Глава 8
Николай Моргачёв навестил своего приятеля, как и договаривались, во вторник во второй половине дня. Он занял у жены сотню, купил на неё непременную пол-литру водки и без чего-то три звонил в двери Максима Максимовича Бурова. И, пока звонил, обратил внимание на тот странный факт, что поднимавшиеся за ним люди остановились на лестничном марше, дожидаясь, когда он войдёт в квартиру приятеля. Самих людей Николай не видел, но на слух определил, что их было двое.
«Это, по-моему, соседи Максимовича», - сообразил Николай, отозвался на вопрос хозяина «Кто там?» и наконец-то засунулся в чистую уютную прихожую экс разведчика.
- Что так поздно? – недовольно поинтересовался отставной полковник. – Ты же знаешь, я, когда жду гостей, в одиночку не пью. А после одиннадцати уже можно было принять раз пять, не меньше.
- Да ходил тут в одно место по объявлению, - объяснил Николай, снимая куртку, ботинки и обуваясь в домашние шлёпанцы.
- Работу, что ли, искал? - спросил бывший эсвээровец.
- Угу.
- Ну и как?
- Никак. В одних местах платят мало, в других…
- Ну-ну?
- Да вот, чуть было не устроился в нашем оружейном магазине испытателем газовых пистолетов.
- Что за работа?
- Проверять на себе, как газовые пистолеты действуют.
- А почему не устроился? – не удивляясь услышанному, осведомился Максим Максимович.
- Да рожа моя не понравилась хозяину. Испытатель, говорит, должен выглядеть бодрым и цветущим перед тем, как в него шмальнёт из газовой пушки покупатель. А у меня, говорит, и без ихнего газа морда неравномерно синего цвета.
- Это от нарушения режима пьянства, - назидательно заявил товарищ Буров, - если неравномерно какого-нибудь цвета.
- От него, - не стал спорить Николай.
- Не тужи. Чего-нибудь найдёшь…
- Угу. Я тебе книгу принёс, которую брал на прошлой неделе почитать.
- Положи на тумбочку.
- Что-нибудь ещё дашь взамен?
- Дам. Пошли на кухню.
Выпив бутылку, Николай взял у приятеля триста рублей (сто жене и двести на водку с закуской) и отправился в дальний дорогой супермаркет за покупками. Надо сказать, магазинов, ларьков, рынков и рыночков в Кустове было много, но нормальные горожане предпочитали покупать хорошую жратву и качественную выпивку в надёжных, зарекомендованных низкой статистикой случаев отравления с летальным исходом, торговых предприятиях. Вот и Николай, пока ещё твёрдо стоял на ногах, решил не полениться пройтись до супермаркета. Выходя от Максимыча, он успел заметить, как соседская дверь приоткрылась и снова захлопнулась, как будто кто-то хотел выйти из квартиры соседей, но резко передумал.
«Словно шпионы какие-то, - подумал бывший тренер союзного значения, - сколько сюда хожу, а ни разу их не видел. Странное дело… Максимыч, кстати, тоже какими-то шпионскими делами занимается… Не в компании ли со своими соседями? Надо спросить…»
Николай, следует заметить, был любопытным не больше, чем разговорчивым. И также после выпивки ощущал пробуждение всякого ко всяким явлениям интереса, как любил спьяну поговорить.
Спустя сорок с чем-то минут скорый на специализированные рейсы Николай Моргачёв вернулся в дом номер семнадцать на улице Лесной, и они с приятелем возобновили застолье.
- Почём водку брал? – придирчиво осведомился Максим Максимович после первой из новой бутылки.
- Девяносто, - кратко ответил бывший тренер союзного значения, закусывая водку экономным куском экономной стопятидесятирублёвой колбасы.
- Дрянь водка, - резюмировал отставной полковник, брезгливо принюхиваясь к колбасе.
- Колбаса тоже дрянь, - утешил его Николай, - как и вся нынешняя жизнь.
- Не скажи, - оживился бывший эсвэровец, - жить стало много интересней. Одни новости по ящику посмотреть чего стоит. А в Интернет сгонять? Такого насмотришься, что куда там старорежимному времяпрепровождению, когда ежели съезд, то его по всем четырём, даже образовательному, каналам показывали.
