте! Вас вюншен зии? Что Вы хотели?
- Понимаете, фройляйн, - сказал немец, - здесь, в вашем городе, умер мой дед. Он содержался в плену в военные и послевоенные годы, но, к сожалению, не дожил до освобождения…
- Я понимаю! – ответила я. – Вы хотите узнать, где находится его могила?
- О да! – ответил он восторженно. – Вы прекрасно говорите по-немецки, фройляйн!
- А что скажет Надежда Ивановна? – спросила я с подковыркой, но та в ответ ожесточённо замахала руками: иди, мол, Нюша! Только уведи этого немца проклятого с глаз долой!
- А чего его к нам направили? И откуда он, вообще, выпал? – осведомилась я у начальницы; та недоумённо пожала плечами:
- Из конторы позвонили: мол, встречайте! Иди, Нюша, иди с ним! Хоть до следующей недели!
- А баланс, значит, после тебя я потом должна буду пересчитывать? А? Так что, лучше не лезь в мой комп и не прикасайся к нему! Освобожусь – сама всё сделаю! – отрезала я и повернулась к немцу.
- С чего мы начнём? – лучезарно улыбнувшись, спросила я гостя по-немецки. – Поедем на кладбище?
- Ну, зачем, так сразу, с печального? – улыбнулся в ответ немец. – Давайте сначала где-нибудь перекусим! Есть у вас в городе какое-нибудь местечко, где можно было бы спокойно посидеть, выпить бокал пива, покушать?
«И потрахаться!» - мысленно добавила я про себя. Некогда у нас в посёлке существовала рыгаловка под названием «Ромашка», которую, после реконструкции, переименовали в «Пилигрим». На сегодняшний день, к сожалению, и «Пилигрим» закрылся. Чем же мне порадовать моего «фашиста»?
- Может быть, поедем в пельменную? – предложила я.
- Я -я! Да-да! Пельмени! – обрадовался немец. – Русские пельмени! Едем!
Я позвонила по телефону:
- Мам! Забери сегодня Игорёшку, пожалуйста! Когда освобожусь, не знаю! Пусть он сегодня переночует у тебя!.. А на представительские расходы? – нагло заявила я начальнице.
Та, вздохнув, открыла сейф и подала мне пару сотенных купюр.
- Мало! – заявила я решительно. – С такими копейками сама болтайся с ним по городу!
- Ты меня скоро по миру пустишь! – слёзно простонала начальница и, поколебавшись, протянула пятисотрублёвую бумажку; пока та не передумала, я выхватила у неё деньги.
Мы вышли на улицу.
- Позвольте представиться, фройляйн! Меня зовут Курт! – с этими словами немец галантно взял мою руку и бережно прикоснулся к ней губами.
- Нюша! – отозвалась я. Мне было очень лестно: такой красивый, обаятельный мужчина касается моей руки губами!
- Скажи, Курт! – холодно спросила я его по-русски. – Твой дед, прежде чем насиловать и убивать русских женщин, так же целовал им ручки?
- Что-что? – переспросил тот обеспокоено. – Вы что-то сказали о моём русском деде?
- Погода, говорю, хорошая! – насмешливо отозвалась я. – Соловьи поют! Пташечки!
- Я-я! «Соловьи! Соловьи! Не тревожьте солдат!..» - неуверенно начал он.
- Слышь, Курт! – внушительно произнесла я (так же по-русски). – Если ты ещё когда-нибудь, где-нибудь запоёшь эту песню!.. Ты бы ещё «Дубинушку» затянул! Уж лучше «Дойчланд юбер аллес!» спой!
- Энтшульдигэн зии мир битэ! Простите меня, пожалуйста, фройляйн Нюша! – растерялся вконец запутавшийся немец. Мне даже стало его немного жалко!
- Может, в «Ламекс» зайдём? – спросила я насмешливо. – Там тебя наши, русские, скинхеды враз на уши поставят! Да так, что мутэр свою позабудешь! И фамилию не спросят!
- Да-да! Мама! Хорошо! Зайдём! – счастливо улыбался мне Курт. Ну, чисто, ребёнок!
