Ванька изо всех сил расшатывал кованый крест, без боязни свалиться с огромного купола церкви. Он сидел на нём в раскорячку, как плохой всадник, впервые оседлавший коня. Вспотевший и уставший, изрядно поранив пальцы в кровь, Ванька торопился, поглядывая краем глаза вниз в толпу народа. Так хотелось отличиться, сорвать крест, мозоливший глаза местной молодой народной власти. Смельчака и добровольца искать долго не пришлось. Бедовый парнишка среди местной детворы,Ванька-огонь, выбрал и назначил себя сам. Выскочив невесть откуда, улыбчивый малый повертел головой, что-то соображая. Мгновенно приняв смелое в мальчишечьей голове решение, так же и исчез, как появился, блеснув улыбкой всему народу, собравшемуся возле церкви.
- Воот я щааас… мол, покажу! …Эээх!
Неподалёку от церквушки росли тополя. Огромные, размашистые в ветвях, на которых чёрными пятнами повсюду виднелись гнёзда ворон. Птицы то и дело взлетали и снова садились, сопровождая взлёты своим бесперебойным гомоном, понятным только им одним. Поздняя осень совсем оголила деревья, похожие на огромную паутину. Серые рваные облака как будто путались в деревьях, не находя выхода. Сколько же гнёзд разорил Иван за свою семнадцатилетнюю жизнь! Ловко и быстро парень влез на тополь. Как паук, он полз по веткам, распугивая ворон. Добрался до колокольни и, схватившись за резные, как кренделя, выступы, уже вползал на брюхе на купол, цепко и надёжно обняв крест. Отдышавшись чуток, стал пробовать валить его набок.
- Проклятым буишь! Весь род проклятым буит... Бог накажить вас усех…!
Бабка Марфа, набожная смалу, крестилась, заговаривая на проклятье смельчака, и всё крестилась, крестилась! Крестились и люди, что-то шепча губами и качая головами, морщась от действительности, происходящей у них на глазах.
- Грех то великий, ой греееех! …Прападёть кров твая, остынеее е е…! - причитала Марфа совсем без слёз, но так горестно и печально, что Ванька, слушая доносившийся снизу «плач» бабки Марфуши, стал оправдывать себя, подбадривая:
- Ведь нет же Бога, нет его! - сбивались Ванькины мысли в одну.- Нет его…!
Вот уже и луковка купола зияла дырой, словно щетинилась и рычала на «седока» рваным кровельным металлом. Иван расшатывал всё больше и больше: крест кренился поклонами в разные стороны, будто винился перед всем народом, каялся и просил прощения перед казнью. Толпа шумела. Стоял однотонный гул, смешанный с воем ветра и криками стаи ворон. И неясно было, чего же больше в этом вое? Крика? Стона? Ликовал Иван:
- И где ж он тута, мне не видать отсель…! - паясничал смельчак.
- Нет его , и всё тут! - вырвался хриплый голос из груди «старателя» одновременно с жалостным скрежетом - вздохом вдруг неожиданно легко выдернувшегося креста…!
Ванька, держась в обнимку обеими руками за перекрестье, взмахнул неуклюже над куполом ногами и мгновенно полетел камнем вниз, прижимая к груди то самое дорогое,чего добивался. Вокруг раздался страшный ,резкий шум, мгновенно замерший и завершившийся громким звуком удара Ваньки оземь. Тот рухнул на спину. Затылок запрокинулся, сверху, упираясь в лоб, лежал распластанный во всё тело тяжёлый кованый крест, располосовавший напрочь лицо своего обидчика. Безразличные глаза, открытые и поблёклые, «смотрели» вверх на осиротевший купол церквушки. Хороводом закружили вороны и загомонили на всю округу! То ли о беде и горе, то ли о возмездии. Крича злорадно, по – птичьи , единственное слово - грех!
*******
Хоронили Ивана солдаты в будёновках, старики-односельчане, изрыдавшаяся мать да трое мальцов - Ванькины братишки-погодки: Васька, Мишка да Аниська. Крест по праву достался могиле Ивана - «борца с самодержавием!" Долго молилась бабка Марфушка после похорон парня, очень долго. Поговаривали, кто - то слыхал молитву её, а может, приврал сам: мол, прокляла Марфа Ваньку. Долго ещё ходила она к могилке, но говорят не к Ивану ходила: на крест молиться.
