Царапина

Павел Шилов
Павел Шилов

Царапина
Рассказ
Воскресный день. Светит яркое летнее солнце. Деревья не шелохнуться. Кое-где раскрыв клювы, прыгают воробьи. На диване в кустах деревьев сидит мужчина лет двадцати-семи, тридцати. Он задумчиво смотрит на ребятишек. Кажется, его ничего не волнует, только глаза временами блестят страстно.
- Ваня, пора обедать, - доносится сверху женский голос. Но мужчина не двигается, будто прикован к этой скамейке. А женщина не останавливается и уже раздражённо. – Поспелов, всё готово, остывает.
Иван не отвечает, не слышит голоса жены. И она успокаивается, поняв, что ему сейчас не до неё. С ним это бывало, но не часто. Она смотрела на него с балкона и вздыхала. Обед остывал. Муж приходил домой, брал её за руку и весело говорил:
- Тася, есть хочу.
Ей хотелось сказать, дескать, где же ты был? Но она молчала, знала, что вопросы задавать бесполезно. Он на них не ответит. Это началось с тех пор, как их трёхлетний сын застудился, а потом так и зачах. Иван смотрел на ребятишек и видел своего Ваську, которому было бы столько же сколько им.
Поспелов мысленно шептал: «Василий, ну поддай. Ну, сделай так, чтобы мяч влетел в ворота. Вася, ты слышишь меня. Я прошу. Потом, очнувшись, он понимал, что нет с ними никакого Василия, только одни воспоминания. Он со слезами на глазах поднимался с дивана и уходил домой. Сейчас он сидел тихо, смотрел на детскую игру, а краем глаза видел, как из другого подъезда этого же дома выскочил мальчик Андрей Синицын, которому от роду было четыре года. В руках он держал не то прутик, не то тонкую арматурину. Мальчик сразу бросился к песочнице и стал строить кубики и домики. Рядом шёл отец. В глазах его было самодовольство и торжество: вот, мол, растёт мой наследник – продолжатель рода Синицыных. Он высок, сухощав, глаза острые, пронзительные.
- Андрюха, - говорит отец сыну, - здания сооружаешь, а потом разрушаешь.
- Папа, а они нехолосые, - отвечает отцу мальчик
- Строй, строй, правильно рассуждаешь, брак никому не нужен. Расти сынок, учись. – Потом бросил через плечо. – Я домой отлучусь на минутку. Из песочницы не уходи.
Малинового цвета машина «Жигули» потихоньку выехала из-за угла дома и, шурша новенькой резиной об асфальт, медленно приближались. Водитель напыщенно и важно смотрел по сторонам: какое же впечатление производит на людей он и его машина. В зубах он держал сигарету, которую языком перекидывал из одного угла рта на другой. В этих движениях Поспелов уловил что-то знакомое, но вспомнить не мог, да фактически и не успел приглядеться к водителю, но тут тот небрежно сплюнул сигарету в куст. И Иван вспомнил это движение. Оно принадлежало Косте Чуркину с кем он когда-то работал в одной бригаде по разгрузке сыпучих грузов, поступающих на комбинат. С тех пор прошло несколько лет. Поспелов уже кончал институт и был на хорошем счету у руководства. Он сменил работу, женился, получил квартиру и был очень доволен собой. Иван видел, как из песочницы выскочил Андрей Синицын, сынок его дружка по общежитию и, спрятавшись в кустах, ждал машину. Поспелов не успел мальчику крикнуть, как машина встала. Из её салона с перекошенным от злобы с монтажкой в руке выскочил водитель. Иван увидел, как над головой мальчика зависла рука. Он успел подскочить. Ногой оттолкнул мальчика в сторону, правой рукой перехватил кисть водителя. Они встретились взглядами. Перед ним во всей красе стоял Костя Чуркин, с которым они жили в одной комнате общежития несколько лет назад.
- Так это ты? – прохрипел вне себя Костя, - ещё жив гад? Не пришиб я тебя в общаге – жаль.