- Ну, как? – спросила я его. – На «Газельке» поедем или на такси?
- Я-я! Та/кси! – воскликнул Курт с ударением на первом слоге.
- Ну, ты как хочешь! – ответила я. – Можешь ждать своё «та/кси», а я на «Газели» поеду!
Я впорхнула в салон, где, кроме меня, было ещё двое пассажиров; следом за мной с трудом, согнувшись в три погибели, втиснулся Курт. Я с любопытством смотрела на него: как немец поведёт себя в незнакомой ситуации? Тот полез в карман, вынул пухлый бумажник, после чего вытащил из солидной пачки тысячную купюру и протянул её шофёру. Я ударила Курта по руке.
- Ты что делаешь, дурак? – рассерженно прошипела я (опять же, по-русски, разумеется). – Откуда у него сдача с тысячи?
- Что такое? – не понял тот.
- У нас, в России, - по-немецки пояснила я, - за всё платит фройляйн! Понятно? – с этими словами я подала шофёру две бумажки по 10 рублей.
– Дас ист вундербар! Это – удивительно! Россия – вообще, удивительная страна!.. Скажите, фройляйн Нюша, откуда вы знаете ди дойче шпрахэ?
- Ну, это очень просто! – ответила я. – Вначале Софья Петровна учила в школе, потом изучала в «педе», а после занималась самостоятельно, через И-Нет.
- Я тоже изучал русский через И-Нет! – обрадовался Курт.- Скажите, фройляйн Нюша, а что есть такое: «прийстал, как банный лист»?
- Кто это Вам сказал? – улыбнулась я.
- Одна очень симпатичная русская фройляйн в справочной на вокзале! – радостно сообщил мне Курт. - А ещё: «Пошёл накуй, козёл!» Что это значит, фройляйн Нюша?
Я призадумалась, как бы ему ответить, чтобы ему не было обидно, и, чтобы сменить тему, спросила:
- Вомит бешефтиген зии? Чем Вы занимаетесь?
- О! – оживился тот. – Я имею небольшое дело: поставляю продовольствие в разные страны! Тут, у меня в портфеле, полный ассортимент нашей продукции! Хотите посмотреть?
- Нах.. нужно!.. Данкэ шон! Спасибо, не надо! – улыбнулась я немцу. - Ты, натюрлихь, фэрхайратет? Вы, наверное, женаты?
Почему-то все, мало-мальски привлекательные мужчины, с которыми я была знакома, уже были кем-то, до меня, закольцованы… Какая в этом, в сущности, глубокая несправедливость!..
- Найн, найн! – отчаянно замотал головой фриц.
- Почему? – строго спросила я его.- Не стои/т, что ли? (конечно же, по-русски!)
- Всю жизнь мечтал встретить такую, как Вы! – робко улыбнулся мне Курт.
Я только вздохнула… Увы! Всё, как обычно! Пустые, ни к чему не обязывающие, комплименты, бесполезные ухаживания и, в итоге, таинственные исчезновения… Навсегда!..
… Взяли мы пельмени и сели за стол. Причём, я заказала себе, как обычно, две порции; Курт – одну… «Он, что, ребёнок, что ли? – возмущённо подумала я. – Или он просто издевается надо мной?! Ну, я ему потом покажу!..»
В отместку, я не упустила случая в очередной раз позабавиться над его неприспособленностью к русской действительности и вынудила его всё-таки заплатить и за себя, и за даму. Смеха ради, я взяла для него баночку «Уральского мастера крепкого» (вообще, не люблю пиво, а эту тошниловку – в особенности!); к его чести, Курт, едва пригубив, отказался от этого сомнительного удовольствия.
- Замечательные пельмени! – похвалил он, вытирая губы платочком.
- Шайсэ! Дерьмо! Общепит, одним словом! – с презрением отозвалась я. – Я тебе дома такие пельмени приготовлю – пальчики оближешь!..
… А потом мы стояли под огромными елями на немецком кладбище. В лесу было безветренно и по-весеннему свежо.
- Здесь покоится мой дед! – тихо сказал Курт.