Старшим теперь в одночасье стал Васька. Отец их погиб ещё вначале первой мировой , в четырнадцатом. Остались братья с матерью , женщиной, выглядевшей внешне слабой, но сильной духом. Ей помогли: «новая» власть выделила семье избу раскулаченного и расстрелянного зажиточного мужика. Революция творила «чудеса»! Одних расстреливала, забирая всё добро , и тут же , по приказу реввоенсовета, других поощряла. Легче жить не стало.
В церкви теперь что только не находилось! Тут и обозы разгружались с чем ни попадя, и свозили пшеницу откуда – то. Постоянно у церкви толпились солдаты с винтовками, снова грузили обозы и увозили зерно. Неподалёку здесь был колодец – «журавль», люди брали воду, поили лошадей. Он так и звался здесь исстари «церковный колодец». Жизнь шла своим чередом.
-Васёка, - ласково обращаясь к сыну ,говорила мать Наталья,- сходили бы водицы наносили, купать вас нынче буду. …Да смотрите там к коням близко не подходите! Слыхал, Васёка? Боль сердечная не утихала ни на секунду. Не успев еще отойти от смерти мужа, ее настигла вторая беда. И теперь ещё большая адская боль терзала ее душу. Теперь все ночи казались бесконечными, и лишь долгожданное утро немного спасало: в заботах и хлопотах по дому можно было забыться, передохнуть боль.
Васька сразу быстро повзрослел ... в свои тринадцать!. Сильно горевал он по старшему брату, очень сильно, даже хотел поджечь Марфушкину хату…! Но вовремя сообразив, что смекнут сразу, чьих это рук дело, отменил свое дерзкое решение, «припрятав» в уме на всякий случай.
- Да, слыхал я, слыхал, мам! …Щас Мишутку и Аниську кликну, наносим!
Сын не хотел обижать мать и изо всех сил старался выполнять все ее приказания быстро и четко, понимая всю ответственность «старшего». Часто по вечерам он «видел» перед глазами картинку: причитания матери над безжизненным телом брата. Само падение и молящуюся бабку Марфу... Его раздумья и виденья незаметно переходили в сон, внезапно оживая…! И вот уже Ванька, живой, сидел на куполе, смеялся, отгоняя ворон, со всех сторон круживших над ним... Васька просыпался. В горле щемило, «резало» глаза.
Он потихоньку вставал, шёл через всю хату к ведру с водой, стоявшему на лавке. Пил воду и так же осторожно шёл обратно.
Младшие братья, Мишка и Аниська, бродили по балке,неподалеку от дома, собирая грибы и всё съедобное, что позволяло время поздней осени. Всё, что годилось, несли домой.
- Айда воду носить! - издалека увидев братьев, крикнул Васька.- Купать мамка нас сёдня будит! Пока ещё не выбрали воду - то. И он повторил для прочей солидности слова матери: Слыхали?
В округе прошёл слушок, что после того, как только не стало креста над церковью, так вода стала «уходить» из колодца. А ещё стала солонить вкусом. Бабка Марфа вовсю давала объяснения принародно:
- Слёзы эта церквиныи…! …Плачить она бедолажная, рыдаить! Натворили, - вот вам…!
…Не буить воды вовсе! Не буить! …Отплачется вся! …Не там кресту стоять надобно, не тааам! И снова крестилась на церковь, кланяясь низко- низко.
Братья с вёдрами шли к колодцу, наперебой рассказывая про свой небогатый сбор «урожая».
- А Мишутка -то поднял гриб здоровенный! О каковский! …Говорит мне:
-Глянь- ко, Ниськ! - насмешничая над «средним», рассказывает меньший брат, Аниська, забегая вперёд братьев, тарахтя в руках одним ведром. Он старался «басить» голоском: получалось смешно. Почему - то ему казалось, что именно так должен говорить брат постарше, басом. Мишутка и Васька смотрели и слушали меньшего с широкими улыбками, удивляясь способности и Аниськи изображать - показывать людей!
-Я ж думал-то снадобный, а то поганка – вонючка! - оправдывался вовсю Мишка.
Все трое смеялись, стараясь не подавать виду друг другу о пережитом горе, отсутствии среди них старшего брата. Каждый понимал это в себе уже далеко не по-детски.