Глаза, потемневшие от злобы и ненависти, бегали. Серое, худое лицо было неузнаваемо. Рот, будто от нестерпимой боли, кривился. Чуркин дёргался, брызгал слюной, ругался.
Одет он был очень модно: фирменные джинсы, рубашка на роспуск, заграничные кроссовки. Ивану хотелось ударить по этому ненавистному лицу, но он держался и только смотрел в глаза Чуркину, стараясь найти  в них хоть каплю жалости и сочувствия.
В это время к ним подскочил отец мальчика и, поняв в чём дело, не задумываясь, ударил Чуркина под челюсть. Костя, взмахнув длинными тощими ногами, оказался под колёсами своих «Жигулей». И оттуда раздался душераздирающий крик. Но это продолжалось недолго. Чуркин тут же вскочил, схватил за грудки Синицына и, глядя на бок своей машины, вопил:
- Вы посмотрите изверги. Это же царапина. О боже!
И Чуркин со всхлипами сел в салон своей машины, и ненавистью и зелёной тоской смотрел в глаза Поспелову и Синицыну, потом выдавил:
- Завидуете гады Косте Чуркину. У меня всё есть: машина, квартира, ковры, хрусталь. Зайти ко мне - любо-дорого. А у вас что? Были голые, как соколы и остались ими. У-у-у не-на-ви-жу. Со мной все именитые люди города обращаются на вы, уважают. Ты же был Ванькой, Ванькой и остался.
Услышав ругань, из квартиры вышла жена Поспелова Тася. Она не сразу узнала Чуркина. Он закричал:
- Ванька, моя первая любовь, ведь мы хотели с ней пожениться! Не получилось. А какая девушка была сладкая, сейчас беременная видно от тебя. Эх, Ванька, Ванька собираешь ты после Стёпки объё…. Мне казалось, ты заслуживаешь большего.
- Что ты сказал? – прошипела женщина, - да ты меня даже не коснулся. Я бы не подпустила тебя к себе без росписи.
- Кхе, - съехидничал Чуркин, - все вы такие, помани только пальчиком.
- Ну, что Костя, пора и честь знать, наговорил ты много лишнего на мою жену. – Поспелов взял Чуркина за шиворот, тряхнул его. Чуркин упал, разбив свое лицо о камень, который лежал на обочине дороги и заверещал как резаный ягнёнок.
- Тюрьма по вам плачет, - слышался его стон. – Сейчас я напишу заявление в милицию, побои налицо. Ванька и ты Лёшка получите своё.
Встретились Поспелов, Чуркин и Синицын давно, когда им только, что минуло двадцать с небольшим. Впереди были надежды на хорошую жизнь: встреча с девушками, учёба и работа. Костя и Алексей работали грузчиками, а Поспелов бульдозеристом. Все, как говорится, трудились, взявшись за одну лямку, хотя у каждого были свои обязанности. Грузчики разгружали сыпучие грузы, а Иван Поспелов отталкивал их, создавая на зиму запасы впрок.
- У твоего коня сто лошадиных сил, а нас всего пятнадцать человек, и ты не можешь успеть. Поднажми, поднажми, Ваня, - кричал бригадир Иван Берёзкин только что прибывший из армии.
Поспелов в ответ ему только улыбался, дескать, не спеши тёска, всё сделаю. Берёзкин прыгал, подбадривал своих людей и смеялся открыто и задушевно. Время летело быстро. Не успеешь прийти на работу, уже обед, вскоре и смена кончалась.
Костя Чуркин бурчал на бригадира: и чего он словно сбесился, ни минуты отдыха, разве угонишься за бульдозером? Он своей лопатой зацепит раз, а нам сколько надо чиркать. Эх, голова садовая! Он был взъерошен, как нахохлившийся  в драке воробей.
- Шабаш, робя! На обед, - кричал бригадир молодым голосом, когда наступало время обеда, и выскакивал из полувагона первым, а за ним и все остальные.