Я молчала. И что я могла сказать? Этого момента, может быть, десятки лет ждали и Курт, и его, неизвестный мне, отец, и вся его фашистская семья… А мне в голову пришли когда-то увиденные мною документальные кадры…
… По улице русской деревни грохочут страшные немецкие танки со зловещими крестами на бортах… Эти немецкие танки - «Панцер» - просто консервные банки по сравнению с нашими Т-34! А «КВ» - так те давили «Панцеров», как скорлупки!.. Только вот не было тогда у нас этих танков…Босоногие 20-летние бабы в ужасе выбегают из горящих домов, прижимая к груди плачущих младенцев… И молодые, здоровые, хохочущие немцы, забавляясь, свистят, кричат им вслед, улюлюкают… И над всем этим стоит задорная тирольская музыка, сопровождаемая игрой на губной гармонике:
- Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! Лала-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла!...
… И ещё – кадры из фильма «Иди и смотри»…
Немцы загоняют мирных крестьян в конюшню – мужчин, стариков, женщин, детей… Звучит та же развесёлая баварская песенка… Немцы обливают бензином и поджигают сарай… Бросают в него гранаты… Расстреливают тех, кто, ещё живой, пытается выбраться из него… И немочка-эсэсовка (Грета? Герда?) своими нежными пальчиками разрывает варёную курочку и аккуратно кушает её…
Вот он – орднунг по-немецки! Именно такой порядок хотели навести немцы на нашей земле!.. Слава Богу – потом этой самой немочке снарядом разворотило брюхо, так что наша, русская, курочка попросту не успела перевариться в её грёбаном желудке!..
А в 45-м наши получили строжайший (хотя и тайный) приказ: чтобы на территории Восточной Пруссии (будущий Калининград) не осталось ни одного немца – ни мужчины, ни женщины, ни ребёнка – вообще, ни одной живой души!.. И наступило Возмездие!.. И ещё: солдатам (мужчинам, естественно!) поступил приказ: ломать немецкую гордость! Ну, те и старались изо всех сил: взламывали немецкие «лохматые сейфы»!..
И сколько потом русских родилось в Германии! Миллионы!..
«Кто к нам с мечом придёт, - восемьсот лет назад предупреждал Александр Невский, – тот от меча и погибнет!»
- Ну, что? – неприязненно спросила я немца. – Насмотрелся? Пошли домой! Мне надоело тут стоять и ждать тебя! Да и замёрзла я уже!
- Шталинград! – задумчиво произнёс Курт. – Драй хгундерт драйсихь таузенден! (нужно знать особенность немецкой речи: эти 20 звуков Курт произнёс чрезвычайно быстро, в течении одной секунды! Что мне и нравится в немецком языке!) Триста тридцать тысяч окружённых немцев! Вы представляете, фройляйн Нюша? В плен посчастливилось попасть только 90 тысячам – остальные умерли… Под пулями, но больше - от голода, от холода, от болезней, от вшей… И знаете, фройляйн Нюша, - последний самолёт!... Это был самый последний самолёт из Сталинграда!.. Один пехотный капитан, который не имел права улететь из «котла», но всё-таки улетел, был расстрелян… Тут же – у колёс самолёта… Вот так, фройляйн Нюша!..
Ну, а мой отец попал в плен… Как же он был счастлив, что для него война окончена!.. Он такие письма писал домой!.. 90 тысяч немцев, фройляйн Нюша, попали в плен под Сталинградом! И только девять человек из них вернулись на Родину! Вы поняли, фройляйн Нюша? И среди них не оказалось моего деда…*
… Потом мы побывали на территории «зоны», где содержался под стражей дед Курта, осмотрели здания, которые он строил... И уже поздно вечером мы встали перед Обелиском Славы Героям, павшим в годы Великой Отечественной войны, и Курт почтительно склонил голову…
- Спасибо Вам, фройляйн Нюша, огромное! – Курт опять приложился к моей руке. – Очень Вам благодарен! Завтра мы, надеюсь, опять свидимся, а сейчас я беру та/кси и еду в гостиницу!
