Две мечты

Две мечты.
Людские мечты делятся на два типа. По сути, даже на два пола, ведь у женщин они одни, а у мужчин же, ну совсем другие. Женские мечты, это что,  это так сентиментальности. Мало ли о чём они мечтают. Ну, где-то 70% мечтают о богатых, успешных браках. Сулят их и себе, и своим будущим детям. 20% о домоустройстве и прочей суете на кухне, и так далее и тому подобное. Однако может быть, процентов десять самых последних молоденьких думают о любви, настоящей, с каким-нибудь простым парнем.
И в чём смысл этих женских сентиментальностей? Так, пустячки, они лишь мечтают себе что-то, сочиняют, а некоторые совершают самую крайнюю ошибку – идеализируют и превращают свою жизнь в драму, их счастье, если вовремя очухаются. В общем, мечтают они так, а по факту ничего не делают. Они думают, что для исполнения их желаний достаточно просто думать о них, а всё остальное сложится само собой. Эх, что и говорить о них.
Ну, вы посмотрите, сидит себе такая девчонка из тех 70%, танцует вальсами, хвастает обновками и мечтает о новых. И вот перед ней он, дипломат, бизнесмен, с золотыми часами и на дорогом Мерседесе. И он возьмёт её на руки, наговорит множество красивых слов и увезёт куда-то в курортный особняк. Так, конечно, случится, может, только, никакого счастливого брака я бы здесь не предвидел, дурочка может остаться совсем ни с чем, если не правильно себя поведёт.
А вот и те 20% с колясками да в фартуках потом, все их заботы какой бы тортик на завтра затеять, кого на него пригласить, кого обсудить, с кем поговорить и главное о чём и о ком. Они высаживают перед окном цветы, у них уже дымит плита, но ничего не сгорает и поднимается тесто. Приготовив всё это, они сидят в уютных креслах и обсуждают многое и многих.
А вот и те 10%, она сидит на скамейке, тихо ждёт его, она еле дышит, она пробирается, прижимаясь к стене,  не желая быть заметной, и ждёт, когда же он появится из-за другой двери. Он может быть совсем не богат, но очень амбициозен, но она его любит именно таким. Он тихо поёт песни, в дождь сидит на подоконнике, надеется быть услышанной, отчаянно танцует летом на маленьком балконе, тряся головой да чуть заметной боли в висках. Он входит, у неё замирает дыхание, когда же он уходит, она мчится к окну, чтобы только его увидеть, но самой остаться не заметной.
В общем, и так далее, что это я о таких глупостях говорю. Впрочем, вот мужские мечты. Это твёрдо определённые цели и мы точно следуем к ним. Может быть, вы приведёте свои противоположные примеры. Но в себе я убеждён. И я сам не сентиментально мечтаю, а ставлю перед собой цель. Другое дело в том, что цели эти весьма разнообразные, но мы к ним идём,  и я сам точно уверен, что к своей цели я приду. Цель эта, как правило, поставлена точно и основана на фактах, в ней мы уверены. Они могут быть просты и не научны, например, купить машину, зато они конкретны и необходимы. Моя же цель глобальна и лишь в ней моя мечта. Я мечтаю организовать музей искусства в Венеции и к этой мечте я стремлюсь со школы. И в этом году, получая диплом, я был сосредоточен на этой мысли, и уже купил билеты, правда, сначала мне придётся поездом ехать в Москву. Но не будем о бытовом. Может быть, вы скажете мне, что я не конкретен и не прав. Но, однако, какая глупая тавтология  каждый человек убеждён в своём отношении к миру, а уж я убеждён в нём до мозга костей. Теперь, с вашего позволения я представлюсь, Алексей Цыпин, дипломат, бакалавр факультета искусствоведения Уральского университета имени М. Горького, 1968 года рождения. Предупреждаю сразу, меня можно счесть циником, но на половине из них сейчас держится мир, уж простите.
И вот, я получил диплом, надел костюм, хотел отправиться на вокзал, а тут эта со своими сентиментальностями: « Поеду с тобой, поеду с тобой, помогу тебе ». Кто знает, может быть, она из тех 10%, может быть из тех 70%,  ведь выгодно, пожалуй, заполучить моё сердце, но красивые слова я ей не говорю и никуда не увезу. Я ей так и сказал, меня заслужить надо. Она же в ответ на мою фразу лишь многозначительно и довольно улыбнулась. Что в голове у этой женщины? А вроде тоже, отлично защитила диплом. Хотя это вряд ли может меня интересовать, и вот я уже на вокзале, уже на нижней полке плацкарта, здесь моя жизнь перевернулась…
***
Удобно располагаешься на нижней полке в плацкарте. Раздаётся свисток, вагон трогается и только теперь, ты оглядываешься вокруг. Люди, конечно, разные, вот, что обращать на них внимания, но невольно начинаешь разглядывать соседа напротив.
