Церковь Иконы Казанской Богоматери, "что на Житном дворе", (арх. Н.В. Никитин). Фото из Альбомов Найденова Н.А. "Москва. Соборы, монастыри, церкви"
«У "Николы" сшибли крест -
Стало так светло окрест!
Здравствуй, Москва новая,
Москва новая - бескрестовая!"
Демьян Бедный, пролетарский поэт
На фоне, в общем-то, серого послевоенного детства как-то особенно ярко и рельефно всплывает в памяти моя первая поездка в Москву. Произошло это в 1954 году, когда не помню уж за какие заслуги, родители преподнесли мне такой замечательный подарок.
В Москве жила папина сестра тётя Поля. Муж её погиб во время войны. Детей не было. Тётка обитала одна в небольшой уютной квартирке на Спартаковской площади. Недалеко от станции метро «Бауманское».
Судьба здорово обделила меня, не дав возможности испытать одно из величайших в жизни удовольствий - общения с бабушками и дедушками. Их у меня просто не было. Конечно, физически они когда-то существовали, но, к большому сожалению, пообщаться с ними не довелось.
Родители отца умерли, когда меня ещё не было на свете. Дедушку и бабушку по материнской линии расстреляли фашисты в 1941 году. До войны по рассказам матери я их видел. Но моя память ни одной картинки не сохранила.
Зато, вероятно, в порядке компенсации Господь предоставил мне возможность общения с тремя тётками, не считая одного дяди. Московская – была самой любимой и самой доброй. Она прожила тяжёлую и, полагаю, не очень радостную жизнь. Прожила одна, бескорыстно даря доброту и душевное тепло своего нереализованного материнства многочисленным племянникам.
На меня, естественно, её душевная щедрость тоже распространялась. Но существовало одно обстоятельство, позволявшее мне считать тогда, что я имею на это больше прав. Дело в том, что меня назвали в честь бабушки, матери тёти Поли. Само собой, и отца. По этой причине она часто величала меня "мамочкой". Такая кличка не очень нравилась, но я никогда не возражал.
Тётя часто приглашала меня в гости. С моей стороны, разумеется, возражений никогда не было. А вот родители долго возражали. Наконец, после окончания седьмого класса меня решили отпустить в Москву.
Собрались быстро и буквально через несколько дней после начала летних каникул мы с тёткой, которая проездом оказалась в Минске, уже прибыли на Белорусский вокзал златоглавой столицы. Там нас встречало такси.
Разумеется, учитывая наш не очень громоздкий багаж и весьма скромное финансовое положение, мы могли бы без всяких проблем доехать до Спартаковской площади на метро. Это всего несколько остановок. Однако мамин двоюродный брат Иосиф, работавший тогда таксистом, решил преподнести мне шикарный подарок. Надо сказать по тем временам не из недешёвых. Собственно, и по нынешним тоже.
Как хорошо известно, у этих профессионалов время-деньги. Так вот Иосиф не только встретил меня, но и часа два возил по главным столичным достопримечательностям, которые, естественно знал не хуже среднестатистического гида.
Двоюродного дядю я видел впервые. Но встретил он меня по-родственному. До войны дядя с женой и тремя дочерьми жил в Киеве. В 1941 году ушёл на фронт. На Т-34 отступал сначала от Киева до Москвы, а потом уже громил фашиста по дорогам от Москвы до Праги.
Несколько раз был ранен, но выжил. В 1945 году вернулся домой, в Киев. Жену и троих детей живыми уже не застал. Впрочем, и мёртвыми тоже. В том смысле, что не было даже их могил. Всю большую семью дяди Иосифа вместе с тысячами других киевских евреев в 1941 году расстреляли в Бабьем Яру.
Своего дома дядя тоже не нашёл. Больше его со столицей Украины ничего не связывало, и он уехал в Москву к каким-то родственникам. Вдов тогда в Москве было много. Через несколько лет на одной из них Иосиф женился.
Это был очень весёлый с настоящим еврейским юмором человек. Детство, юность, да и взрослая жизнь, у него были на редкость тяжёлыми. В те годы так жили многие. Однако дядя, которому было уже за пятьдесят, смог сохранить неистребимый оптимизм и невероятную жажду жизни.
К сожалению, больше я никогда его уже не видел. Через несколько лет после нашей встречи дядя совершенно неожиданно умер от обширного инфаркта. Прямо за рулём. Тем не менее та единственная встреча с Иосифом теплой светлой картинкой послевоенного детства сохранилась в моей памяти на всю жизнь.