Мокрые от пота, но с весёлым настроением, парни подшучивали друг над другом. Костя Чуркин, зайдя в будку, сразу валился на скамейку и закрывал глаза. Он был длинный и тощий и занимал почти всю будку от торцевого окна до двери. Сухое лицо пергаментного оттенка, ярко выделялось на фоне окна, откуда лился дневной свет.
- Ты бы хоть, Костя, пожрать сходил, ведь сдохнешь в расцвете сил, - качал головой бригадир.
- Берёзкин, не бойся за меня, сам сдохнешь скорее, - раздавался недовольный голос Чуркина.
Будка пустела. Чуркин вставал, наливал из бачка кружку кипячёной воды, доставал кусок чёрного хлеба, густо посыпанный солью, съедал его и снова валился на скамейку. Перед глазами мелькали деньги, много денег, потом появилась машина, хрусталь, ковры и заискивающие улыбки друзей и соседей. Он проходил мимо, лишь кивком головы удосуживался ответить на приветствия знакомых. Сердце прыгало, будто хотело выскочить из грудной клетки. Ох, уж это сердце! Ну что ж! Смотрите перед вами Константин Чуркин собственной персоной. Смотрите и завидуйте.
Порой, когда ему было уже невмоготу, он вздыхал протяжно:
- Эх, когда же это счастье привалит, когда? Боже мой! У меня уже нет больше сил.
Он вскакивал, оглядывался по сторонам, не услышал ли его кто тайный голос, и снова со вздохом валился на скамейку. К концу смены все видели, что Костя выдыхается, тяжело дышит, останавливается и со всхлипом произносит одно и тоже слово: эх, жизня.
Что видел перед собой Чуркин, никто не знал. Все в бригаде понимали, что с парнем происходит что-то не то, но что?
Берёзкин смотрел на него, качая головой, молчал. Что он мог сделать? Все люди взрослые, каждый отвечает сам за себя. Он работает, дисциплину не нарушает. «С него и взятки – гладки».
Чуркин крепился как мог, но все видели, что от недоедания, он теряет силы, и бригадир не выдержал сказал в открытую:
- Вот, что, Костя, пошли в столовую. Страшно на тебя смотреть, как ты маешься. Мы накормим тебя. Ради такого дела сбросимся по десять копеек. Видишь ли, работник из тебя аховый.
- Ты что, Берёзкин, издеваешься? – возмутился Чуркин. – что я хуже всех работаю? Да и есть я вовсе не хочу. Разве мне денег жалко для своего желудка?
- Конечно. Костя, не жалко. Но всё же пойдём, пообедаем.
- Да и денег-то я сегодня не взял. – Чуркин склонил на сторону голову, и в его взгляде было столько отрешённости и преклонения перед необходимостью, что многие попятились от него. Он не поднимал глаза: дескать, делайте со мной, что хотите, я в ваших руках.
Берёзкин пожал плечами, как бы подбадривая Чуркина: не дрефь парень – свои люди, чего друг для друга жалеть какие-то копейки, сегодня мы тебе, завтра ты нам.
- Иван, ты не подумай. За мной дело не встанет. В долгах я не останусь. – Костя поднял глаза. В них можно было прочесть: ну зачем вы так? Кто вас просит, ведь за всё придётся платить. Я сам за себя как-нибудь постараюсь.
Чуркин нехотя пошёл с бригадой, после говорил, что на сытый желудок ему тяжело работать: мол, больше уставал, потому что в животе урчала пища. Берёзкин жалел парня, отпускал его в будку отдохнуть. Костя сидел на скамейке, тянул воду из бачка и тупо смотрел себе под ноги. Его длинная, тощая фигура, будто переломленная надвое, рельефно выделялась тёмным сломленным силуэтом на светлом от солнца окне. Был у него такой вид, что можно было подумать – сытость для него страшный бич. Он изнемогал, вяло потягивая руки и ноги. И всё бурчал себе под нос, но так, чтобы слышали все:
- Говорил вам, что не хочу есть, так нет, пойдём да пойдём
- Законченный урод, - в сердцах тогда сказал Берёзкин и потерял к Чуркину всякий интерес.