Весьма странное у него лицо, словно безразличное и, одновременно, знающее и участвующее во всей земной жизни. Вот человек, родина которому – весь мир. Одет он достаточно прилично, в пальто, правда, уже значительно потёртое, зато с меховой оторочкой, в таком и зимой хорошо. Волосы длинные, прибранные в чуть растрёпанный хвост. « Причёска у него как у молодого монаха », - подумал я. Он смотрел в окно, взгляд у него был как у блаженного. У него были большие, серо-голубые глаза, цвет их был, как цвет летнего неба перед приближающейся грозой, хотя выражение лица было таким, словно он какую-то главную грозу  в своей жизни уже пережил. Глаза эти выражали мягкое равнодушие. Руки его были мирно сложены на коленях. Почему-то хотелось мне с ним поговорить, очень умное и рассудительное было выражение его лица.
На верхней полке напротив меня спала девушка. Через некоторое время она проснулась и уселась на колени. По купе пронёсся запах дешёвого лака всевозможной недорогой косметики. Одета она была очень открыто и в материальном смысле скромно: короткие шорты, лёгкий топ. Через 10 минут, закончив свой, как видно маникюр, она спустилась и ушла к концу вагона. Видимо, там была компания молодых мужчин, с которыми она через некоторое время начала весело болтать и смеяться. Я даже не разглядел выражение её лица, показалось мне всё настолько прескверным и не особо интересным.
 - Ужасная девица,  наверное, не поступила в университет. А ведь такая молодая ещё, наверное, пойдёт по жёлтому билету. Будет ловить дорогие машины, будет бегать от милиции, а отчего такая жизнь, от плохой учёбы, от невнимательности и разгильдяйства. Вот сейчас, она с ними смеётся, а что будет потом.
 - Почему же, в сумке у этой восемнадцатилетней девочки лежат большей частью книги и тетради и лишь немного одежды да маленькая косметичка. И только вчера она почитала и учила, причём редкие зарубежные книги. Какие стихи на латыни я слышал от неё и при этом, она ухаживает за своим внешним видом, боясь потерять мужское внимание. О нет, девушка эта поступила в прошлом году и на бюджет и едет в Москву от самого Новосибирска, притом уже на второй курс. И поступила она успешно и сдаёт теперь всё на отлично. К этим молодым мужчинам она ходит лишь потому, что они все  друзья её детства и один из них её старший брат. Однако эти молодые люди едут в военное училище. Она, может быть, влюблена в одного из них и как это, наверное, прекрасно. Она будущий филолог и умеет неформально радоваться жизни, - сказал он это всё, даже не взглянув на меня. Всё время глаза его были устремлены в окно, к горизонту. Словно он не мог перестать смотреть на какой-то фрагмент своего прошлого. Он не любовался им, он смирился с ним и в то же время не мог оторвать от него от него глаз и памяти.
В соседнем купе ехала супружеская пара; в продолжение часа, поминутно раздавались их крики друг на друга, им вторил крик их малыша, и слышать это всё было  мне  невыносимо.
 - Ну что за гнилая ячейка общества, - наконец-то возмутился я, - это же просто ужас какой-то. Она ни с того ни с сего, ещё небось и без повода, закатывает ему скандалы, а он, сохраняя достоинство и гордость не может не отвечать ей тем же. И что в итоге? Они портят жизнь и себе, и своему ребёнку, и окружающим. В конце концов, они разведутся, а дитя вырастет в неполноценной семье, неполноценной личностью. А сам, какую семью после этого создаст. Так и рушится общество, так и рушится народ, так и рушится государство, - я потрясал кулаками и взводил пальцем вверх, я не мог остановиться, столько всего во мне кипело.
 - Они очень сильно любят друг друга, - внезапно сказал он, - после этих пусть даже частых ссор, она плачет у него на груди и первая всегда просит прощения. Затем они всей семьёй засыпают в объятиях друг друга, вы ведь видели, она очень тоненькая, и так они больше символизируют единство. А недавно на станции они выходили и гуляли всей семьёй. Нет, эти люди точно никогда не разведутся. Даже если у них возникнет подобная мысль, они осознают, что кроме друг друга никому в этой жизни не нужны.