Время было непредсказуемое, всё могло случиться и перемениться в момент. Держаться надо вместе, семьёй. Раздора меж братьями теперь не случалось, даже от самого язвительного слова младшего братья не ссорились. Обижаться было не на руку в их положении, и они все недоразумения между собой решали мирно и дружно,как и должно быть между братьями. Смех постепенно стихал по мере приближения к «церковному колодцу».
- Уу - уу! - крикнул Аниська, увидав себя в глубоком отражении на дне колодца.
- Уу - уу! – откликнулось, передразнив Аниську, гулкое эхо.
- Давайте ставьте вёдра в рядок, - опуская длинную «шею» - жердь «журавля» в колодец, распорядился Васька. Зачерпнув полное ведро, потащил жердь вверх. Подхватив ловко рукой под низ полное ведро с водой, с шумом перелил в своё. Вода брызнула в стороны на ребят, холодная - холодная!
- Эй, мальцы, не резвитесь так, пуукуратние! - окликнул их солдат у входа в церковь.
…Вода всем надобна, так-то!
Братья притихли, ускорив дело, за которым пришли. Аниська оглядывался на солдата, тот дымил самокруткой. Запах крепкого табака разносился вокруг. Васька, набирая очередное ведро воды, вспомнил погибшего отца. Вот так же курил отец.
Он аккуратненько нарывал газетку на ровные квадратные кусочки и складывал их так же аккуратно в коробку из-под леденцов. Там же был рубленный мелко табак, такой же пахучий. Отец ловко скручивал узеньким кулёчком квадратик газеты, слюнявил языком и поглаживал пальцами,пожелтевшими от табака. Склеив «кулёчек», отец загибал острый конец, и получалась «козья ножка». Набрав горсточку табака на ладонь, широким концом этакой папироски собирал весь табак, потряхивая, уплотняя его в самокрутке. После усаживался возле печи и закуривал. Дым мгновенно исчезал в поддувало, словно вливался как вода.
Наконец-то набрав все вёдра, Васька отпустил «журавля». На толстом конце «хвоста» , у самой земли, висел тяжёлый камень – баланс. Камень потянул вниз уравновешивая так, что ведро, прикреплённое к концу жерди, повисло точно над тёмным отверстием колодца.
- Ну что, айда?! - подымая два ведра, произнёс Васька. Мишутка нагнулся к вёдрам, приноравливаясь не пролить воду из полнехоньких ведер.. Аниська наклонился к колодцу, гугукнул в него напоследок, махнул своему отражению ладонью. Отходя от колодца, он вдруг поскользнулся в лужице и пошатнулся вперёд к колодцу. Схватившись от испуга сверху за висевшее ведро, не устоял - ведро мигом провалилось под тяжестью рук Аниськи, и тот словно нырнул в колодец вслед за ведром!... Камень - баланс взмыл вверх, а в колодце раздался сильный звучный всплеск воды.
Васька и Мишутка остолбенели, замерли на месте. Замер и «журавль». К колодцу бежал солдат. Схватившись обеими руками за жердь, потянул её вверх. Аниськи не было. Солдат лихорадочно закричал на до смерти испуганных братьев:
- Ты, здоровый, потянешь нас, а ты беги, зови всех! Мигом!
Мишутка сорвался с места, придя в себя, побежал. Солдат быстро опустил жердь на самую глубину, громко приказал:
- Крикну - тяни! Сразу подымай. …Держи на! - и, обхватив узкую жердь руками и ногами, стал сползать вниз к воде. Аниська шлёпал руками по воде, как курчонок, стоя в колодце по грудь. Ледяная вода не давала ему кричать: холод сковал речь. Солдат схватил,обняв за бок, трясущегося парнишку под руку, со словами: Щас, щас, не труси! - и крикнул громко- громко: Тяни!!! Сверху тянули прибежавшие деревенские мужики и солдаты, изо всех сил помогал им Васька! По дороге ,крича не своим голосом, бежала бедная Наталья, за ней еле - еле поспевал весь в слезах Мишутка.
*******
Бабка Марфа молилась, стоя на коленях перед иконами в углу избы. Сухощавое старческое лицо в мелких- мелких морщинах тряслось, словно она всё время что - то отрицала, не соглашаясь с чем – то. Под иконами мерцала, в такт ей подрагивая тусклым огонёчком , лампадка. В избе пахло душисто- приторным. Всюду за иконами торчали засушенные пучки разнотравья и каких-то цветов. Губы молящейся шептали и шептали, казалось, уговаривая о чем-то иконы. Васька всматривался в трясущуюся Марфушку и тоже трясся, стоя у окна. Он дрожал от холода и от задуманного плана, не дающего ему покоя с того дня, когда не стало брата Ваньки. Теперь история с Аниськой прибавила уверенности. Бедный Аниська слёг с тяжелыми последствиями: воспалением лёгких и сильными ушибами,полученными при падении в колодец и ударе о воду. Его увезли в «центр» в больницу вместе с Натальей: с матерью приключился нервный срыв. Она не выдержала очередную беду, навалившуюся на нее...