- Это где же ты мог на наши съезды по ящику любоваться, если всю жизнь за границей просидел? Или для вас в посольстве, где ты секретарём прикидывался, была специальная телепередача организована? Чтобы вы, значит, не отставали от жизни, которая на Родине била ключом в то время, когда капитализм на Западе интенсивно загнивал?
Николай, выговорив очень длинную даже для его развязавшегося от выпитого языка тираду, перевёл дух и взялся наполнять рюмки водкой.
- Специальной телепередачи не было, - возразил Максим Максимович и закурил, - а вот по радио слушать заставляли.
- Поди тебе тогда плохо жилось, - буркнул Николай и хлопнул рюмку, не дожидаясь хозяина.
- Нет, неплохо, - поднял брови отставной полковник.
- А чего ж тогда нынешнюю жизнь нахваливаешь, если она против прежней полное говно?
- Да ты не ершись, - примирительно сказал Максим Максимович, - постарайся быть объективным. Ведь не всё столь однозначно, как утверждают наши и так называемые демократы, и так называемые патриоты: одни только хвалят новое и только ругают старое, вторые – всё то же самое, но с точностью наоборот. Хотя и в прошлой жизни случались приятные моменты, и нынешняя ими богата. Вот взять, к примеру, эту колбасу. Раньше – что? Берёшь отгул, занимаешь утром очередь в гастрономе и к обеду получаешь свой килограмм колбасы по низкой цене самого отменного качества. Тоска, да и только. Цена одна и та же с шестьдесят первого года, гастрономов в городе два, да и в ассортименте на всю страну имелось сортов восемь колбасы, не больше. А теперь? Идёшь по нашей, скажем, улице Лесной. Продуктовых точек на ней штук двадцать и во всех двадцати лежат колбасы разных сортов и разной стоимости. Однако выбрал ты себе батон, отвалил за неё одну десятую часть пенсии и… начинается самое интересное. После того, то есть, как ты колбасу употребил. Другими словами, скушав новорусскую колбасу, ты начинаешь с замиранием сердца гадать: то ли пронесёт тебя сразу, то ли несварение желудка с тобой случится завтра?
- Факт. Можно самому у себя ставки принимать, - согласно кивнул головой Николай и тоже закурил. – Я особенно ко всякой хреновой жратве чувствительный, потому что в старые времена хорошо питался. Спортивный режим, сам понимаешь, спецрацион, то да сё, в общем… А некоторые, погляжу, мечут всё подряд и хоть бы хны.
- Я тоже к хреновой жратве чувствительный, - поддакнул Максим Максимович и наполнил свою рюмку, - потому что в посольствах нас кормили не хуже, чем вас, спортсменов.
- Тебя послушать, так всё твоё шпионство – это приёмы, выезды и изжога после обильной жратвы, - съехидничал Николай и поспешил налить себе. Пили приятели маленькими дозами, тем не менее, водка всегда кончалась как-то очень быстро.
- Ну, про самую суть моей бывшей работы я не вправе тебе рассказывать, - сважничал Максим Максимович, - однако могу с полной ответственностью заявить: дело своё мы делали.
«Как же, державу просрали», - машинально подумал Николай, но мысли этой он озвучивать не стал.
- Ты и сейчас его делаешь, - решил польстить отставному полковнику бывший тренер союзного значения, а заодно удовлетворить кое-какое своё любопытство. – Вон сколько всякой шпионской техники я тебе по твоим поручениям понакупал. Знать не для того, чтобы ты её перепродавал соседям. Ай?
- Ну, брат, до поры до времени эта тема тоже закрыта, - продолжил важничать Максим Максимович, - но рано или поздно ты всё узнаешь. Ведь нынешние мои занятия сопряжены с таким риском, который может отразиться на продолжительности моей жизни. Поэтому я могу умереть преждевременно и вовсе не от старости или болезни. И тогда всё тайное станет явным.