Я молчал, потом лишь промычал, соглашаясь. Этот человек на всё находил свои аргументы и словно он и не спорит, словно он и соглашается со мной. И в то же время цитирует всё как известные факты, его речь меня не оскорбляет, но обескураживает. Два последних шанса оправдаться моей жизненной позиции обратились в прах. Мне хотелось слушать этого человека, я был готов начать его уважать. И после последних этих наших мнимых споров, последний из которых спором то и не являлся, на одной из станций в наш вагон зашёл человек из первого класса. Высокий, статный, с широкой спиной, на вид он был лет сорока. Шёл он вперёд и всё время при этом как-то гордо на нас всех. Конечно, он может смотреть свысока, человек уже сколотил состояние.
 - Ну, разве можно так открыто демонстрировать свою развращённость, - зашептал я своему соседу. Рядом с этим мужчиной была девушка, одетая весьма вульгарно, с пышными губами, высокой грудью и при длинных ногах, на шпильке она была заметно ниже своего спутника.
- Посмотрите, как они держатся, - словно, не обращая на меня внимания, сказал он.
Я взглянул, они держались за руки, переплетая пальцы, она конфузилась и крепче сжимала его руку, он нежно поглаживал её пальцы. И тут я заметил, что на ней совсем нет яркого макияжа и естественный прелестный румянец и ямки на щеках, румянец этот слишком смущённый и глаза её опущены. И он боится на неё взглянуть.
 - Он, наверное, настаивает, чтобы она носила такие вещи, для него и, не скрывая своей красотой. При этом сам лишь скромно на неё взирает, да это и не вульгарно вовсе, а может быть, немного преувеличенно.
Этими доводами  я был словно разбит в пух и прах. Он не видел и не разглядывал этих людей толком, ведь он всё это время  чаще смотрел в окно, но он умел так растолковать мне их помыслы и жизни, словно с самого рождения был с ними знаком. И его теория была настолько убедительна, что я сам начинал понемногу понимать свои ошибки и видеть в этих людях нечто другое. И, правда, когда в глазах отражается душа, а не больно ли это дерзко разглядывать чьи-то незнакомые глаза, но, по одним его словам и одному короткому взгляду короткому на них я убеждался в неправоте своего каждого предшествующего слова. Они были другие и он, почему-то это знал, они живут каждый, возможно, даже лучше и  правильнее чем я. Я так смел в рассуждениях, до такой степени уверен в своём мнении. Но и на последний раз я не удержался, хотя всё происходящее мне надо было бы тщательно обдумать и поработать над собой, но я обошёлся лишь вышеуказанными краткими выводами. А что, ведь я сделал хорошие великодушные выводы, и душа моя могла быть спокойна, но…
***
По вагону часто бегала маленькая девочка, одетая в синюю кофту и длинный чёрный сарафан, на голове её была поношенная косынка и обута она была в синие скромные туфельки. Я не мог понять, кто она и чья и опять же сделал свои выводы, хотя стоило бы на этот раз поостеречься и промолчать.
Когда она вошла к нам, она сначала коротко взглянула на меня, между тем как я проголодался и стал распаковывать сумку, чтобы приготовить себе обед. Затем она минуту посмотрела на моего соседа и скромно опустила глаза.
 - Пришла какая-то попрошайка, ну чего она стоит, ничего ведь не перепадёт, - проворчал я чуть слышно.
Тут мой сосед мгновенно повернулся к ней и мягко улыбнулся:
 - Разумница, ты вернулась, ну, как ты? – словно она была его родная сестра или дочь.
 - Они все очень интересные люди,  так весело было с ними сидеть и разговаривать даже в конце вагона. Столько солдатских рассказов и баек я услышала. Потом я играла с маленьким сынишкой Лучиных, такой забавный малыш, а глазёнки такие большие, любопытные, правда, у него совсем мало игрушек. Мать его, с красными после слёз глазами, но уже улыбается и какая у неё улыбка, сияющая. Лучин, правда, высыпается, разлёгся на полке пока одному можно, отдыхает. – Девчонка мило улыбалась, а он сжимал её ручонки, вглядывался в ясные глаза, в улыбку и на лице у него от этого отражалась.
Я замер, более неудобной ситуации в моей жизни не было. Они не обращали на меня внимания, пока я невольно не раскрыл рот и не сказал:
 - А вы?..
 - Мы вместе путешествуем, она – моя воспитанница, - сказал с той же улыбкой, опять даже не оглядываясь на меня.
 - Наверное, в наше время трудно оформить опекунство?
