Я вдруг вспомнил, что со времени его приезда сюда, не считая первой ночи, ни разу не видел его спящим. Спал ли он вообще или чутко дремал, как кошка, опасаясь оставлять себя без контроля на волю случая и мою? Это не было похоже на него, но что я знал о его настоящем противнике — о том человеке, который, ускользнув от полиции, уже однажды напал на него и чуть не убил?
- Ну, одно-то объяснение у меня точно есть, - сказал я. - На вас напали, ранили, ваша жизнь подверглась опасности, и вы всё ещё нездоровы. Я знаю, что вы бесстрашный человек, Холмс, но такое — тяжёлое испытание даже для вашего бесстрашия. Вам известно, что некто, питающий к вам ненависть, на свободе. Неудивительно, что при каких-то странных и непонятных происшествиях с вами вы склонны подозревать его незримое присутствие. Но мне вы должны доверять... нет, я не претендую на исключительность, но надо же в этом мире кому-то доверять. Не то так недолго и с ума сойти. Мы ведь проходили уже это с вами...
- Я доверяю вам, - сказал Холмс, - даже немного больше, чем могу себе позволить. Присядьте-ка рядом. Меня уже клонит в сон, но я хочу, чтобы вы представляли, о чём идёт речь, не только по отрывкам моего бреда и лживым газетам. Сядьте и приблизьте ухо, потому что мне тяжело говорить громче. Но оно, может, и к лучшему — боюсь, что эхо в горах куда сильнее, чем кажется...
Это отдавало бредом, и я встревоженно снова коснулся ладонью его лба:
- У вас жар, Холмс. Не лучше ли отложить ваш рассказ на утро, когда...
- Нет, - перебил он. - не лучше. И я не в бреду — просто неудачно пошутил про эхо. Видите ли, фразу из этой записки - «быть может, и вы» - я не далее, как вчера, сам произнёс в разговоре с вашей женой, да и общий смысл был примерно тот же. Не верю в такие совпадения — или кто-то подслушал нас, или ваша жена передала наш разговор кому-то третьему почти дословно.
- Если вы на это намекаете, - сказал я, - то мне она ничего о ваших разговорах не сообщала. И не будет, конечно.
- Ладно, потом об этом. Сейчас о человеке, которого я... да чего уж там, боюсь... Вы, Уотсон, уже, должно быть, слышали о том, что преступники-кустари начали проигрывать в конкурентной борьбе организованным шайкам? Полиция, разумеется, не в восторге от этого обстоятельства, но она вряд ли представляет себе масштаб яваления. Преступный синдикат, с которым я столкнулся, распростёр свои щупальца из Британии в Европу, в числе их подвигов шантаж, самые дерзкие ограбления, крупные мошенничества. Иерархия соблюдается строго, как в армии. И нижестоящие не знают никого, кроме своих непосредственных командиров. Но они зарвались от безнаказанности и решили применить свои методы ради политического влияния...
- И заинтересовали, таким образом, вашего брата? - догадался я.
Холмс снова слабо улыбнулся:
- Вы, действительно, сделались проницательнее, Уотсон. Майкрофт обратился ко мне в начале июля прошлого года, а к концу февраля я уже собрал настолько полный материал о деятельности этой, с позволения сказать, организации, что мог и сам предпринять кое-какие действия в отношении пресечения таковой. Я уже знал, что ими готовилось ни больше ни меньше, как ограбление Лувра. Я связался с «Сюрте», передал имеющиеся материалы и заручился их поддержкой. Был разработан план совершенно грандиозной поимки практически всех членов этого синдиката. Но того, кто занимает в банде верхнюю ступень иерархической лестницы, мы не знали. Абсолютно закрытая информация. Напрямую с главарём общались только три человека — в ходе французской операции были арестованы все трое. Их охраняли, как зеницу ока, надеясь через них выйти на главаря, но в первую же ночь содержания под стражей двое оказались мёртвыми — как выяснилось, у них под кожу были вшиты стеклянные ампулы, начинённые цианидом. Надавив зубами, они выпустили яд в кровь и умерли в ту же секунду.
- Но вы сказали: двое. А что же третий?
- Третий всё это время молчал, как рыба. Он прекрасно понимал, что, во-первых, за свои злодеяния непременно попадёт на виселицу — в обещанное за сотрудничество с полицией снисхождение он не поверил, и, на мой взгляд, правильно не поверил, а во-вторых, что прямо сейчас он на виселицу не попадёт, будучи единственной нитью к главарю. И насколько он не заинтересован в поимке этого самого главаря, настолько и главарь не заинтересован в его дальнейшем пребывании под стражей.
- То есть, он надеялся, что ему организуют побег?