На этом, конечно, дело не кончилось. Кто-то из бригады попытался его уговорить на следующий день, но тщетно, он лежал на скамейке и одним глазом, прикрыв ресницы, злобно смотрел на ребят. От этого взгляда многим становилось не по себе. Мужики побыстрей выкатывались за двери.
- Ну, ну, - бурчал себе под нос Берёзкин, - тебе виднее. Разве мы имеем, что против.
И бригада, будто сбросив непосильный груз, бежала в столовую.
Чуркин же в это время ворчал:
- Покоя нет от этих нососователей в чужую душу. Что им надо от меня? Что? Опять, наверное, Ванька Поспелов воду мутит. Эх, и гад же рядом со мной пристроился.
Бульдозерист Поспелов в это в это время рассказывал ребятам о том, что как трудно жить рядом с Чуркиным в одной комнате, взаимопонимания нет, они, даже находясь рядом, не разговаривают. Вскоре Чуркина можно было видеть за книгой. Он полностью ушёл в себя, да и всем было как-то не до него. Как ни странно, но друзей у него не оказалось. В городе всегда был один. Однажды на танцах Костя познакомился с девушкой и намекнул в комнате, да и на работе всем о своём намерении жениться. Он с восхищением называл имя девушки и говорил, что она красивая и ей всего восемнадцать лет. Она учится на первом курсе в пединституте. Будет учителем русского языка и литературы.
- Эх, я малограмотный! Жаль. Но надеюсь, она меня подтянет, - говорил он и ждал от ребят взаимопонимания.
- Костя, если она тебя любит, на всё пойдёт, - в тон ему утверждал Иван Поспелов, - не волнуйся, всё будет в ажуре.
- Так и будет, ребятки. А как же иначе. Уж я для неё постараюсь. – Мелкие морщинки, сбежавшие от носа к глазам, говорили о том, что он доволен своим выбором и только ждал, чтобы его похвалили. – Заживу, я заживу.
- Насчёт свадьбы не забудь. Да нас позови, - вставил своё слово Поспелов.
Это высказывание Ивана для Чуркина было как гром с ясного неба. Лицо его дёрнулось, но это было одно мгновение, и сразу добродушная улыбка покрыла его худое лицо.
- Всё будет в ажуре, не сомневайтесь товарищ Поспелов. Уж я, - он не договорил. Глаза его покрылись маслянистой поволокой, щёки чуть-чуть покраснели.
Костя как-то сразу преобразился, ясное дело, он уже рисовал в своих мыслях предстоящие перемены, посматривая на всех свысока, мол, вот вы такие все умные, а я дурак, и меня любит хорошая девушка. Так-то мальчики. Лови счастье, не упускай его из рук.
Вскоре на его тумбочке появился замок. Было видно, как он что-то носил туда и прятал. Как-то Лёшка Синицын – грузчик и сосед по койке Чуркина отослал матери деньги, а сам остался на бобах. Денег ну, не копейки и перехватить не у кого – друзья на работе. В животе булькает, желудок сосёт, просит пищи, а где её взять? И Синицын не выдержал, вскрыл замок у Чуркина, отрезал кусок хлеба, съел его и спокойно лёг спать. И снился ему сон, будто бы Костя пришёл с работы, и увлечённый добрыми чувствами, улыбаясь, позвал Лёшку к столу. Синицын подошёл и не поверил своим глазам. Там чего только не было – колбаса, рыба и бутылка водки. Лицо Кости светится от счастья, что он не один сегодня, пусть Лёшка не говорит: жадный ты Чуркин, живёшь только для себя.
Лёшка спал спокойно, раскинув по сторонам руки. Губы его двигались в сладкой истоме. Он мурлыкал себе под нос что-то весёленькое, и не слышал, как с работы пришёл Чуркин.