- Снег пойдёт скора, тада всё…! - сам себе говорил Васька. Решение отомстить крепко овладело его душой.. Оглядываясь в темноту, прислушиваясь ко всякому шороху, мысленно перебирал разные варианты.. Их было много. Иногда ему чудилось, что кто -то по матерински шептал ему на ухо:
-Васёка, не надо, слышь, Васёка? - и Васька боролся с собой внутри. Наконец-то окончательно замёрзнув до постукивания зубов, он решил для себя...
Свет в избе погас. Васька постоял ещё чуток, поозирался в темень ночи и отошёл,крадучись, от окна Марфы. Пройдя несколько шагов, повернулся к избе. Пошарив по земле ладонями, отыскал камень. Сердце выбивалось из сил, вот-вот готовое выпорхнуть из груди. Его трясло. Мысли,самые сумасбродные, наперебой метались в его голове, опережая друг дружку! Повертев головой туда- сюда, вдруг отчетливо услышал шёпот:
- Васёк, а Васёк? Братка, это я, Мишка! - Васька оробел от внезапного появления здесь брата Мишутки, пригнулся и присел на корточки.
- Ты чо тут, братка, а? - шёпотом продолжил Мишка. …А я тебя жду тама жду, айда домой , Вась!
- Давай окно ей гадине побьём, она вона сколь простояла навколюшках ! Всё нас там проклинала, небось! Давай?...
- Вась, айда домой! Мамка ж говорила нам от ней подальше быть! Пошли, братка!
Мишутка взял брата за руку и, обнаружив там камень, осторожно изъял его и швырнул потихоньку в сторонку. Снова взял руку брата. Васька не противился, смиряясь с «неудачей»:
- Ладно, Мишутка, айда домой. …Мамку слушать нада! Апосля виднее будит. …Оно неизвестна наш будущий путь… Произнеся эти слова, Васька понял, что сказал что-то умное и взрослое, и не удивился. Мишутка, услышав брата, про себя произнёс: ...Слава Богу!
А под утро выпал снег, да такой белый - белый! Братья крепко спали. От избы бабки Марфы был протоптан свежий след, ведущий к могилке Ваньки, ревниво «оберегавшему» свой крест.
*****
Много ль было исчеркано белого снега черными следами времени да полито кровью, чаще невинною, - то одному Богу известно. «Красные» лили кровь «белых», «белые» - кровь «красных». Бабье лето щедро отдавало последнее тепло. Над станицей нет-нет, да и пролетят большие птицы. С земли был виден только размах крыльев: определить сразу, какая птица - невозможно.
- Васёка! …Гли, гли,,, Анися,,, …вона вишь? …Журавки «йдуть» домой,,, вишь, а с ыми Васёка наш йдёть…! - Наталья, тыча в небо пальцами, радостно показывала стаю птиц Анисиму, младшему сыну, возившемуся с топором - колуном. Она махала руками, приглашая стаю к себе во двор.
- А вона й Ваничка тож, гли, как спешно йдуть…!
- Вижу, мам. …Ты бы шла в хату, мам, холадна же ведь! …Придут канешна, и Васёка, и Ваня,,, сёдня .
И он потихонечку, обняв мать за плечи, бережно сопроводил в дом. Наталья так и не выдюжила от болезни, помутился разум бедной матери. Всюду мерещились ей сыновья, Иван да Василий: то летящие в небе, то сидящие на огромных тополях возле церкви. Иной раз приставала к прохожим. Люди, привыкшие к тяжкой хвори Натальи, не обращали внимания: сочувствовали, жалели. Выдержать такое горе не в силах было уже ей, больной женщине. Гражданская война - это не две соседки «лаются», это смерти, много смертей …бессмысленных.
Наступали и отступали, захватывали и снова отдавали «друг другу» позиции войска. После жуткого боя Васька с отрядом «красных» отходили по балкам да лощинам мелкими группами выживших бойцов. Раненый в ногу осколком да с располосованной шашкой головой, истекая кровью, как мог правил конём.