Это его глупое «та/кси» меня попросту взбесило:
- Куда ты поедешь, урод, сейчас, в 10 часов ночи? Да тебя, если не в городе, так здесь же, у нас, на Камчатке, обчистят и изобьют до смерти! Это тебе – не Европа! И не посмотрят на то, что ты - немец! Трахнут сзади по башке – и всё! Считай, Гитлер капут! Сиди уж! «Та/кси» он захотел! Ко мне домой пойдёшь ночевать, понял?
- А что такое, фройляйн Нюша, «обчистят»? – с любопытством расспрашивал меня Курт, едва поспевая за мной. – И где это – «Камчатка»? А что скажет Ваш муж? Он не будет против? Прошу прощения, фройляйн Нюша, но у нас, в Германии, так не принято!..
«Сам ты – «фройляйн Нюша!» – разгневанная, думала я. – Урод! Фашист недоё…ый! Навязался на мою голову!»
Не отвечая, я уверенно шагала по ночным пустынным улицам. Ватага недорослей, толпящаяся у подъезда, расступилась передо мной.
- Здравствуйте, Анна Александровна! – произнёс парнишка, мой сосед по подъезду.
- Нет у меня никакого мужа! – в запальчивости выкрикнула я, поднимаясь на этаж, и повернулась к Курту. – Улетел последним самолётом, гад! Такая же, как и все вы, мужики, сволочь! Ушёл от меня, спился и подох, сука! – неожиданно я разрыдалась – тут же, в подъезде…И как же мне было стыдно - при немце!..
У себя в квартире я сурово указала ему глазами на ванную. Он понял, скрылся за дверью, ну, а я отправилась на кухню. Минут через 15 Курт показался из ванной, и я остолбенела: до того сейчас он напоминал мне двоюродного брата Вовку, с которым мы немало попроказничали в его деревне!.. И по огородам, бывало, лазали, и чужих гусей воровали, чтобы потом сварить их в ведре на костре, около реки, где нередко собиралась большая компания местных пацанов и девчат… Потом Вовка вырос, женился, остепенился, стал главным механиком...
Но ещё до этого с ним произошёл один забавный случай! Как-то он поехал с невестой к её родителям – знакомиться. Света зашла в магазин при станции – купить что-нибудь к чаю, - а Вовка остался ждать её на улице, возле сумок. И тут к нему подвалили три жлоба, попросили закурить; естественно, слово за слово, вспыхнула драка. Двое успели убежать, а третьего Вовка порядочно «угостил» своими крепкими кулаками. И когда они со Светой пришли к её родителям, эти «жлобы» оказались … её родными братьями!
Потом они просили Вовку ничего не говорить об этом недоразумении их строгой сестре и родителям.... Смешно, правда?.. Сейчас же мне было отнюдь не до смеха! Ну, зачем я приволокла к себе домой этого немца?... И что я с ним буду делать? Куда я его спать уложу? Придётся мне, похоже, провести эту ночь в кресле…
- Пойдём в комнату! – приказала я Курту. – На вот тебе фотографии! Смотри! – я достала с антресолей и сунула ему в руки наш семейный альбом и, ради смеха, включила «Мо-до». По всей квартире разнеслось жизнерадостное:
- Айнс, цвай, полицай! Драй, фир, официр!.. Фюнф, зэкс – альтэ хекс, зибен, ахт – гуте нахт!.. Ихь бин – зупер! Ду бист – зупер!.. Глупая, конечно, песенка, зато – на чистейшем немецком языке!..
Когда я снова вошла в зал, Курт очень внимательно изучал альбом.
- Нельзя ли выключить.. это? – попросил меня Курт. - Скажите, фройляйн Нюша, Вы издеваетесь надо мной? – он серьёзно посмотрел на меня. – Или Вы считаете, что это я затеял Вторую Мировую войну? Это я уничтожил десятки миллионов человек, в том числе, и немцев? За это Вы и мстите мне?
- Нет, что ты, Курт! – разом струхнула я и выключила магнитофон.
- Скажите, Нюша, это – Ваш сын? – спросил он, указывая на фотографию Игорёшки.
- Да! Игорь! – подтвердила я.
- А это? – спросил Курт, указывая на военную фотографию моего деда. - Бе-лов Николай Гри..горье.. (тут он запутался) - витш, если я не ошибаюсь?