- Ишь, мурлыкает себе под нос, доволен. – Костя бережно повесил пиджак на спинку стула, хмуро взглянул на улыбающееся во сне лицо Синицына и тихо, чтобы не скрипнула дверка, открыл тумбочку. В глазах появилась злоба, он завопил, не сдерживая себя. – Скоты, кто в тумбочку лазил?
Лёшка от его крика зашевелился, открыл глаза и недоумённо завертел головой.
- Я, - спокойно ответил он и начал оправдываться. При этом не смотрел на Чуркина, - понимаешь, Костя, жрать сильно хотелось.
Он развёл руками и улыбнулся, мол, уж ты прости меня, я отдам тебе с торицей.
- Жрать водку меньше надо, тогда и деньги появятся, - прошипел звенящим голосом Чуркин и продолжил. – Я за вас не должен ломить. Вот где у меня уже стоит эта лопата, да и от мешков по ночам спину ломает так, что нет сил.
Он постучал себе по груди, болезненно сморщился, дескать, как трудно работать грузчиком.
Синицын, поднимаясь с койки, сказал:
- А ну, гад, ты меня уже достал, повтори, что ты сказал? Не мы ли тебя обрабатываем, вспомни, сколько раз тебя Берёзкин отправлял отдыхать.
- Это не значит, что ты должен шманать по чужим тумбочкам, - пытался выкрутиться Чуркин.
- На, да не плач, - сказал Поспелов, войдя в комнату, и вытащил из кармана рублёвку.
- Зачем мне чужое? – ответил Чуркин.
- Бери, бери. Ишь, раскудахтался, ведь всё равно возьмёшь, разве мы тебя не знаем? Это тебе за кусок хлеба, который я съел, - буркнул Лёшка Синицын, а Поспелову сказал, - Иван, накормишь меня в столовой?
- Пошли, Лёшка. Деньги у меня есть, не пропадёшь.
Синицын и Поспелов стали одеваться. Чуркин недовольно бросил рублёвку на тумбочку, снял ботинки и растянулся на койке, поглядывая на парней из-под руки.
- Иван, пошли, - полусерьёзно вздохнул Синицын, - устал наш Чуркин. Не надо его волновать. Понимаешь, я не так давно прочитал в одном журнале, писал профессор медицины о стрессовом состоянии человека – жуткая штука. Вдруг и нашего Чуркина шарахнет кондрашка, что тогда?
Костя Чуркин, как будто разговор шёл не о нём, а о ком то постороннем, лежал, молча посапывая. Он отдыхал, набирался сил для работы и при этом твердил слова: лучше полежать, чем от пуза нажраться, мы же люди – не поросята.
Как то в столовой, где постоянно обедали Синицын и Поспелов, оказалась невеста Кости Тася с подружкой. Она их узнала, увидав их рядышком с Чуркиным. Она подошла и завела разговор о своём женихе.
- Спит. Калории набирает, - ответил Поспелов, а Синицын добавил, как бы издеваясь: лежит, деньги копит, копеечка к копеечке – глядишь и лишний рубль в кармане. Чёртов Плюшкин.
Тася сначала обиделась, а потом переборов себя, обратилась к парням:
- Ребята, вставайте к нам. Вместе пообедаем.
Улыбка девушки было доверчивой и милой. Маленькие ямочки на её щеках придавали её лицу нежность и женственность. Была она среднего роста, глаза карие чуть с грустинкой улыбались загадочно и маняще. Волосы чёрные, словно вороново крыло, блестели при свете электрических ламп. Лицо белое без единой веснушки. И вся она была, как бы выточена искусным мастером из слоновой кости. И парни удивились, дескать, как этот «Олух царя небесного» сумел опутать такую симпатичную девушку. Конечно, при таком несоответствии парни завидовали Чуркину, но виду не подавали.
