Я шел по лесу, неся на перевес ружьё. С тех пор, как мне пришлось уехать из города в эту глухомань, я каждый день ходил гулять в лес. Собственно говоря я и жил то в лесу. Всё что осталось от когда-то большого селения в триста домов, превратилось в маленький хутор с тремя старенькими домиками. Один из которых я и занял. Он принадлежал покойным родителям моего одного очень хорошего знакомого. Его уже тоже нет в живых. Когда я приехал сюда, две мои соседки - девяностолетние бабки и старый дед, скорее всего вешавший флаг на разрушенный рейхстаг, по крайней мере он в силу возраста, так думал, вышли что бы узнать. Но я откупился подарками. И вопросов ко мне не было. Дорога в это селения была, но что бы по ней проехать нужен был вездеход, особенно осенью, когда дожди размывали всё.
Если начать историю с самого начала, чего мне делать совершенно не хочется, скажу лишь, что на этом хуторе я скрывался от полиции и скорее всего десяти лет тюрьмы. Но это еще спорный вопрос: что же лучше? Прожить в сарае, потому что на дом мое обиталище уже не тянуло, до конца своих дней, или отсидеть в камере, скорее всего в авторитете, потому как там я уже бывал не раз. Правда не так долго. Три года, да и то, разделите на двое. Быстро пролетело...
Патроны и ружьё - друзья привезли. Они приезжали один раз, снабдили меня всем необходимым и пообещав раз этак в месяц наведываться пропали уже на целых полтора года. Не телевизора, не телефона, не компьютера... Сначала я боялся. Думал и здесь найдут. Какой нибудь местный полисмен с прилегающих территорий заинтересуется. Но сюда даже хлеб не возили. И скоро я расслабился. Вначале съел все что ребята привезли, но голод заставил меня возделывать грядки. Как бы смешно это не звучало, но купив на последние деньги у деда фронтовика картофель, я вырастил огромный урожай. Калоратский жук летом, холод и промозглость осенью, отсутствие общения и связи с внешним миром - всегда - вот то, чем я жил. Сначала я не экономил патроны и зайцев валил почти каждый день. Господи сколько здесь зайцев. Но сейчас... Патронов осталось штук десять. И это от пятиста... Телевизор я изредка ходил смотреть к соседям. У них даже вопросов не возникало, что тридцатилетний парень делает в этой дыре. Я на всякий случай придумал историю, что я пишу диссертацию о климате в этом регионе и на том всё это и забылось.
Увидя зайца, сидящего в траве, я прицелился... Он приподнялся... Не видел меня - мудило длинноухий. Такой красивый. Я улыбнулся и опустил ружьё. Заяц моментально услышал меня и скрылся в траве.
-Ничего страшного, поем опять картошку. Может Фёдор Прокофьевич самогоном угостит.
Если честно мне надоело дрочить, и единственное по чему я здесь скучал, это по округлым бедрам своей последней девушке. Где она? Что с ней? Я же тогда в один вечер уехал, даже общаг не пилили. Я ей даже предлагать не стал со мной... Ну куда со мной? В лес? Она из маникюрных салонов не вылезала. Сейчас наверное с кем нибудь в новом мерседесе. Даже я ее тогда не тянул... А деньги были... И друзья... Всё было... Кайфа море. Вот только мозгов не было. Они сейчас появляться стали.
Я шёл на хутор и видел как мои соседи топят печи. У меня в доме не было печи. Я спал укутавшись восемью одеялами и клал в ноги бутылки с горячей водой. Я ее на улице на костре согревал. Или у Фёдора Прокофьевича просил.
Он кстати стоял возле своей изгороди, когда я приблизился, он как обычно заорал своим громогласным голосом:
-Охотник-красавец, я тебя должен нарисовать. Я ж в молодости всех рисовал. И даже Анну Ахматову, мать ее за ногу...
Эту историю, выдуманную его больной психикой, я слышал тысячу раз, но надо отдать должное рисовал старик не плохо. В его избенке висело много картин. Думаю лет тридцать назад, когда ему самому было около шестидесяти, он и создал свои лучшие полотна. Но сейчас это был свихнувшийся шизофреник, который еще и умудрялся напиваться и приходить ко мне делить территорию. Я прощал старику, да он и извинялся на утро, а его жена Агафья передовала завтрак в те дни, когда он сильно до меня доёбывался. Обычно это были яйца. Они еще справлялись с загончиком состоящим из пяти куриц и петуха. Но яйца я и сам у них воровал, по одному в день. Я ночью, когда все спали выходил, и вскрывая сарай отмычкой забирал по одному яйцу себе на завтрак и это было не заметно.
Вообщем вот так и протекала моя жизнь. На воздухе. Я прочитал роман Уильяма Теккерея "Ярмарка тщеславия", нашел в доме книгу, как она попала сюда... Старик приносил каких то Советских писателей, но я не воспринимал эту фантастику. Коммунизм и вся эта ***ня сделали из меня того, кем я сейчас был. Бандита.
-Ты не прав, внучок, идея всего этого - она ... она... ****ь, как же это сказать... Величественна,- сказал Фёдор Прокофьевич,- и не спорь, вотты сейчас свободно живешь, пишешь свою диссертацию...
Не забыл, старый...,- подумал я.
-А раньше, работал бы на заводе, приносил бы пользу людям. Ладно, я бухнуть пришёл. Вот целая трехлитровая, ты как? За?
-Конечно, проходите, сейчас нажремся...
Я улыбнулся и мы пошли ко мне распивать чудо зелье. Телевизор бы. Но у него нельзя. Жена была строга к подобным посиделкам. Я пожалел, что не завалил того красивого зайца. Сейчас бы зажарили под самогоночку.
На улице темнело, а мы пили и разговаривали. Про всё. Про то, как он, еще молодым и красивым на танке врывался в разрушенный Советской армией Берлин. Про Ахматову, которую он мне зачитывал, про свою любовь к жене, с которой он живет уже пятьдесят лет.
А мне, мне и рассказать-то ему было нечего.
Как ювелирные магазины в числе организованной преступной группы брал?! И потому я молчал и слушал, иногда что-то спрашивая. Даже с ним, слушая все это вновь и вновь мне было интересно. Наверное я был уже сильно пьян.