Я поразилась:
- А ты откуда знаешь моего деда?
- Белов Николай Гри-горье-витш работал в имении моего прадеда! – пояснил он.
- ??? – я воплощала из себя живой вопрос.
- Повторяю, фройляйн Нюша, - продолжал Курт, - в годы войны Белов Н.Г., будучи военнопленным, работал в имении моего прадеда!
- Ну, и?
- Мой прадед ненавидел Гитлера! Сразу же после прихода Гитлера к власти он подал в отставку, полностью самоустранился от общественной жизни и политики и у себя в имении благополучно пережил эпоху вознесения и крушения Третьего Рейха. В годы войны мой прадед активно выкупал русских военнопленных, дабы сохранить их от уничтожения. Мой дед в то время воевал на Восточном фронте, - продолжал рассказывать Курт, - и никаких надежд на его возвращение уже не было…
К концу 42-го года это стало совершенно ясно… А в 43-м наша бабушка забеременела…От русского работника… Понятно: плохо молодой женщине одной, без мужа, тем более, в годы войны, и тем более, когда у неё – ни ребёнка, ни котёнка… А потом появился на свет мой отец… Прадед к тому времени был уже дряхлым старичком, и Белов Н.Г., с его согласия и благословения, фактически стал хозяином имения.
- Так ты, что же, - задохнулась я от возмущения, - хочешь сказать, что мы с тобой – троюродные брат и сестра?! Дед об этом ничего не рассказывал!
- А Ваш муж о своих похождениях Вам что-нибудь говорил? – улыбнулся Курт.
Уж лучше бы он не упоминал мне о моём бывшем муже, урод!
- Пойдём ужинать! – вспылила я. – После поговорим!..
После ужина я ненадолго заскочила в ванную. Когда вернулась в комнату, Курт всё так же внимательно рассматривал фотографию моего – или теперь уже нашего? – деда.
… Я сидела с ним рядом, в одном халатике, слушала его голос и с интересом посматривала на своего собеседника. Такой же робкий, как и все мужчины, такой же смешной! Не понимаю, почему все они, на словах - такие смелые! - со мной ведут себя, как послушные детсадовцы?! Ведь я не кусаюсь! Вот уже полчаса сидим, а эта скотина даже не сделал ни одного, самого малейшего движения, чтобы хотя бы немного приблизиться ко мне!.. Это даже оскорбительно!.. А! Была не была! Если гора не идёт к Магомету, значит, Магомет идёт к горе!
Я обняла его за плечи.
- Скажи, Курт, - по-русски спросила я его, - у вас по закону не запрещено любить друг друга троюродным братьям и сёстрам?
- Что? – недоумённо повернул ко мне голову тот. И тут я, крепко зажмурив глаза, поцеловала его в губы…
- М-м-м! – простонала я – частью от удовольствия, частью – для того, чтобы «завести» мужчину. – М-м-м!.. Ой! – я пискнула. – Ты что?! С ума сошёл? А ну, отпусти! Отпусти, сволочь! Ну! Кому сказала?!..
Но Курт, не обращая внимания на мой строгий тон, решительно взял инициативу в свои сильные руки, и всякое сопротивление с моей стороны было бы совершенно бесполезным… Да и не было у меня никакого желания сопротивляться!
.. В эту ночь кресло так и осталось пустовать… Как и две последующие, кстати...
… Ну, что я могу вам сказать дальше? Уже не первый раз мы с моим мужем Куртом, сынишкой Ингваром и дочкой Хелгой (Ольгой) ежегодно навещаем могилы наших дедов - Отто фон Бюллова и Николая Григорьевича Белова…По правде сказать, была поначалу у моего мужа мания – поставить меня на моё место; я же, в свою очередь, указала ему на его место, и с тех пор мы живём во взаимной любви и полном понимании!
* Примечание: Курт ошибся: из 94 тысяч немцев, взятых в плен в Сталинграде, в Германию вернулось 6 тысяч человек.
Получается: на 15 умерших в плену пленных немца приходится один выживший. Нормальная, в общем-то, статистика для сталинских лагерей.