- Эх, пропадаем, не пожить боле…! …Вези, Орлик, вези роднёхонь мой, спасай!
Конь, усталый, скользил по размокшей земле, храпел от бессилия, топтался на месте и снова шёл. Где-то совсем рядом и чуть-чуть поодаль слышались нечастые, короткие выстрелы. То ли отстреливались, то ли догонявшие стреляли - всё становилось безразлично Василию, силы покидали, терялось сознание.
В саду девицы гуляли,
В саду красныи гуляли,
Цветочки рвали и и и..
Цветочки рвалиии!
Послышалась далёёёкая - далёкая песня матери. Братья хором, кто как может, подтягивают, стараясь перекричать друг друга. Сидя возле печи, курит отец, улыбаясь сыновьям и жене.
Одна девка рвёть цветочки,
А другая вьёть веночки,
За речку смотри и ить…
За речку смотрииить!
Песня оборвалась, сменившись криками и гиканьем со стрельбой. Василий,чуть живой, лежал на земле в грязи, вперемешку с кровью. Казаки настигали беглецов, рубали не щадя, покрикивая для пущей бравады.
-Ий – их-их!- всюду доносился лихой свист казаков да их острых-острых шашек.
- Ентот чо там, готов… чо ли? …Вдарь канём ево! Казак вертелся на коне над Василием, стараясь «наехать» копытами. Казак, уже хотевший выстрелить в лицо «красному», вдруг оживился и как-то обрадованно окликнул сослуживца:
- Нук пагодь…! …Пагодь гааарю ж тибе!
Он спрыгнул на землю и ближе присмотрелся в лицо Ваське.
- Аааа, дак эт из тех, проклятых…! ...Братан ёный старшой с крестом-то с церкви нашей «слетел» -курва…! …Вот ана и пришла да тебя баба Марфа, царстве те небесна! …Жив ли, эй??
Казак ткнул Ваську сапогом в рану - тот застонал от жуткой боли в ноге, скорчив окровавленное лицо.
- Жив пади! …Ну чо, а, сука? - орал казак,- мешал вам крест сердешный, мешал? - и он снова ткнул Ваську сапогом. Тот открыл глаза в «розовое» небо.
- Ну вот тебе от Марфушки! - и, размахнувшись шашкой, полоснул наискось через всё тело от левого плеча. Потом повторил от правого. Кровь лилась, крестом… Песня продолжилась протяжно- протяжно, постепенно утихая.
Шёл мой милый, старапился,
Под ним мостик абламился…
Упал на ваду у у…
На маю горю-беду,
На великаю.
Вскоре всё повторилось с точностью наоборот. «Красные» отняли позиции. Собрав и своих , и «чужих» у церкви, стали осматривать убитых. Кто - то сообщил Анисиму:
- Братан там твой, Васька…! …Парубаный весь, крест - накрест, изголялися видать.
******
Анисим хоть и был младшим в семье, но , оставшись дома с матерью, вёл все дела мужские исправно. Мишутка пропал в городе, никто не ведал, где пропал. Хотел прибиться с Васькой в отряд, да не вышло что - то, так ни слуху, ни духу, а война затянулась. Анисим мужественно перенёс гибель брата, похоронил тут же рядом с Иваном. Недалёко от них покоилась бабка Марфа. Тяжёлые времена перемен с «идеями» пришлись не по душе истинно верующим испокон веков в Бога. Иконы прятали, закапывали. Их находила власть, сжигала,таким образом «боролась» с религией.
Наталья, приходя к Ивану на кладбище, стала беспокоиться что-то заподозрив, сердцем чуя тут второго сына. Анисим скрыл от «безумной» матери содеянное с Васькой. Скрыл похороны, но не спрячешь …могилу. Наталья зачастила сюда, что- то рассказывая всю дорогу себе, пытаясь объяснить руками встретившимся ей людям о чём- то случившемся, очень важном для неё.
Анисим, оставив мать в доме, вышел колоть дрова. Стая совсем уже издалека вдруг подала голос, и что- то очень- очень обидное показалось ему в голосах птиц, улетающих в небо.
