XVII. Пивная «У Флеку».
Елена уже привыкла к тому, что в начале лета ей говорили:
— Николай устал, едет в Варну, а ты езжай на Шелковичиху, присмотри за дачей.
И он ехал в Варну, она на Шелковичиху. Нет-нет, она не ревновала его к возможным приключениям на беззаботных песках. Он, как ей казалось, не опускался до этого, да и ей, по большому счету, уже и самой стало все равно. Ведь все равно он отдыхал, а значит, и жил часть ее жизни без нее! Часть всегда больше целого, если в этой части сосредоточена твоя боль. Или любовь.
А когда она в первый раз сама достала через «Спутник» путевку, почти бесплатную, в Чехословакию, свекровь, подняв брови, удивилась:
— Позвольте, а кто будет вести хозяйство, содержать дом, подавать профессору чай?
Тут Елена вспылила и уехала с гулко бьющимся сердцем в Прагу. Когда вернулась, с ней полгода не разговаривали, хотя она привезла всем приличные подарки. Свекру кожаное портмоне и коробку карандашей «Кохинор», свекрови японский зонтик, а мужу замечательный ликер «Бехеровка» и белые штаны, чтоб было в чем ездить в Варну. Почему нам, бабам, нравятся мужики в белых штанах? И почему мужики думают, что нам нравятся их белые штаны?
От Праги она пришла в восторг. Из вагона поезда «Москва—Прага» она вышла под ясное небо, с которого июльское солнце разогревало гранитные и каменные акры чешской столицы. И как здорово, что старинный мост или узкая извилистая улочка — не просто мост или улочка пятнадцатого века, а мост и улочка из века пятнадцатого в век нынешний!
Тут же она взяла очень вкусное мороженое в хрупком, тающем во рту вафельном стаканчике — его улитку заполняли малиновой пастой из автомата, бутылочку воды, здесь все поголовно пили воду из бутылочек, и пока группа занималась, кто чем, сидела на скамейке, болтала, как девочка, ногами, лизала мороженое и отпивала из бутылки воду.
Елена достала из сумки путеводитель и положила его на колени. На обложке была река, каменный мост, купола храмов, голубое небо над ними с белыми облачками — точно такой же день, как сегодня. Это к удаче. Елена пригляделась к фотографии, вообразив, что она тоже должна быть где-то в ее глубине. Во-он там.
И вдруг в момент, когда душа ее пела, и вся она наслаждалась чувством, свойственным только юности, чувством предчувствия чувств, чувством, которое она уже и не думала когда-либо опять испытать, ей на несколько секунд стало необъяснимо тревожно. Ей вдруг показалось, что она крадет у самой себя нечто огромное, что соразмерно будущей жизни. Она даже зажмурилась, сжалась и пыталась понять, что же это такое свалилось на нее. Но эта волна, как чей-то тяжелый взгляд или туча, прошла, и как ее не было. И только когда легла в постель и стала погружаться в сон под легкий шум в голове от пльзеньского пива, поняла, что ей на вокзальной скамейке явилась, и впрямь, вся ее будущая жизнь. И тревожно было оттого, что в ней она была одна. Елена села в кровати. Сердце билось, как на лестнице Суворовского дома, по которой она спускалась в эту поездку, но если тогда она чувствовала тревогу и восторг, то сейчас одну лишь тревогу.
С утра состоялась экскурсия по городу.
— Обратите внимание на это здание! — говорил экскурсовод, сухощавый и бодрый мужчина лет семидесяти. Глаза его озорно бегали по лицам туристов. Видно было, что он в душе посмеивается над ними. — Это бывшая Тынская школа. Вот под той аркой проход к Тынскому храму, а там дальше Тынская улочка. Нет-нет, в Праге много других названий. Перед вами готическая аркада второй половины тринадцатого века. Фасад дома сохранился в первозданном виде. Видите, фронтон...
К обеду, на который туристам подали итальянский салат, свиной эскалоп с кнедликами и холодное пиво, Елена не чуяла под собой ног.
— После обеда мы спустимся к реке возле моста святого Чеха, — объявил экскурсовод. — Устали? День сегодня и в самом деле жаркий. Пивка можете еще заказать.
— А вы жили в Союзе, Владислав Павлович? — спросила Елена экскурсовода. Они оказались с ним вдвоем за крайним к входу столиком.
— А что? — не совсем учтиво спросил тот.