- Тьфу на тебя! – перепугался Николай, задолжавший бывшему разведчику около пяти тысяч рублей. Не то, что его удручала перспектива остаться должником покойного, который станет являться тебе во снах, хватать за горло и требовать возвращения займа, но вероятность потери безотказного кредитора…
- А вот ты отплёвывайся – не отплёвывайся, однако судьба у нас, профессиональных шпионов, такая, что…
«Судьба резидента», - ни к селу, ни к городу вспомнил Николай и с уважением посмотрел на стареющего ветерана. А тот как-то вдруг нахохлился, нерешительно прикидывая про себя, то ли пустить пьяную слезу, то ли слегка посвятить собутыльника в свои дела. Он знал, что дальше Николая разговор не пойдёт, тем не менее…
- Кстати, насчёт соседей, - вспомнил тренер союзного значения. – Тёмные они у тебя какие-то.
- Это которые? – равнодушно уточнил Максим Максимович.
- Ну, те, что в двадцать третьей квартире живут, в двухкомнатной.
- А кто там живёт?
- Во даёт! Там раньше Митрич со своей старухой жили. За год до тебя они оба преставились и их сынок, Валька, стал квартиру сдавать. Долгое время в ней жили бедные беженцы. Но потом, я слышал, они купили целый дом в Москве. И теперь в этой квартире неизвестно кто. Вот я и хотел спросить – ты их знаешь?
- Понятия не имею. А тебе какой интерес?
- Да так. Сдаётся мне, они тут чуть больше полугода живут, и за всё это время я их ни разу не видел. Сегодня чуть было не столкнулся, а они – как мыши или шпионы – шнырь-шнырь и… В общем, так я их и не увидел. Часом, не одну ли шпионскую работу вы с этими непонятными соседями делаете?
- Вот пристал! Во-первых, я старый осторожный спец, и не стану водить компанию с малознакомыми мне людьми, тем более, производить с ними общие дела; во-вторых, я привык работать в одиночку.
«Темнит старик», - мысленно заключил Николай, потянулся за бутылкой и спросил:
- Ты чего колбасу не ешь?
- Наливай, - возразил экс разведчик, - выпью и, пожалуй, попробую. Да, ты почитать просил. Приготовил я тебе одну занятную книжку. Сам недавно прочёл, хочу узнать твоё мнение.
С этими словами бывший эсвээровец вышел из кухни и спустя три минуты вернулся, держа в руках увесистый том в твёрдом дорогом переплёте.
- Что это? – поинтересовался Николай.
- Жоржи Амаду, известный на весь мир бразильский писатель. Бери. Не всё же время военные романы читать.
- Ну, давай, - нехотя проворчал Николай. Он привык сам выбирать книги, но не хотел огорчать приятеля. И знать не знал, что тот вздумал всучить ему книгу бразильского писателя в неестественно толстом твёрдом переплёте не только потому, что хотел узнать мнение бывшего тренера по боксу о творчестве Жоржи Амаду. Максим Максимович, как он уже сам упоминал выше, был очень осторожным человеком, поэтому решил запасной диск с неким полугодовым отчётом сбросить на сторону, использовав в качестве потайного контейнера толстый переплёт. Он наверняка знал, что обязательный Николай не только не передаст книгу в другие руки, но и будет держать её у себя до тех пор, пока не прочитает от корки до корки. А за это время…
- Что ли по рюмочке? – предложил отставной полковник.
- Что ли, - не стал спорить Николай.
Они ещё немного посидели, покалякали за жизнь, допили водку, съели немного колбасы и стали прощаться.
- На, возьми, обменяй, рублей пятьсот оставь себе, остальное принеси мне, - велел Максим Максимович и дал приятелю небольшой ворох американской зелени. Николай принял деньги, педантично их пересчитал и недовольно проворчал:
- Опять одни пятёрки да двадцатки семьдесят пятого года выпуска. В прошлый раз меня из двух обменников попёрли, принимать не захотели. Старые, говорят…
- Не будь дураком, - одёрнул его бывший эсвэровец. - В этих обменниках тебя просто хотели поиметь. Предлагали, наверно, принять по спецкурсу?
- Предлагали, - признался Николай.
- Ну вот. В общем, жду тебя завтра утром. Да, купи и принеси пакет сухого раствора.