Наталья умерла от ожогов перед самой войной в городском госпитале . Пролив бидон керосина себе под ноги, упала, споткнувшись. Опрокинув горящий примус, Наталья вспыхнула вся пламенем. Анисим остался один, так и не женившись из-за больной матери. Попрощавшись на кладбище с семьёй, собравшись с духом, уехал в город. Вот -вот уже начнётся снова война.
- Ну, так как, в лётное? - переспрашивал Анисима доктор в белом халате, с очками на носу.
- Ага, - чётко отвечал доброволец, - в лётчики!
- Не - ага, а - так точно! Понял? - и доктор с иронией передразнил: ...ага!
- Тааак точно, понял! - ответил будущий курсант лётного училища.
Махнув так же иронично головой в сторону, доктор усмехнулся остальным из комиссии.
- Ну, раз понял, значит, понятливый шибко!
- Летать-то не побоишься, а?
Анисим ,тоже улыбнувшись, добавил:
- Так летал я уже мальчонком в …колодец!
Комиссия переглядываясь засмеялась.
- Ну, ступай, здоровяк, учись! Служи честно!
Летать Анисим научился быстро, да так, что его ставили в пример остальным курсантам. Про себя он думал и удивлялся внезапно родившейся мысли:
- Ты смотри - ко, а война-то, поди , вовремя началась…!
И он воевал, хорошо воевал! Частенько вспоминал старших братьев и не сомневался, что оба сказали бы, будь живыми:
- О, Ниська, как же ты летать- то выучился хорошонишко! …Бей их, гадов, и за нас бей, братка!
Всех братьев вместе он часто-часто представлял всюду на боевых заданиях. И снова бил, и бил врага честно!
Утро только засеребрилось рассветом, как очередная команда - «к бою»! И уже видны трассирующие, атакующие «струи» огня. Немец уходил ловко и хитро от пуль, дразня огромным чёрным крестом сбоку. Анисим выпустил весь запас патронов …мимо.
- Всё, уходит, сволочь…! …Как же так, неужели не сбил? - в голове «молчали» братья…
Самолёт с крестом пошёл на разворот для …атаки, подставляя свой бок.
- Это мммоой крест! - крикнул Анисим и, добавив газ, вошёл точно в чёрную крестовину! Взрыв двух самолётов в небе видели на земле. Не увидал его … Анисим. Он так же не узнал никогда, что посмертно ему присвоили «героя»!
******
Всё когда - то проходит - кончается: всему свой срок. Вот и войне пришёл конец. Строить новое, восстанавливать разрушенное - вот первая задача,стоявшая перед страной. Ещё большая «разруха» сидела в сердцах народа. Горя досталось всем, и как это горе перенести, не представлялось никому, но надо было жить! Лозунги и призывы - восстановить, отстроить страну - это было как само - собой разумеющееся. Всюду летели слова «Даёшь!», «Выполнить и перевыполнить!» И дело шло: строили «на ура», как и воевали! Рубцевались раны земли, извлекались осколки, всё, что ещё щетинилось, скалилось войной, залечивалось, выздоравливало. Но из души осколки не вынешь: людям, не хватало тепла, и доброго человеческого слова. Ещё долгое время станица отходила от войны.
Как - то по осени, совсем поздней, явился в станицу человек, странноватый на вид, в солдатской шинели и в рясе, развевавшейся на ветру снизу. И не солдат, и не батюшка. В шапке – ушанке со звездой красноармейской, направился твёрдой, широкой поступью прямо в сельский совет. Жители станицы, странника, говорили про него так:
- Солдат контуженый, мол, где -то долго по госпиталям отлеживался, теперя вот до нас дошёл. …Никак батюшка бывшай, хотить он церкву нашу поднять тута...
В сельсовете все новые люди, никто не знал, кто такой солдат, назвался он так:
-Туташний я, из станичников. …Отец Михаил я, тут все мои «лежат»: и матушка, и браточки, родные, сердешные.
Проверили документы - всё правильно: и контузия настоящая , и два ордена на груди, и боевой командир.
- Ну, а жить – то где будете? - спрашивали его.
- Дак, это, хату нашу войной -то спалило, позвольте мне в церкви нашей обустроиться, вон она стоит сироткой брошенная, негоже это, люди хорошие. …А, я уж доживу как – то, да и грехов много замолить мне надобно. Позвольте, люди хорошие!
«Люди хорошие» посовещались, пообдумали всё и решили: делать нечего, человеку деваться – то всё одно некуда. …Раз вернулся «домой», пусть живёт, где хочет.