— Вы очень хорошо говорите по-русски. Пивка — так только у нас говорят.
— Благодарю вас. Вообще-то я русский, — ответил экскурсовод. — Живу с... очень давних лет. А пиво здесь, как только не называют. У него ласковых имен больше, чем у любимой девушки. Представьте, сколько ласковых имен вам может дать один мужчина? А сколько ласковых имен могут дать пиву миллионы мужчин? Извините, вас как зовут?
— Елена.
— Настоящее пиво, Алена, надо пить в пивных, где его поднимают прямо из пивоварни.
— А мы сходим туда?
— Могу сводить, если не возражаете. После экскурсии.
— Не возражаю, — обрадовалась Елена.
— Поведу в пивную «У Флеку». Это целый комплекс: пивоваренный завод, ему больше пятисот лет. Только, чур, одна, без подруг и друзей.
Вечером Елена сидела с Владиславом Павловичем в ресторане «У Флеку».
— Какой потолок! — восхищалась Елена. — А стены! Прямо средневековье!
— А пиво? — смеялся Владислав Павлович. — Такого пива больше нигде нет.
— У многих чешек вены расширены на ногах. От пива?
— Не знаю, Алена. Я уж давно не смотрю на женские ножки, это вредно сказывается на здоровье пожилого мужчины, гораздо вреднее пива, — засмеялся Владислав Павлович.
— А как относятся тут к русским, после шестьдесят восьмого? — спросила Елена.
— Как всегда. Хоккей смотрите? Вот так и относятся. Вы здесь впервые?
— Я вообще за границей в первый раз.
— Алена, у вас изумительный голос. Вам кто-нибудь говорил об этом?
— Свекор говорит, что ему он напоминает одну грузинку.
— Что правда, то правда, он у вас особенный, — Елене показалось, что Владислав Павлович даже посмотрел на нее как-то по-особому. — Замужем?
— Да.
— Москвичка?
— Нет, из Нежинска.
— А как ваша фамилия?
— Гусева.
— Это, скорее всего, по отцу. Не меняли?
— От вас ничего не скроешь. Не меняла. А муж у меня Суворов.
Владислав Павлович отхлебнул большой глоток пива.
— Замечательное пиво, Алена. Сколько пью, не напьюсь.
Выйдя из пивной, Владислав Павлович вдруг покачнулся и опустился на скамейку.
— Присядем, Алена. Что-то я слаб сегодня. Старость не радость.
— Всем бы такую старость, Владислав Павлович. Вон вы, какой бодрый. Весь день на ногах да еще пивком балуетесь по два раза в день.
— Это так, — согласно кивнул Владислав Павлович. — Мне ведь уже семьдесят пять.
— Да вы что? Я думала, лет на десять меньше.
— Лукавите? Я больше полувека живу здесь.
Для Елены это была целая вечность, во всяком случае, две ее жизни.
— Как долго! — вырвалось у нее. — Ваша семья здесь?
— Нет, я тут один. А ваш муж... сибиряк?
— Да, сибиряк. Родился в Нежинске. Как и я.
— Родители, наверное, охотники, из тундры? — Владислав Павлович сделал узкие глаза.
— Нет, — засмеялась Елена, — они из Ленинграда. Свекор вообще, как мне кажется, хотя это страшная тайна, из очень старинного рода. Это мы простые! — опять засмеялась она.
— Да! Да, да, да, — Владислав Павлович поднялся, подал руку Елене и проводил до общежития, где размещались советские туристы. Поцеловал ей руку и распрощался, оставив свой домашний телефон. — Какой у вас смех, Алена, жемчужный.
Две недели пролетели, как один день. Накануне отъезда городскую экскурсию, к радости Елены, проводил Владислав Павлович. Она все время вертелась возле него и пробовала разговаривать с ним по-чешски. Она выучила за это время не меньше двух сотен слов. Владислав Павлович посмеивался и то и дело поправлял грамматику.
— А произношение, Алена, у вас, как у истинной пражанки. Вы не прочь повторить наш поход? — неожиданно спросил он в конце экскурсии.
Вечер они провели в пивной «У Флеку». Говорили обо всем на свете. Очень много о жизни в Союзе. Эта тема сильно взволновала Владислава Павловича. Прощаясь, он подарил Елене визитницу, в которую вложил свою визитку.
— Будете в Праге, звоните, заходите. Если кто из родных приедет, тоже милости просим.
Елена растроганно чмокнула его в щеку.