Однако продолжку. Уже в своей взрослой жизни я не один десяток раз побывал в Москве по служебным и личным делам. Теперь, спустя много лет, довольно трудно вычленить те первые детские впечатления из общей массы информации, приобретённой об этом городе уже значительно позже.
Но что действительно хорошо помню, так это ту растерянность или даже страх, которые испытал, впервые переходя широченные московские проспекты. Возникало какое-то странное ощущение собственной ничтожности по сравнению с громадами домов и просторами улиц.
И только значительно позже я узнал, что такой архитектурный стиль является типичным атрибутом тоталитарного режима. Сталин уже давно умер, но его монументальная архитектура жива до сих пор. Она ещё долго будет давить на психику обитателей этого мегаполиса. Спустя много лет нечто подобное я увидел в Риме, воздвигнутое во времена другого диктатора - Муссолини.
Запомнились ещё два исторических события, свидетелем которых мне посчастливилось стать в 1954 году. Можно даже назвать их уникальными. Одно из них назову политико-воспитательным, второе - явно носило культурно-просветительный характер.
Мой, в общем-то, случайный визит в Москву совпал с единственным в своём роде историческим моментом. Это было время, когда саркофаги, а проще гробы, Ленина и Сталина, двух величайших сатрапов двадцатого века стояли рядом в мавзолее.
Тёзка Вождя и Учителя, дядя Иосиф, добыл мне пропуск на посещение этого до сих пор святого для коммунистов места. Сделать такое в те годы, признаться, было совсем непросто.
Но не зря же дядя обладал незаурядной коммуникабельностью. Но даже её не хватило на два пропуска. Бедной тётке пришлось везти меня на Красную площадь. Потом очень долго ждать, пока я вместе со всей процессией медленно вышел из мрачной усыпальницы вождей.
В ту пору ходил по Союзу такой анекдот. Как-то Ленин проснулся в своём саркофаге и, увидев рядом лежащего Сталина, с возмущением приказал: «Прошу выяснить, кто подложил мне такую свинью?» Не могу сказать, кто подложил, но точно известно, что убрал Сталина из мавзолея Никита Сергеевич Хрущёв.
Сразу же после XX съезда КПСС Иосифа Виссарионовича втихаря ночью, можно сказать по-воровски, извлекли из погребального сооружения, и похоронили тут же, невдалеке у кремлёвской стены. Так что вместе, что называется в мире ином, вожди полежали совсем недолго.
И всё-таки мне кажется, что Хрущёв не полностью использовал предоставленную ему историческую возможность. Подхорони он тогда к товарищу Сталину ещё и товарища Ленина, наверняка бы избавил нынешнюю Россию, по крайней мере, хотя бы от одной серьёзной идеологической проблемы.
Разумеется, это я только теперь изгаляюсь на эту тему. Тогда же, в уже очень далёком 1954 году, медленно двигаясь между хрустальными гробами с жёлтыми мумиями бывших властителей величайшей державы мира, испытывал довольно странное чувство. Что-то среднее между благоговением и неким трепетным страхом, возникающим при виде общепризнанной святыни. Потом мне много раз случалось бывать на Красной площади. Однако желания навестить вождя мирового пролетариата никогда уже более не появлялось.
Второе событие я назвал бы культурно-просветительным. И это правда. К тому же оно оказалось намного интересней и, несомненно, полезней. В каком-то смысле данный факт моей биографии тоже можно назвать уникальным. Я имею в виду выставку картин дрезденской галереи, которую мне посчастливилось посмотреть в тот свой первый приезд в Москву.
Именно в том году советское правительство решило вернуть дружественной ГДР коллекцию картин дрезденского музея. Сразу после войны огромное количество произведений искусств величайших художников и зодчих мира в порядке репараций были вывезены из Дрездена в Москву.
Здесь в запасниках различных московских музеев эти шедевры так и пролежали мёртвым грузом почти десять лет. Практически никто из рядовых граждан СССР их не видел. И только накануне передачи ГДР в течение всего лишь одного месяца коллекции была показана в залах Третьяковской галереи. Это было колоссальное по мировому художественному значению, к слову сказать, и по материальной ценности, собрание работ величайших мастеров современной цивилизации.
И мне, пятнадцатилетнему юноше, тогда впервые в жизни предоставилась возможность прикоснуться к сокровищнице мирового изобразительного искусства. Именно тогда судьба осчастливила меня возможностью увидеть наверно самое знаменитое полотно гения итальянского Ренессанса Рафаэля «Сикстинская Мадонна».
Я, естественно, уж смутно помню те чувства, которые испытал в залах Третьяковки. Однако глубоко убеждён, что знакомство с величайшими шедеврами человечества, несомненно, сыграли определённую роль в формировании моего мироощущения.