Речка была совершенно мелкой. Пожалуй, если переходить вброд, едва ли достигнет колена. На песчаном берегу этой мелкой речушки стоял деревянный дом-пятистенок. У старого крыльца рос такой же древний куст смородины, раскинувшийся во все стороны и норовивший перегородить ход в дом.
- Она хоть бы обрезала его что ли…, - подумал седой мужчина, который шёл к «ведьме», как её называли сельчане за уединённое житиё и отстранённый нрав.
- И чего иду сюда, старый дурак? Поверил бабским разговорам. Ну, какая она ведьма? Баба, как баба, только в платке всё время да в балахонах каких-то ходит… Сама-то небось, моложе меня гораздо. Ну чего иду? А к кому идти? Везде уж побывал, да всё без пользы.
Дверь в доме внезапно отворилась и на пороге появилась не старая ещё женщина с цинковым ведром в руке. Увидев незваного гостя, она, не здороваясь, произнесла: «Что, говоришь, идти больше некуда? Мол, какая я ведьма? Да и верно, какая я ведьма… А куст этот смородиновый трогать нельзя, потом сам узнаешь. Ну, проходи, гостем будешь».
Женщина поставила ведёрко на крыльце и кивком головы пригласила мужчину в дом. Там царил полумрак, было прохладно, что с особым удовольствием отметил посетитель, устав от дороги и полуденного пекла.
- Проходите, садитесь за стол, сейчас квасу холодного принесу, - сказала женщина, внезапно переходя на Вы.
Квас имел странный вкус и странный цвет, но чрезвычайно освежающий и приятный.
- Овёс в зёрнах, изюм и сахар, - ответила она на непроизнесённый вопрос мужчины: «Из чего это она его делает?».
«Ведьма» подождала, пока гость утолил жажду, и сказала ему прямо: «Нет у тебя никакой беды. Не с той стороны смотришь».
- А неисцелимая болезнь, разве не беда? Да ладно бы только у меня, ещё и у дочери…
- Повторяю тебе, нет у тебя никакой беды. Сейчас иди домой. У крыльца два листа смородины сорви. Ляжешь спать, положи в изголовье. Ну, давай, ступай с Богом.
- Говорил же себе, ну какая она ведьма, - подумал мужчина, разочарованно поднимаясь из-за стола, - Зря только ноги топтал.
- Зря топтал, или не зря, это мы поглядим, - произнесла женщина, провожая гостя с крыльца и внимательно наблюдая, сорвёт он листы смородины или нет.
Под прицелом внимательных и строгих женских глаз, всё же листика два каких-то непутёвых он сорвал.
- Как последний идиот, - подумал мужчина, и, перейдя речку, скрылся в лесу по маленькой тропинке.
Дома с полным надежды взглядом его встретила измученная болезнью дочь. Сельская фельдшерица ездила ставить ей обезболивающие уколы утром и вечером, да те видно уже переставали помогать.
- Да какая она там ведьма, вот, говорит, сорви эти два листочка да на ночь в изголовье положи. Нет, мол, у тебя никакой беды…
- А ты положи, положи. Очень прошу тебя, положи, - сухими губами произнесла дочь и отвернулась к стене, чтобы отец не видел гримасу боли.
Что не сделаешь для дочери. Положил он два листочка у подушки на ночь и на удивление быстро уснул с одной и той же упрямой мыслью: «Ну, как последний идиот…».
И видит он, что идёт ему навстречу дочь здоровая, красивая, коса до пояса лентой перевязана. Очень на жену-покойницу в молодости похожа.
- Нет, у нас, батюшка, никакой беды. Правду ведь она сказала. Не с той стороны мы смотрим, не с той,- произнесла дочь, да ловко так обернулась и, смеясь, убежала.
Проснулся утром он необычайно бодрый и не обнаружил в обычном месте ровным счётом никакой боли.
- Надо бы дочь проведать, подумал он, заглядывая в её комнату. Дочь лежала подозрительно тихо с улыбкой на лице и не собиралась просыпаться.
Все похоронные заботы свалились на него как бетонная плита. Хоть и тяжело дочь болела, а её смерть была хуже, чем обухом по голове. Он не ел и не спал все эти три дня. С трудом пережив поминки, свалился, не раздеваясь, на кровать, увидев на миг перед собой эти два, почему-то совсем не увядшие смородиновые листика.
Ночью ему опять снилась весёлая и молодая дочь, махавшая прощально рукой и счастливо улыбавшаяся. А утром он почувствовал, что совершенно и безоговорочно здоров. На душе у него было светло и чисто, будто кто омыл её родниковой водой. С этого момента мужчина точно знал, что никакой смерти нет и быть не может, а есть одна непрерывная жизнь…
Взяв у изголовья два высохших смородиновых листика, он выкинул их в окно: «Да и правильно сказала, какая же она ведьма…».