XXVI. Как одна семья.
Через три недели Суворов получил квартиру и перевез туда свой нехитрый скарб. Самым ценным грузом у него были книги, но их перетащить было несложно. Георгий Николаевич складывал их в большую коробку и перевозил на санках, любезно предоставленных ему Ириной Аркадьевной.
Надя помогала переезжать ему, вместе с ним тащила санки, и оттого переезд не показался Георгию Николаевичу обременительным. Девочка отвлекала его от душевных переживаний. Как ни странно, она расспрашивала его о предмете его научных изысканий. Кровать, шкаф и стол с двумя табуретками ему помогла перетащить Ирина Аркадьевна. Она категорически была против того, чтобы Суворов просил о помощи коллег.
— А я на что? — восклицала она.
— Я вам заплачу и за этот месяц, — сказал Суворов.
Ирина Аркадьевна открыла рот, чтобы возразить, но не возразила.
Квартира была на втором этаже. Большая комната и столовая выходили во двор, а маленькая на улицу. Ирине Аркадьевне очень понравилось и место, и сама квартира.
— Какая прелесть — весь день солнце в квартире, от восхода до заката!
Она расторопно расставила все по своим местам, аккуратно и правильно (что несколько удивило Суворова) расставила и книги. Отдельно монографии, академические труды, отдельно методические пособия, справочники. Было видно, что у Ирины Аркадьевны есть чутье на книги. И руки ее, хоть и огрубевшие от простой работы, были изящной архитектуры.
— Вы где-нибудь учились? — задал ей вопрос Суворов.
— Да, — небрежно ответила Мартынова. — В женской гимназии, потом на всяких курсах. А до революции дома — музыке, рисованию, языкам.
— Скажите, — Георгий Николаевич помялся, — а ваш дом, семья?
— Да это все было, разумеется, было. Да сплыло, — рассмеялась вдруг она. — Как и у вас, Георгий Николаевич. Простите. Имение наше было под Брянском. Заповедные места.
— Вам сейчас, наверное, негде жить? — спросил Суворов и похолодел. Он готов был поклясться, что только что спросил об этом Софью.
Ирина Аркадьевна затаила дыхание.
— Приходится снимать угол? — с отчаянием спросил Суворов.
Она молчала, она боялась произнести хоть слово. Лишь взгляд ее красноречиво выражал: да, жить негде! да, приходится снимать угол! да-да-да!
— Может, вы, Ирина Аркадьевна, не откажете мне в просьбе, и я думаю, так будет удобнее и для вас, и для меня... — Мартынова опустилась на табуретку. — ...И согласитесь жить у меня. Мне места вполне достаточно, — стал торопливо убеждать Суворов. — Вон, какие хоромы! Тут танцевать впору. Мы не будем друг другу мешать, у вас будет своя комната, там вы прекрасно разместитесь с Надей. Кровать и стол со стульями мы купим.
При этих словах девочка метнулась в маленькую комнату.
— Мебель у меня есть, — сказала Ирина Аркадьевна. — Благодарю вас. Я только не хотела бы, Георгий Николаевич, чтобы вы мое согласие жить с вами восприняли превратно.
— Да что вы. Что вы, Ирина Аркадьевна! Боже упаси! Разве я похож на... похож на...
— Нет, вы ни на кого не похожи, — улыбнулась Мартынова. — Это Надя еще в первый раз заметила.
Какая у нее приятная улыбка, подумал Суворов, проговаривая про себя: «Вот и все, Софи. Вот и все...» Из маленькой комнаты выскочила Надя.
— Там такой вид! — воскликнула она. — Сразу и люди идут, и машины едут, и лошади! Лошади самые красивые!
— Что ж, тогда надо перевозить вас, — сказал Суворов. — Может, все сегодня и сделаем? Все равно день потерян.
Для кого потерян, а для кого и приобретен, подумала Мартынова. Однако, что это он так, о дне, как о жизни, сожалеет?
— А что, — согласилась она, — давайте сегодня.
Вечером отмечали новоселье. Суворов за последние две недели впервые отвлекся от своей меланхолии, связанной с отъездом (и, скорее всего, окончательным) Софьи.
Софья жила еще у него пять дней. Валетиком они, разумеется, не спали, он перебивался с согнутыми ногами ночь на столе, подстелив себе пальто, а в изголовье подкладывал наволочку с валенками внутри. На них заботливая тетя Клава, институтская техничка, умудрилась вышить буквы «Г», «Н», «С». Как оказалось, за восемь лет учебы и работы не было приобретено ничего, что могло понадобиться для такого вот элементарного предприятия, как приезд гостя. Принять гостя было негде, не было даже лишней подушки.