- Хорошо, - пообещал Николай и стал собираться. Зачем приятелю раствор, он не спросил, как не спрашивал раньше о всяких хитроумных приспособлениях и аппаратуре, приобретаемой им по поручению Максима Максимовича в разных местах, на которые ему указывал бывший эсвээровец.
Вечером во вторник Лина Сергеевна позанималась с заказом госпожи Овсовой и довольно рано легла спать. Она не сделала вечернего тренинга, не поупражнялась с грушей, не притронулась к штанге, рассчитывая заснуть быстро без искусственного утомления молодого здорового организма, которому и так должно было достаться в процессе дневных напряжений умственного и нервного свойства. Однако предательское тело, предательское в контексте чисто женской физиологии, демонстративно дистанцировало от уставших мозгов и требовало своего, - усталости натуральной, плотской, с привкусом (фу, как стыдно!) жеребячьего пота.
«Блин, что же мне так с мужиками не везёт!» - мысленно воскликнула Лина Сергеевна, встала с кровати и подошла к серванту, где вперемешку с призовыми кубками за выигранные состязания по дзюдо и каратэ стояли бутылки с разной выпивкой. Она выбрала симпатичный графинчик фабричного производства с финским бальзамом, настоянном на специальных «сонных» травах, откупорила его, налила себе маленькую мензурочку и залпом проглотила сорокапятиградусный напиток. Затем выкурила сигарету и снова легла в постель.
«А потому мне не везёт с мужиками, что я сильно разборчива», - также мысленно ответила она на свой извечный вопрос о представителях противоположного пола и невезении, которое преследовало молодую женщину в плане сооружения интимного долгосрочного содружества с одним из них.
В среду Лина проспала и встала позже обычного. Она быстренько управилась с утренними делами и, обнаружив в холодильнике некомплект продуктовых запасов, решила сбегать на рынок.
Как правило, Лина Сергеевна планировала своё недалёкое будущее примерно недели на две вперёд. Она также позволяла себе заглядывать и в более туманные перспективы, но делала это без умысла на обязательное практическое воплощение чего-либо, а лишь надеясь на реализацию каких-нибудь радужных замыслов. Как уже говорилось выше, Лина Крымова была практической женщиной, именно поэтому она никогда не думала о далёком будущем с требовательностью избалованного эгоцентрика, поставившего с момента почти своего рождения перед будущим задачу непременного претворения теоретических капризов заказчика в прихотливые реалии. Тем не менее, Лина Крымова чисто по-женски умудрялась так не капитально строить оперативные планы, что каждый день обнаруживала в них недочёты. Вот и сегодня ей предстоял незапланированный вояж на рынок.
Она вышла из подъезда без чего-то одиннадцать и замерла, упёршись взглядом в картину весьма слезливого свойства. Посередине двора стояла девочка, в которой Лина Сергеевна признала внучку убитых супругов Лобко, а рядом с ней хлопотал добрейшей души дворник Пал Палыч.
- Хочу к бабушке Жене, - капризничала девочка.
- Ах ты, Господи, - кудахтал дворник, - нету бабушки Жени… э… уехала она, понимаешь?
- Как бабушка Лена? – спрашивала девочка.
«Бабушка Лена – это мать её покойной матери», - сделала вывод Лина Сергеевна, вспомнив рассказ дворника о семейной трагедии, где невольно и фатально присутствовал маленький невинный человечек.
- Ну, да, как бабушка Лена, - обрадовался подсказке Пал Палыч, - так что, Светка, пойдём обратно туда, откуда ты сбежала. Ладно? А я тебя провожу…
- Не хочу туда, - упрямо заявила маленькая беглянка.
«Вот характер», - с облегчением и одобрением одновременно подумала молодая женщина, больше всего боявшаяся слёз конкретных в дополнение к тональной слезливости самой сцены, подошла к девочке и выступила со своей партией: - Куда это не хочет маленькая Света?
- Ох, Полинка, слава Богу, хоть ты вышла! – воскликнул дворник. – А то я уж…
- И ничего я не маленькая, - независимо возразила девочка.
- Откуда она сбежала? – переспросила Лина Пал Палыча, беря девочку на руки.
