...Кататься любишь - люби саночки возить.
Часть шестая. Крылья бабочки.
Всеволоду Федоровичу удалось вырваться из объятий любимой работы только в начале пятого. Из одних объятий, да в другие, - лукаво улыбался он своему каламбуру, направляясь в гостиницу. На вахте останавливаться не стал - незачем привлекать внимание, сразу отправился в 231-й. Еще от лифта увидел, что дверь номера распахнута. «Эх ты! Видимо в окне сторожила, дверь открыла, чтобы не стучал, ну и расчетливая эта Наталья, и как это в ней все уживается?!» Вошел и замер - в номере убиралась горничная, повернула голову:
- Вам, чего, номером ошиблись?
- Да нет, я Наталью Николаевну навестить, она в этом номере остановилась.
- Уехала она.
- Как уехала, когда, она же только сегодня приехала?
А я почем знаю, мне администратор полчаса назад сказала номер освободился, гостья съехала, ступай уберись, а чего убираться-то, я здесь утром убиралась, вон - ни соринки и кровать не разобрана, разве что полотенцем разок руки отерла. Может срочное что, вот и уехала.
А никакого письма или записки не оставила?
Горничная удивленно посмотрела на него, потом понимающе-саркастично качнула головой.
Всеволод Федорович в растерянности вышел из гостиницы. «Что такое могло случиться, что ни позвонила, ни записки не оставила? Странно как-то. Сначала свалилась как снег на голову с разными тайнами-недоговоренностями, теперь уехала, не зря у него с утра предчувствие было дурное, завязывать надо с этой Натальей, ненадежная она какая-то, следующий раз пусть в Красноярск Машталлер едет, холостой, а то тут Галка опять на сносях, помочь надо будет с девчонками, да и сумки ей уж носить нельзя. Эх, глядишь, и правда сын родится, пир закачу - горой! Ящик коньяку ГИПам поставлю, пятизвездочного. И Василий Степаныч утрется, а то распыхтелся старый хрыч - "бракодел"! Мои девчонки-то - высший сорт, как куколки, любо-дорого по набережной прогуляться, не то что у других -сопли-диатезы-ноги колесом! А уж парень будет - настоящим мужиком выращу! Научу мастерить, чертежи читать, купим машину, будем вместе с ней возиться, в борьбу его отдам, чтобы за себя и за сестер постоять всегда смог, нет, лучше в лыжные гонки, сам всегда в лыжных гонках призы беру и у сына наследственное преимущество будет...
***
Дочки поужинали и отправились смотреть диафильмы, а Галина в задумчивости мыла посуду и все решала, как вести себя с мужем. Выяснять отношения? Сказать, что беседовала с его любовницей. И что? Слушать как он будет врать и отпираться или, того хуже, пустится в рассказы о своих похождениях? Этого она вовсе не желает слушать, хватило. Сказать ему, что он подлец? И как потом жить друг с другом? Признать, что живешь с подлецом, значит дать ему волю быть подлецом, он и в следующий раз будет подлецом. Сделать вид, что ничего не произошло? Но как же после всего этого доверять ему? Смеяться его шуткам? Принимать его поцелуи? Ложиться в супружескую постель? А если он и правда... А вот эти мысли, Галина гнала от себя. Они - семья, и во что бы то ни стало, останутся семьей.
Вздрогнула от дверного звонка: один длинный и один короткий, так звонит Сева, но еще только пять часов, обычно муж приходит после семи. Так ничего и не решив, открыла дверь. Муж протянул ей запеленутый в газеты букет:
- Галчонок, хотел купить шампанского, отпраздновать известие, да тебе уж нельзя, а это твои любимые - розовые, - и чмокнул в щеку.
Галина в смятении приняла букет и молча направилась на кухню. Распеленала на столе припорошенную снегом газету и замерла, глядя на три хрупкие розовые гвоздики. Чудо-то какое! Среди зимы! Лепестки, как крылья у бабочки! Приложила руку к животу, ну, что ты, миленький, совсем тебя сегодня запугали, даже и не шелохнешься.
Супруг подошел сзади, одной рукой обнял за плечи, другую положил ей на живот:
-Шевелится?
-Что-то затих, нанервничался.
-Это еще почему? Ты смотри, парня не нервируй, знаем мы эти ваши дамские охи да ахи на пустом месте! Какой у тебя повод для волнений? Нет никакого!
- Уж и нет?
-Нет! Ответственно тебе заявляю! А что это ты в тишине, без радио? Сейчас как раз концерт по заявкам на Маяке идет, - протянул руку, прибавил звук, и по кухне заструился глубокий голос Людмилы Зыкиной:
За око-о-ошком свету ма-а-ало,
Белый снег валит-валит.
А мне ма-а-ама, а мне ма-а-ама
Целоваться не велит...
Мелодия такт за тактом вплывала в душу Галины, освобождая сдерживаемую обиду, страх и тревоги и наполняя ее глаза слезами, но тут Сева негромко подхватил своим бархатным баритоном :
Говори-и-ит, не плачь, забу-у-удешь,
Хочет мама пригрозить,
Говори-и-ит, кататься лю-ю-юбишь -
Люби саночки возить.