— Подожди еще немного, — говорил он. — В феврале переедем на новую квартиру. Там все у нас будет. Все, что надо, купим. Сюда тащить не имеет смысла. Да и некуда.
Софья никак не реагировала на жизненные неудобства и, становясь день ото дня все замкнутее и молчаливей, в конце концов, объявила о своем отъезде. Суворов возражать не стал, так как за все это время она так ни разу и не произнесла одного слова: Георгий. Он готов был отдать свою жизнь за нее, но для этого он должен был иметь свое имя!
На вокзале она пощупала ему лоб, сказала: «У тебя жар, Суворов!» — поцеловала и перекрестила три раза. «Привет Вахтангу», — с болью в сердце и комком в горле сказал он. Поезд тронулся и пропал в зимней дымке.
— У меня ведь есть патефон, — спохватилась Ирина Аркадьевна. — И пластинки! Потанцуем? Надя, вон в той коробке.
— Вы прекрасно танцуете, — дружно сказали они друг другу и рассмеялись.
— А я? Я? — воскликнула Надя и дала два круга по комнате. Взрослые зааплодировали ей.
— У меня ведь сохранился еще и рояль прошлого века. У знакомых в сарае стоит, под поленницей, — призналась Ирина Аркадьевна. — Может, сгнил уже... Расстроился, точно.
— А везите его сюда! Настройщика найдем. Учителя музыки пригласим.
— Зачем? — освоилась с радостью Ирина Аркадьевна. — Я сама буду учить ее музыке.
— А ваша гостья, Софья, к вам приезжала... или так? — спросила она, когда сели за стол.
— По делам.
— Мне она показалась очень интересной.
— Да, она на моих знакомых произвела сильное впечатление своими рассказами.
— Рассказами? Какими? — поинтересовалась Мартынова.
Суворов, сперва нехотя, но потом, не желая того сам, с охотой стал пересказывать историю, якобы сочиненную Софьей о ее кавказских приключениях. О себе он не сказал ничего.
Ближе к лету они зажили, как одна семья. Без косых взглядов и недомолвок, которые случаются между чужими людьми. Суворов, разумеется, не воспринял превратно факт совместного проживания на одной площади, о чем Ирина Аркадьевна уже стала и жалеть. Женщине труднее сдерживать свои порывы, да и во всем ей хочется дойти до самой сути. Георгию Николаевичу, понятно, за его трудами было не до праздных мыслей.
Он даже не обращал внимания на многочасовые музицирования Нади. Его они, казалось, даже убаюкивали, если он спал, и напротив, вливали дополнительную энергию, если трудился за столом. Его трудолюбию и упорству Ирина Аркадьевна не переставала удивляться. Она не предполагала даже, что мужчина настолько может забыть о том, что он мужчина, и весь уйти в иллюзорный мир технических терминов и формул. Неужели все ученые живут вот так, порой думала она и жалела их: бедняжки! Бесполость не поддается женской логике.
— Георгий Николаевич, — раз в неделю решалась она прервать его трудовой энтузиазм. — А не пойти ли нам сегодня в театр? Или в парк?
— Что, сегодня уже воскресенье? Конечно-конечно, — поднимал он голову, и улыбка преображала его несколько уставшее лицо.
На большее Ирина Аркадьевна не претендовала. Пока не претендовала. Пару раз Суворов отлучался куда-то под Москву. Она серьезно озадачилась его отлучками, но потом выяснила, что он ездит проведывать своих дальних родственников стариков, под Волоколамск.
— А возьмите как-нибудь и нас с собой, — попросила она.
— Да, да. Возьмите! — захлопала в ладоши Надя.
— Хорошо, — сказал Суворов. — В следующий раз обязательно возьму.
Ирина Аркадьевна сразу же и успокоилась. Дела по дому у нее шли прекрасно. Квартира сияла чистотой. Все было прибрано, выстирано, отглажено, книги стояли рядками в книжном шкафу, приобретенном ею по случаю при распродаже. Шкаф был старинной работы и, разумеется, предназначался только для хороших книг.
В свободные часы Ирина Аркадьевна занималась вышивкой или рисовала натюрморты. Несколько кружевных салфеток и небольших картин весьма изящным образом украшали их уютную квартирку. Все было хорошо. А будет еще лучше, была уверена Ирина Аркадьевна, ибо только уверенность и ведет нас к благополучию.