- Да из нашего детдомовского приёмника, - пояснил дворник. – Как я слышал: её туда временно пристроили. Пока… Ну, ты сама понимаешь…
- Пусти! – запищала девочка.
- Вот мы сейчас взвесим тебя, какая ты большая… нет, действительно большая… так что лучше становись на ножки, - проговорила молодая женщина, сначала подержав девочку на руках, а затем опустив её на землю, - и этими ножками ты сейчас пойдёшь со мной на рынок. Любишь делать покупки?
- Люблю, люблю! – запрыгала от удовольствия Света.
- Чего это ты задумала, Полинка? – засомневался Пал Палыч. – Отведи её лучше в приёмник, так-то надёжней будет. Да и одета она совсем плохо. Видно, как была в помещении, так и удрала ни в чём.
- Обойдётся, - успокоила его Лина Сергеевна, вытянула из-под плаща шаль, накинула её на девочку и добавила: - Сейчас на рынке чего-нибудь ей купим.
- Купим, купим! – счастливо повторила девочка, по-своему перекутываясь в лёгкую шаль.
- Да не в этом дело! – по-бабьи всплеснул руками дядя Паша. – А вдруг в приёмнике кинутся её искать?
- Уже кинулись, - недовольно проворчала Лина Сергеевна и достала из кармана плаща сотовый, - делать им больше нечего, как домашних детей ловить, когда по стране миллион бездомных бродит…
Она набрала номер мобильного телефона бывшего супруга, Константина Зайцева, и, когда тот отозвался, непререкаемым тоном велела ему быть в Кустове к двенадцати дня.
- Да? К двенадцати? Конечно-конечно, - засуетился на том конце связи художник, - непременно буду.
- Всё, жду, - кратко молвила молодая женщина и выключила телефон.
Костя приехал раньше оговоренного срока и минут двадцать, томясь от счастливого нетерпения, поджидал Лину во дворе её дома. Но она, прибыв на место без пяти двенадцать, тотчас остудила его пыл. Костя сильно надеялся вернуть симпатии бывшей, а её преждевременный звонок дал ему повод с застарелой самонадеянностью верить в свою успешность на фронте перезавоевания конкретного женского сердца. Короче говоря, Лина сунула ему ключи от своей квартиры, передала с рук в руки Свету, одетую в обновки и гружёную разными покупками, строго-настрого велела им ждать себя, села в «жигуль» и укатила в Лесные Горки, где находился единственно уцелевший в их районе детский дом. Она приехала туда в 12.30., оставила тачку во дворе и почти вбежала в домик администрации, где столкнулась с группой юных девиц, о чём-то оживлённо гомонящих и по какому-то поводу ожесточённо протестующих. Протесты они адресовали отдельной девице, которая была и старше гомонящих, и гораздо лучше их одета.
- Здравствуй, Полина! – приветствовала вошедшую девица постарше.
- Здравствуй, Раиса, - ответила ей Лина Сергеевна. Она узнала младшую сестру одного из своих бывших одноклассников, Раю Светлицкую. – Что ты здесь делаешь?
- Провожу журналистское расследование, - важно ответила Раиса.
- Да? – неопределённо возразила молодая женщина и, предупредительно стукнув в дверь с соответствующей табличкой, вошла в кабинет.
- Вам-то чего надо? – болезненным голосом спросила немолодая женщина, пряча в холодильник какую-то склянку. Судя по запаху, плавающему в крохотной комнатке, так называемому кабинету директора детского дома номер одиннадцать Анны Егоровной Тыновой, хозяйка кабинета только что употребила не меньше пятидесяти капель валерьянки. Судя по тому же запаху, Анна Егоровна была женщиной либо честной, либо неспособной отыскать в поле своей деятельности отдельные участки, где произрастали бы дополнительные доходы, и не могла позволить себе успокаивающих средств более дорогих и эффективных, нежели настойка валерианы.
- Извините, - сказала Лина Сергеевна, - я ненадолго. Хочу только сообщить вам о Свете Лобко, которая сейчас находится у меня.
- Света Лобко? Какая ещё… А! Но как она у вас? Что это значит? Кто вы вообще такая? - разволновалась хозяйка игрушечного кабинета.