- А что ж за грехи - то такие, мил человек? - как можно осторожнее спросил председатель сельсовета, худощавый мужчина без правой руки по локоть. Лицо отца Михаила передернуло несколько раз набок от нервного тика, наконец -то он собрался с мыслями и произнёс:
- Людей я губил на войне, да и за братков моих отмолиться надобно. …Время, поди, не осталось, боле шибко спешить мне надо.
И он стал креститься, приговаривая:
- Простите великодушно! …Прости , Господи!
И церковь вновь, как и в старые времена, стала снова возрождаться к жизни. Отец Михаил лично отремонтировал «церковный» колодец , с местными мужиками вычистил дно : в колодец вернулась вода! «Журавль» издалека приветствовал всех гордо поднятой «головой», даря свою чистую . живительную воду! Михаилу помогали люди, кто как мог, и с большой охотой шли на разговор с человеком приветливым с каждым. К нему шли просто поговорить, рассказать даже самое сокровенное. Он был прост и всегда открыт душой. В его тесноватой комнатушке среди икон был портрет, вырезанный из газеты: лётчик в военной форме курсанта. Понемногу , по чуть- чуть отец Михаил отпевал молебны по умершим. В праздники читал здравицы, крестил младенцев под особым, общим «секретом». Михаил шел к колодцу, постояв, подумав о чём- то, набирал кристально чистой воды в вёдра и приносил к себе в церковь. Выливал в купель и готовился к обряду тщательно, ожидая всякого, кто решался внутри себя «придти» к Богу.
Как-то незаметно для прихожих, на груди отца Михаила появился серебряный, на широкой цепочке, крест, которым он святил воду, крестил младенцев, но никто не знал, откуда взялся тот крест у него. Словно всегда и был на нём. Михаил долго не решался его показывать, храня в надёжном месте, о котором ему когда-то давным-давно поведала …бабка Марфушка, перед самой своей смертью. Тогда она вошла в дом так неожиданно и таинственно, как будто и не уходила никогда отсюда. Мишутка оторопел от встречи такой ,словно с самой молнией. Бабка Марфа, не дав ему опомниться, повела речь:
- Мишаня, помру - тко я вскоре, негоже так дале, грех - то носить в дущи негоже! Ты, Мишаня , прасти миня за всё: держала я на вас злобину едучу, да пора мине ныне уходить туда, да их. …Чую я «её». ...Кот мине ноне повстречался, ну сон, стало быть, такой. …Идёть до меня, подходить, на дыбошки стал, ластится. …То знак верный мине: на порожках «она» стоить вже. …Ты слухай, чо скажу. …Не ершися боле. …Ванька - то «ушёл» по воле Божей та па глупасти большей сваей. …Там , в церкви, де на колоколенку ступень второй будить счётом, крест лежить батюшки убиенного идолами. …Схоронил он его тама, успел сказать хоть где, Слав Богу! То муж мой был, святешшый человек! Царстве небеснае! …Найди, Мишаня, крест, как время придёть, найди для дела! …Ты, разумеюшшый, знаю. …И камень тот помню, из руки Васькиной: стоял под окном , сопел! …Я как свет загасила, вышла через сени – то всё подслухала…!
Мишутка оторопел ещё больше, не в состоянии проронить ни словцо. Он моргал и слушал её, как заворожённый , соображая:
- Всё ведь знала !
И она рассказала, куда придти, и где встретить людей, которые приютят его, обогреют в случае чего. И правда, Марфушка померла вскоре. Мишутка долгонько думал о ней, даже во сне пришла она как – то со словами:
- Втора ступень счётом - найди для дела!
Тогда и пропал Мишутка надолго из жизни станицы. А когда пришло время жертвовать своей жизнью ради светлого будущего страны, народа, - ушёл на фронт сразу же, не колеблясь. Беспощадно бил врага, несколько раз был ранен, контужен. Попал к партизанам: выходили. Снова бил «немца» до самой Победы. Сказывались тяжёлые ранения, долго лежал в госпиталях. Наконец -то, немного окрепнув и встав на ноги, отправился искать то, что все это долгое время не давало покоя его душе. Найдя «свой» крест, с большим волнением одел его на себя. Перекрестился трижды знамением, произнеся слова брата:
- Оно не известна наш будущий путь…
Такие же волнительные, когда - то очень важные , они прозвучали из его уст в этот момент, как спасительное - АМИНЬ!