- И надежды его оказались отнюдь не беспочвенными. В тюрьме произошёл взрыв — судя по всему, подброшенного взрывного устройства — рухнула стена, несколько человек было убито и покалечено. В суматохе заключённый скрылся. Кто и как подбросил взрывное устройство в тюрьму, остаётся загадкой. Ровно через сутки на перроне в толчее вокзала меня ударили ножом в бок и попытались столкнуть под колёса поезда. Я не видел и не мог бы узнать нападавшего. Просто почувствовал резкую боль, а потом ужасное чувство беспомощности, когда просто не хватает физических сил не на сопротивление даже — на то, чтобы оглянуться и увидеть, кто напал, на то, чтобы крикнуть, устоять на ногах... Слава богу, мне пришёл на помощь оказавшийся рядом ажан. Вместе с каким-то юным гаменом они донесли меня до экипажа и отправили в больницу. Но, уже приходя в себя после перевязки, я нашёл в своём кармане записку с угрозой такого содержания: «Смерть — непредсказуемая любовница. Она придёт, откуда вы не ждёте. Но я хочу, чтобы вы ждали и боялись»,- и как это попало мне в карман, ума не приложу — разве что некто проследовал за мной в больницу, но персонал в один голос клянётся, что не видел никого постороннего. Разумеется, угроза исходила от моего поверженного, но не изловленного противника — на этот счёт у меня даже сомнений не возникло. И в первую же ночь кто-то прильнул к стеклу окна моей больничной палаты, стараясь рассмотреть меня, а потом попытался отворить окно, и отказался от своей попытки только когда я позвал на помощь. Я попросил обеспечить мне охрану в больнице — малодушная просьба, но я был так слаб, что представлял собой лёгкую добычу. Мою просьбу удовлетворили, и несколько дней было всё спокойно.
Другая записка обнаружилась прямо у меня в руке, когда я по дороге сюда задремал в вагоне. Жуткое чувство уязвимости — вот что я испытал, ощутив кожей этот посторонний невесть откуда взявшийся бумажный катышек. Там было написано: «Рогатый муж может ударить рогами, а любовный напиток оказаться смертельным ядом. Помните об этом и продолжайте ждать». Итак, меня пока просто запугивали — и не без успеха, должен признаться. Мотив, конечно, месть. Но теперь уже мститель явно хотел бы всласть наиграться, прежде чем нанести решающий удар. Манера та же — печатные буквы, чтобы скрыть почерк. Только первая записка была написана углем. А вторая — карандашом. А вот эта — третья — написана синим маркером для стекла, по всей видимости, из санатория. Написана на клочке бумаги из здешней лавки. Её подбросили мне во время игры в «Суд».
- Каким образом? Как ваш корреспондент мог знать, какой именно билетик вам достанется?
- Я думал об этом, Уотсон. Он мог это сделать только если брал билетик непосредственно передо мной, потому что я брал последним.
- Тогда в чём загадка? Вспомните, кто тянул жребий прямо перед вами и...
- Но прямо передо мной тянула жребий мисс Уотсон, - тихо сказал он.
Несколько мгновений я молчал, пытаясь осознать сказанное, после чего шумно запротестовал:
- Этого не может быть! Мэри не могла вам подбросить эту бумажку. Значит, ваш посыл неверный.
- Возможно, - пробормотал он совсем тихо и закрыл глаза. Только тут я вспомнил, в каком он состоянии, и решил прекратить утомительный разговор и дать ему покой.
- Давайте отложим это на завтра, Холмс. Вы сейчас не в форме — возможно, вы что-то упускаете, но у вас жар, вы слабы, до смерти устали, да ещё и я вас одурманил лекарством. Если вы не склонны считать меня вашим главарём преступного синдиката, позвольте себе уснуть. Это самое лучшее, что вы можете сделать в поддержку инстинкта самосохранения на настоящий момент.
- Я ещё не всё рассказал вам. Едва я приехал, я встретил странного человека по пути сюда. Не знаю, кто он такой. Выглядел он, как безумец. Но если бы он не выглядел безумцем, если бы он был пристойно одет, пострижен и побрит и смотрел осмысленным взором, я мог бы поклясться, что это — полковник Севастьян Морган.
- А кто такой полковник Севастьян Морган?
- Наш третий посвящённый, сбежавший во время взрыва из тюремной камеры. Полковник в отставке — герой индийской кампании. Так вот, этот странный человек, похожий на него, как две капли воды, едва увидев меня, выкрикнул проклятие по-немецки и швырнул в меня камнем.
- Ночью у родника?
- Нет, раньше... У родника я никого не видел... И этого человека больше не видел. Но самое странное то, что он шагнул с обрыва — и исчез. Просто исчез... Так ведь не бывает, не может быть... - он говорил всё тише, угасающим голосом.
- Ах, Холмс, вы совсем уже спите, - покачал головой я. - Прошу вас, оставьте сейчас все эти мысли. Возможно, какие-то из них — болезненная иллюзия, а вы сейчас и не разберёте. В любом случае, если вам здесь, действительно, угрожает опасность, чем скорее вы поправитесь, тем лучше сумеете ей противостоять. Вот что. Я запру дверь, закрою ставни, буду держать револьвер под рукой. Думаю, что пока этого достаточно.