- Ради Бога, не беспокойтесь, - принялась уговаривать её молодая женщина. – Я соседка покойных дедушки и бабушки Светы. Увидела девочку во дворе и отвела к себе домой. Сейчас с ней занимается мой, гм, муж, а я вот первым делом к вам, чтобы предупредить тревогу…
«Однако тревоги, если я не ошибаюсь, ещё никто не поднимал», - мысленно констатировала она.
- Эт-то чёрт знает что такое творится! – окрепшим голосом заявила Анна Егоровна. – Ребёнка нет в детприёмнике и я об этом узнаю из вторых рук. Давно она у вас?
- Да уж скоро три часа будет, - сказала Лина Сергеевна.
- Нет, это форменное безобразие! Нет, сейчас кому-то сильно не поздоровится! – завозмущалась директриса, потянулась было к телефону, но вдруг обмякла и, утратив напускную суровость, принялась жаловаться: - А кого ругать? Раньше детприёмник работал отдельно, а теперь нас объединили. А сотрудников ещё меньше, чем должно работать только в одном детдоме. И какие сотрудники? Или убогие, или такие, кому временно перебиться надо. Повар ворует, кастелянша пьёт, старшая воспитательница с завхозом или блуд чешут, или в карты режутся. Ну и кого прикажете на их место, если у меня самой зарплата четыре с половиной тысячи? А тут ещё эти – комиссия, чёрт бы её побрал, по решению местных социальных проблем.
Лина, терпеливо дослушав до этого места, вежливо кашлянула и, когда директриса замолчала, просительно молвила:
- Я тоже думаю, что не нужно никого ругать. Ведь девочка никуда не пропала, она у меня и там ей будет не хуже, чем здесь. Вы ведь не станете возражать, если она какое-то время погостит у меня?
- У вас есть какие-нибудь документы? – устало спросила Анна Егоровна.
- Да, конечно.
- Хорошо. Сейчас напишите расписку, а потом я позвоню вам домой, поговорю с ребёнком.
- Отлично! – расцвела Лина Сергеевна.
Она написала расписку, оставила директрисе номер своего домашнего телефона и покинула кабинет. И снова попала в столпотворение юных девиц довольно бедного покроя, наседающих на богато прикинутую Раю Светлицкую.
- А ты чего здесь делаешь? – запоздало поинтересовалась Раиса, чего-то быстро черкая в своём блокноте. – Решила кого-то усыновить?
- Удочерить, - сдержанно возразила молодая женщина.
- … А она нам бумагу тычет, что теперь нашими деньгами не комиссия эта грёбанная занимается, а какие-то благотворители. МБГ, мать их перемать! – тоненьким голоском выделилась из общего разнобойного хора одна юная девчушка, показав при этом хорошее владение ненормативной лексикой.
- МБГ? Что за МБГ? – уточнила Раиса.
- А хрен их знает…
- Милосердие без границ, блин на хрен…
- Козлы грёбанные…
- По триста баксов вместо трёх тыщ прошлогодних…
- Нашли, у кого щипать, волки позорные…
- Нет, бабы, что за жизнь грёбанная настала? – подытожила хрипловатым голосом самая хрупкая из митингующих, меньше всех похожая на бабу, но способная ругнуться покруче любого бизнесмена. Высказалась, кстати, она гораздо конкретней написанного.
Лина, продравшись сквозь толпу несовершеннолетних матершинниц, пошла было на выход, но её сзади придержала Раиса и спросила:
- Поль, ты на тачке?
- На тачке, - недовольно ответила молодая женщина.
- Подбрось до мэрии, хорошо?
- Хорошо.
- Всё, девки, отвяли! – крикнула Раиса девицам. – Раз вы не знаете, где находятся эти благотворители, я прямо в городскую администрацию. Быть может, там мне объяснят, почему вам в этом году подъёмные урезали.
- Узнает она…
- Как же…
- Овца сытая…
- Блин, девки, может вернуться к директрисе и набить ей морду?
- Ты чё, манда, охренела? Егоровну не знаешь? Она не то, что своровать у нас, свои добавила бы, да где ей взять?