- Сегодня Костя в институт идёт, - сказала Тася тихо, обращаясь к подружке, - а меня зовут на день рождения, как я без него пойду?
Поспелов и Синицын переглянулись, но ничего не ответили. Девушка почувствовала взгляд парней и отвела свой к спине подружки, которая ничего не подозревая, тихо сказала:
- А ты приходи ко мне. Почитаем, послушаем музыку. Я недавно купила новые пластинки. Время быстро пролетит, и тут глядишь, и Костя придёт из института.
Она не договорила, взглянув на Синицына, который ехидно сжался, глаза его недобро блестели.
- Ха, - с сарказмом хихикнул он, - институт! Да у него всего четыре класса, сейчас в пятый ходит.
- Ты что, Лёшка, плетёшь-то на человека? Подумал? – вспыхнула подружка Таси
- А что мне думать, если я и так знаю. Живём в одной комнате, работаем грузчиками. У меня семь классов образования, хожу в восьмой класс, а у него четыре и он ходит в пятый.
- Ну, уж ты, Лёшка, брось. Костя работает помощником машиниста тепловоза, - не сдавалась подружка.
Синицын понял, что Костя напустил туману, и быстро перевёл разговор на другую тему. Пусть сам разбирается. Тася же боялась поднять глаза от спины подруги. Побледнев, она вся съёжилась. Объявление Синицына во всеуслышание для неё было как гром среди ясного неба.
- Оказывается, он меня всё это время просто дурачил. Ну, да ладно, вперёд буду умнее, - наконец то выдавила она из себя.
Она как-то вся сразу потускнела. Глаза же были словно два светлячка в ночи. Ивану стало жаль её. Он хотел её успокоить, но не находил слов. Молчала и подружка.
Поздно вечером, когда Поспелов пришёл из школы, в комнате звучала музыка. «К чему бы это?» - подумал он и открыл дверь.
- Гад, приполз, - подошёл к нему шатающийся от выпитого Чуркин, - расстроил всё дело с Таськой и доволен. Веселись – сучье отродье.
Он замахнулся, и хотел было ударить Поспелова в лицо, но тот увернулся и бросил Костю на койку.
- Ребята, - заскулил Чуркин, - я хотел жениться, а этот зубьект всё дело испортил. Поддайте ему, как следует, я за всё плачу.
Но парни не двинулись с места. И Иван отпустил Чуркина. Он вскочил и с новой силой бросился на Поспелова. В это время открылась дверь, и в комнату вошёл Лёшка Синицын. Он был радостен и весел.
- Ты чего, Костя вопишь? – матюгнулся он, - я ей сказал. Зачем обманывать девушку.
- Твоё какое дело! Ишь, праведник! На то они и девушки, чтобы их обманывать, - прорычал Чуркин, упал на койку и, уткнувшись в подушку, захныкал.
- Эх, вы! – с горечью пропищал Чуркин, - водку выпили, а свою работу не сделали.
Костя натужно всхлипывал. Плечи его поднимались и опадали, его компания вышла, оставив после себя огрызки хлеба на полу, кости рыбы и пустые бутылки из-под водки. Поспелов и Синицын разделись, выключили свет, закрыли на ключ двери и легли спать.
- Костя, ложись, хватит хныкать, - сказал Иван, - завтра на работу, а ты калорий не накопил.
Чуркин не ответил. Он лежал на койке в новом костюме и в ботинках, не слышал ничего и не видел.
- Подлец ты Чуркин, - сказал  Синицын. Он не как не мог успокоиться, видя, что его друга Ивана хотели избить, и кто, да Костя Чуркин и его компания. Лёшка хотел вывести Костю на прямой мужской разговор и не мог, и, наливаясь злобой, продолжил, - ты не учёл того момента, что если бы хоть один волос упал с головы Ивана, а здесь пятый этаж – планировать бы им из окна и тебе вместе с ними. Слышишь ты пеньтюх царя Гороха.
