XIX. Главное на старости лет.
По возвращении Елены из Праги, ее с месяц терпели, как терпят служанку. Как это еще не затолкали меня в «темную» комнату, думала она. Николай весь был в работе, свекровь даже не глядела в ее сторону, а Георгий Николаевич общался с ней, только когда дома никого не было.
— Как тебе Прага? Давно хочу побывать в ней. Так она и впрямь золотая?
Елена, пользуясь отсутствием домочадцев, до вечера рассказывала Суворову о Праге, не забыв и замечательного экскурсовода Владислава Павловича.
— Он так похож на вас, Георгий Николаевич. Где-то ваших лет. Русский. Все моим голосом восхищался. Что в нем такого? Да, у меня есть его визитка. Вот.
В это время раздался звонок в дверь. Георгий Николаевич успел разглядеть на глянцевой визитке: «Залесский Владислав. Экскурсовод чехословацкого бюро путешествий ЧЕДОК».
С этого дня Суворов ощутил прямо-таки юношеское томление. Необъяснимая тяга в неведомый ему град, казавшаяся ему раньше поистине мистической, объяснялась весьма просто. Собственно, академик Владимир Иванович Вернадский, друг его отца и заинтересованно относившийся к трудам самого Георгия Николаевича, все это описал давным-давно.
«Весь мир опутан информационным полем, — думал Суворов, — и нить, которая соединяет меня с Лавром и Сергеем Залесским, уходит в Прагу к Владиславу Залесскому. А от него, кто его знает, может быть, и к Софье?»
— Еду в Прагу, на конференцию, — сообщил он однажды вечером за столом (прошел ровно год с поездки Елены). — Лёля, у тебя был телефон экскурсионного бюро? Будь добра, перепиши в мою книжку.
В Праге, едва устроившись в номере гостиницы, Суворов позвонил Залесскому. Представился и договорился с ним о встрече в пивной «У Флеку».
Они безошибочно угадали друг друга, так как в каждом из них была не погибшая частица их так рано погибших братьев.
— Мы с Аленой сидели вот тут, — сказал Залесский. — Какой у нее голос. Я его пил.
— Она рассказывала. Вам большой привет от нее. Лёля так трогательно описывала походы в эту пивную. Она и вправду совершенно... неземная. Я имею в виду пивную.
Залесский улыбнулся.
— У нас таких, увы, нет, — признался Суворов, с восхищением оглядывая зал.
— Солодильню и пивовар построили в 1459 году.
— Владислав Павлович, а что вы знаете о Софье?.. Слышали что-нибудь?
— Как долго сохраняется в атмосфере земли образ прекрасной женщины, — выделяя слова «прекрасной женщины», сказал Залесский. — К сожалению, ничего не слышал. И ничего не знаю. От брата, тогда еще, знал о ней. Исключительно в восторженных тонах. А я вас видел как-то вместе с Лавром Николаевичем.
— Не помню, — покачал головой Георгий Николаевич. — Так, очень смутно.
— Вы тогда ни на шаг не отходили от него. Скажите, Георгий Николаевич, это правда, что Сергея на дуэли застрелил ваш брат? Когда это было? Как?
Суворов удивленно взглянул на Залесского.
— Как? Вы ничего не знаете?
— Абсолютно. Я пытался найти вас в Питере. Сказали, уехали. Ездил в Тифлис, думал разыскать Софью. Был в доме ее брата. Он свел меня в монастырь, но ее там не оказалось. Он дал ваш московский адрес, но... Видно, было не суждено. А после этого я в России больше не был.
Суворов до ночи вспоминал о перипетиях полузабытых, но незабываемых лет. Залесский удовлетворенно кивал головой и несколько раз заказывал пиво. Подробно расспросил о дуэли и месте, где похоронены дуэлянты. Георгий Николаевич, к стыду своему, должен был признать, что в последний раз на их могиле был в середине двадцатых годов. Словно и я всю жизнь не в России прожил, а где-то заграницей, подумал он.
— Кто его знает, вдруг сподоблюсь побывать в тех местах? — сказал Залесский. — Шкатулка-то цела еще? Или канула?
— Какая шкатулка? — спросил Суворов.
— Та самая. Она, кажется, одна была.
— Это вам Сергей... Сергей Павлович сказал?
— Нет, отец. Семейные предания. Ведь она когда-то принадлежала Залесским.
— Шкатулка цела. То есть буквально. Две вещицы из нее ушли... нет, три. Лавр что-то продал в Тифлисе. Вы претендуете на нее?
— Бог с вами, Георгий Николаевич! За кого вы меня принимаете? Какое я имею к ней отношение?
Суворов вспомнил, как Залесский отпустил его с письмом к брату и рассказал об этом.
— Теперь, Георгий... Можно, я буду называть вас Георгий?
— Можно, Владислав.
— Теперь, Георгий, я могу умереть спокойно. Я знаю, что в моей семье не оказалось подлецов. Как и в твоей. Это, оказывается, на старости лет главное. Собственно, это единственное, что еще как-то волнует. Еще женский голос. Какой голос у Алены! Даст же Господь такой дар. И удивительно жемчужный смех.
— Как у Софьи, — подтвердил Суворов.