- Вот видишь, с каким контингентом работать приходится? – самодовольно осведомилась Раиса, захлопывая за собой дверь домика для администрации и тем самым отсекая себя и Лину от бедлама, царящего в нём.
- А чего это ты с ними работаешь? – удивилась Лина Сергеевна, направляясь к «жигулю» и увлекая за собой младшую сестру бывшего одноклассника. – Какое ещё журналистское расследование? Ты ведь в лестехе училась…
- У нас в городе стали происходить странные случаи в сфере перераспределения бесхозного жилья по линии социальной помощи малоимущим очередникам, участникам локальных конфликтов, туберкулёзным больным и прочая, - с места в карьер стала вводить в курс дела Рая Светлицкая, демонстративно излагая суть с помощью официальных канцелярских выражений, - каковое жильё до недавней поры находилось в ведении специальной комиссии при городской администрации по решению местных социальных проблем…
- Какого ещё бесхозного жилья? Разве бывает такое? И что ещё за комиссия? Говори, пожалуйста, человеческим языком!
Лина Сергеевна уселась на место водителя, Раиса грациозно плюхнулась рядом, и они поехали прямо через не просыхающую лужу. Лужа эта занимала довольно обширное пространство, затопив часть въезда в детдомовский двор и кусок шоссе. В луже купались воробьи, а одна ворона тщетно пыталась размочить в ней сухарь из серии особенно рекламируемых по радио и ТВ. Движение автомобиля вызвало сильное волнение в воробьином пруду, маленькие птички порхнули в разные стороны, а ворона, бросив сухарь и злобно каркнув в адрес недобросовестных рекламодателей, грузно полетела к ближайшей несанкционированной свалке.
- Бесхозное жильё, это когда хозяин вдруг умирает, а оно, жильё, неприватизированное. То есть, наследники его получить не могут. И жильё попадает в список, который ведёт эта комиссия, про которую я тебе говорила. В общем, главное дело даже не в том, как потом комиссия это жильё перераспределяет, а как оно стало бесхозным. Понимаешь?
- Ну? – слегка напряглась Лина Сергеевна.
- А становилось оно бесхозным в нашем случае при странных обстоятельствах с летальным (насильственного характера) исходом для бывших владельцев вышеозначенного жилья. Теперь понятно?
- Ты ещё больше повыпендривайся, словоблудствуя! – не выдержала Лина Сергеевна. – Это значит, что хозяева, чтоб тебя, вышеозначенного жилья не сами умирали?
- Вот именно! – воскликнула Раиса. – Я начала своё журналистское расследование с одного просто анекдотического случая. В доме по соседству с моим два месяца назад происходит двойное убийство. Убийство, то есть, и самоубийство. Муж и жена, оба пьяницы, квартира, разумеется, неприватизированная. Муж, в доску пьяный, режет жену кухонным ножом, а потом сам травится ацетоном. А потом милиция при обыске находит в квартире этих пьянчужек (откуда уж он у них взялся?) всамделишный боевой пистолет системы Макарова с полной обоймой. Нет, каково?
- Ну и что милиция? – напряглась Лина Сергеевна: случай отдалённо напоминал убийство супругов Лобко в их доме.
- Ничего. Дело закрыли как очевидное: состав преступления и исполнитель налицо.
- Дальше?
- А дальше то, что стала я копать и нарыла ещё пять похожих за последние полгода случаев, когда квартиросъёмщики погибали (или умирали сами, но при странных обстоятельствах), квартиры становились бесхозными и так далее. Последний случай, кстати, приходится на этот месяц…
- Ну?! – нетерпеливо вскликнула Лина Сергеевна и чуть не долбанулась о лежачий полицейский на скорости шестьдесят километров в час, но вовремя ослабила педаль газа и мягко притормозила. – Какого числа?
- Пятнадцатого.
- Чёрт! – невольно вырвалось у Лины Сергеевны.
«Значит, про двойное убийство в нашем доме Райка ещё не пронюхала», - подумала она и поинтересовалась: - А за каким пряником ты околачивалась в детдоме?