Костя заворочался на койке, скрипнул зубами, но ничего не ответил, притворившись спящим. И парни вскоре уснули. К Чуркину же сон не шёл. Алкоголь выветрился, как будто его и не было. А перед глазами стояла Тася с её чистым и доверчивым взглядом. Он вздыхал, скрипел зубами и плакал.
Наконец решил поговорить с девушкой начистоту, открыться ей полностью, но откровения так и не получилось. Девушка не хотела его слушать, и стала избегать с ним встреч. И Чуркин окончательно ушёл в себя, оставив общежитье. Доходили слухи, что он нашёл женщину с ребёнком.
Как-то Иван Поспелов случайно встретился с Тасей, когда она из института шла к себе в общежитье.
- Ваня, здравствуй, - сказала она тихо, и руки её опустились вдоль тела, а на щеках её появился розовый румянец.
Поспелову показалось, что она больна, и он участливо спросил:
- Тася, здорова ли ты?
- Да всё нормально. – Она помолчала, подумав, говорить или не говорить, а потом продолжила, - Чуркин меня до сих пор преследует, дескать, выходи да выходи за меня замуж. Я тебя люблю. Я пытаюсь избегать с ним встречи, но он упорно выслеживает меня.
Губы её покривились, но она усильем воли сдержала себя, и Поспелов, чтобы как-то её успокоить, сказал:
- Он нас с Лёшкой чуть не избил, компанию для этого мероприятия подпоил.
- Оказывается он мерзавец, и способен на всё, а я глупая развесила уши, институт, женитьба, квартира. Я ему высказала всё. Он сказал мне со злостью: верни мне деньги, которые я на тебя истратил. За автобус, трамвай, - усмехнулась я. – А это что – не деньги? – крикнул он. – Конечно, деньги, - ответила я ему. И тут тоже пошла на наглость. Чем, мол, будешь платить мне за то, что я украшала тебе холостяцкую жизнь. Он мне ничего не сказал, повернулся и ушёл.
- Правильно ты, Тася, сказала ему. Пусть хоть немного имеет совесть, - вздохнул Поспелов.
Они прошли с Тасей ещё немного, где девушка должна была уйти к себе, но Иван не хотел её отпускать. Он почувствовал, что она нужна ему.
- Скучища в общаге, - вздохнула девушка, - даже идти не хочется. Девчонки уехали, я одна.
- Тася, я сегодня получил получку, пошли в магазин, купим что-нибудь и к тебе.
Девушка согласилась, и после этого случая, они уже не расставались. Иван носил её на руках и жадно целовал.
Прошли годы. У Лёшки и Ивана появились дети, но Поспелову и Тасе не повезло, ребёнок сильно простыл, да так и зачах. Сейчас женщина была беременна вторым. Она боялась, что не доносит, но чувствовала себя хорошо.
И вот эта нежданно – негаданная встреча, которая как бы вернула их в молодые годы. Костя Чуркин сидел в салоне своих новеньких «Жигулей»  и гордо смотрел на Ивана и Алексея, ждал, какое же впечатление производит на мужиков его новое авто. Он был уверен, что Поспелов и Синицын не останутся равнодушными, что поделаешь – человеческая слабость, куда от неё уйдешь? Но Иван и его друг Лёшка никак не отреагировали на торжествующий взгляд Чуркина, и Костя взъярился:
- Ну, что? Не видите, бесчувственные деревяшки? Это же маши-на! Зачем же её портить. Я из-за неё язву желудка нажил. Олухи вы царя небесного, неужели вас ничем не проймёшь?
Он был худ и высок. На бледном лице проступал нездоровый румянец. Глаза, загнанные как у дикого зверя, бегали с одного лица на другое.
- Таська, не пошла за меня. Худ я тебе! Ездила бы сейчас со мной на машине, как барыня, - вздохнул протяжно Чуркин, - а так топаешь ножками.
- Ты чего кричишь, Костя? Ведь здесь почти ничего нет. Потри мокрой тряпкой, - может быть сотрётся, - сказал Иван.