- Эта комиссия ещё в прошлом году ведала выдачей так называемых подъёмных бывшим детдомовцам, которые по окончании школы получают жильё и единовременное денежное пособие. Но в этом году комиссия передала эту функцию и, как я подозреваю, функцию по перераспределению ставшего бесхозным жилья в руки некоей благотворительной организации. Где находится данная организация, не знает (или не хочет говорить) ни одна собака. Поэтому я и решила навести мосты с самими детдомовцами-выпускниками. Но и они ничего не знают. Но семеро девочек из двадцати с лишним выпускников устроили кипеж и отказались расписываться в ведомости за получение трёхсот баксов на нос. В то время как другие их одноклассники с удовольствием взяли (по целых девять тыщ рублей!) и расписались. Но ведомость-то закрыть не могут! Я эту ведомость отксерила и теперь хочу-таки добраться до этой грёбанной комиссии, к которой раньше меня и близко бы не подпустили. Тем более что раньше у меня не было удостоверения.
На этом предложении Рая Светлицкая перевела свой восторженный дух и значительно насупилась.
- Какого ещё удостоверения? – полюбопытствовала Лина Сергеевна.
- Спецкора, - важно объяснила Раиса.
- Эк тебя занесло… после лестеха в журналюги. На кого работаешь?
- На разные издания, - уклончиво ответила Рая. Она не хотела признаваться Полине, что пока её материалы проходили только в местной прессе. Причём материалы самого невинного свойства, поскольку местная пресса, и муниципальная, и якобы независимая, давно отказалась от скандальных материалов, но предпочитала художественно хвалить местные порядки и власть, их наводящую. Для разнообразия в местных изданиях ругали Буша, Сталина, жуликоватого итальянского премьера Берлускони, папу покойного приятеля покойной принцессы Дианы, кустовские газетчики иногда бесстрашно задирали лапу на опальных олигархов, но в остальном… Впрочем, Рая и не собиралась публиковать свой материал самого криминального свойства, привязанный к местной географии дальше некуда, в местных изданиях. Но, вдохновлённая публикацией нейтральных статей, получив удостоверение внештатного спецкора, готовила материал для какой-нибудь действительно независимой газеты. Понимай: зависимой от такого богатого человека, которому до лампы вся власть демократической России, её армия, флот и прочие силовые структуры. И, кто знает, - вдруг материал проскочит и она, Раиса Светлицкая, вступит в шикарные ряды процветающих журналистов, которые работают в действительно независимых (понимай: зависимых и так далее) изданиях.
- Значит, ты ещё даже в глаза не видела эту комиссию? – задала вопрос Лина Сергеевна, сворачивая на улицу, что вела к мэрии. Она, улица, единственная в городе блестела чистотой и радовала глаз порядком.
- Нет, - с лёгким раздражением ответила Раиса.
- Откуда тогда у тебя разные сведения о некоей благотворительной организации, о передаче ей всяких функций и прочие пикантные подробности? – не отставала молодая женщина.
- Надо уметь слушать и делать выводы, - сважничала Раиса. Впрочем, Лина Сергеевна могла предположить, что младшая сестра её бывшего одноклассника, коренная жительница Кустова, имея самые обширные разнообразные знакомства с представителями всяких городских служб и структур, вполне могла добывать любую информацию, не имеющую свидетельского статуса. Но такового, как правило, для публикации в некоторых российских газетах не требовалось.
- Всё, приехали, - сказала Лина Сергеевна и остановила «жигуль». – В общем, я вижу, лес ты выращивать не хочешь, но метишь в популярные журналисты.
- Очень даже мечу, - не стала спорить Светлицкая и полезла на выход.
- Будь поаккуратней, - сердобольно напутствовала её Лина Сергеевна и подумала: «Надо будет самой поработать в этом направлении: убийства, семья Лобко, квартиры, специальная комиссия при городской администрации по решению местных социальных проблем (ну и вывеска!) и таинственная благотворительная организация с чудным названием – Милосердие без границ…»
1) Стоимость бутылки водки дорогих сортов в 2005 году; к моменту второй редакции романа (2011 год) цена на похожую выросла в два с лишним раза, при этом курс доллара упал, а себестоимость и качество водки не повысились