Чуркин взглянул на Поспелова так, что у того на душе стало нехорошо.
- Царапина, где она? – Синицын покачал головой. Он взял сына за руку, опасаясь Чуркина, отошёл с ним в сторону, и потом процедил сквозь зубы, уступая нажиму противника. – Я тебе заплачу. Зачем так волноваться.
- Заплатите копейки. А тут машина, горбом нажитая, здоровьем заплаченная.
Костя на слове машина делал сильное ударение и останавливался, глаза его горели лихорадочным блеском.
- Ради чего, Костя? – вмешался Поспелов.
- Тебе, Ванька, этого не понять. Ты не от мира сего.
- Куда уж нам до тебя, Костя. Лёшка, ты видишь, он наглеет. Чего ты с ним разглагольствуешь? Он  у тебя чуть пацана не пришиб, а ты запла – чу. Иван налился гневом, руки его нервно вздрагивали, - а ну ханыга вали со своими «Жигулями» - неровен час. Я за себя не ручаюсь. Мне надоело твоё скопидомство.
Чуркин ещё постоял, подумал, дескать, Иван шутит. Но вскоре понял, что это серьёзно, отступил в салон машины, включил скорость и, высунувшись из окна, сказал со злобой:
- Помните, Синицын и Поспелов! Свои люди, сочтёмся. Я сейчас заеду в милицию. Побои налицо. От тюряги вы уже, не отвертитесь. Как я буду рад.
Мотор взвыл. И машина, выпустив облачко синего дыма, рванулась прочь. Вскоре дымок рассеялся, но друзья стояли и смотрели ей вслед.
- Андрюша, иди поиграй, - сказал отец сыну.
- Нет, папа, посли домой. Я не хачу.
В глазах мальчика стоял страх и неподдельная тоска. Поспелову стало жутко. Ему вдруг показалось, что на него надвигается огромная давящая сила. Она сдавливает его со всех сторон тугим обручем. Он хотел рассмотреть, что это такое и не мог, хотел защититься, выставив вперёд руки, и тут услышал звенящий голос Чуркина: «Это же царапина, олух ты царя небесного», потом увидел квартиру Кости – хрусталь, ковры, а на улице машина – гордость и слава хозяина. Иван вдруг ощутил, что всё это добро сорвалось со своих мест, и стало надвигаться на него. Он в страхе взмахнул руками. Детский голос прогремел со всем рядом: Васька, гол!
Поспелов подумал, что, может быть, лучше и чище назначения человека на земле, как иметь своих детей, и второе – служить людям от чистого сердца. Он посмотрел туда, куда ушла машина Чуркина, на играющих ребят во дворе дома и пошёл, но до квартиры дойти не удалось. Из-за угла выскочила милицейская машина, вызванная Чуркиным. Лицо его было забинтовано.
- Вы Иван Поспелов, а вы Алексей Синицын, - спросил старший лейтенант, на вас поступило заявление. – Узнаёте этого человека?
- А как же? – ответил Алексей Синицын, - это Костя Чуркин.
- Вы его так избили?
- Не совсем. Он оскользнулся и мордой ударился о камень.
- Так его кто-то толкнул?
- Как бы вы поступили, если бы на вашего пацана подняли монтажку? Он чуть не забил моего четырёхлетнего сына.
- Как так?
- А вот так! Пусть он сам и расскажет.
- Так это же царапина! – не удержался и завопил Костя, - я на эту машину здоровье своё положил, а он выставил арматурину из кустов.
Глаза офицера потемнели, он сказал:
- Видимо, мало они тебе дали, если ты пошёл жаловаться и просить защиты у правосудия. А тебе, Алексей Иванович, мой совет, пиши встречное заявление в милицию о том, что здесь случилось. У тебя двое свидетелей, иначе?
Милицейская машина вскоре уехала. Чуркин стоял и смотрел ей вслед, а перед глазами сверкала царапина на его новой машине.