 - Это был бы трудный и более чем формальный разговор, там более что я не женат, возможно, мы когда-нибудь это всё оформим, но мы ведь всё равно не сидим на одном месте, да, разумница? – он быстро перевёл тему и ещё ярче ей заулыбался.
 - Ты, наверное, проголодалась? Угощайся, - я разложил курицу, борщ, фрукты, бутерброды и конфеты. Мне хотелось загладить вину и изменить своё неудавшееся положение.
Девочка поглядела на стол, потом вопросительно взглянула на своего спутника.
 - Если хочешь, конечно, а я перекушу немного и вздремну, - он продолжал улыбаться, а закончив говорить, лишь достал для себя немного салата и, действительно, съев совсем немного, он с тихой радостью в глазах посмотрел на девочку, взявшуюся за бутерброд, и, не глядя на меня, сказал:
 - Спасибо, - при этом он погладил свою «разумницу» по тёмно-русой головке.
 - Приятных снов, друг,- она мило улыбнулась ему и, когда он свернулся калачиком к стене, она лишь накрыла его клетчатым пледом.
Она, немного скукожившись, сидела напротив меня и, сжимая в руках бутерброд, доедала его. Закончив это дело, она аккуратно отряхнула ручки.
 - И всё-таки, как тебя зовут? – постарался как можно аккуратнее спросить я.
 - Фёкла, так просто Фёкой называют, а вот, друг меня только разумницей зовёт.
Мне почему-то захотелось лучше её разглядеть. У неё были удивительно красивые синие глаза, цвета ночного озера, которое блистает под лунными бликами. Изящный, худенький силуэт, возможно, в будущем из неё вырастет удивительной красоты хрупкая девушка. А сейчас, насколько уже сейчас она трогательна и мила. Тут мы встретились глазами, она вгляделась в меня, так испытующе на меня, наверное, никто ещё не смотрел, словно она хотела потопить меня в своих глазах-озёрах.
 - Вам, наверное, всё надо  рассказать, - сказала она словно,  робко вопрошающе.
 - О чём? – Я немного её не понимал.
 - О том, какая он личность, ведь вы бы хотели послушать.
Как он её воспитал, какая она проницательная. Как они поразительно в этом похожи, и, какие обезоруживающие глаза. Вместо ответа я вгляделся в них ещё лучше. Они ещё не умели топить, но как они манили, как звали в глубины. Эта девочка носит в себе смертельные пропасти, когда она вырастет, она может  ими ненароком и погубить. В моей памяти сразу всплыли сирены из лекций по мифологии. Но, так долго без ответа я не мог смотреть в её глаза, они меня настолько по-детски пожирали при всей «разумности» своей владелицы, что моя совесть не давала мне возможности молчать.
 - Да, если позволишь.
 - Теперь вы как-то галантны, - неловко улыбнулась она, но довольно быстро вновь стала серьёзной и продолжала.
 - Он вырос в большом здании, строящимся под заведение для детей-сирот.  И у него была великая-великая мечта. Вот у вас есть мечта?
 - Есть… - робко кивнув, ответил я.
 - Вот, а что бы вы сейчас не сказали, его мечта была больше, была ярче, она была совсем другой. Он мечтал о своей единственной, настоящей матери. Вот звучит так просто, а, между тем, каким бы хорошим ребёнком он не был и, какие бы родители не хотели его забрать, он всем отказывал. Его ругали, они хватались за голову и кричали, ведь были среди этих родителей и хорошие, богатые, обеспеченные семьи. А он уходил от всех в свой уголок и мечтал о своей маме. Он решился, что вырастет, станет настоящим хорошим человеком, найдёт достойную работу, выучиться по специальности, получит диплом, купит дом. И вот тогда, достигнув всего этого, он поедет и найдёт её и будет с ней. Как он мечтал о том, чтобы она им гордилась, мечтал, что она его ждёт.
Действительно, шли года, он считался лучшим ребёнком, он закончил медицинскую академию с красным дипломом и шёл вполне легко вперёд по научной лестнице. Он устроился как профессиональный лаборант в научный дерматологический центр. Странное слово, правда, дер-ма-то-ло-ги-чес-кий, - проговорила она задумчиво по слогам, словно убеждая меня лишний раз в своём мнении странности данного слова.  – Он сказал, что они красоту делали, очень непонятно мне это, вот если бы цветы растил, какая была бы вот это красота.
Я слушал её, затаив дыхание и не смея возразить, меня уже не волновала вся серьёзность моей мечты, какой бы я мог гордиться. Я словно смотрел, как маленькими забавными камешками забывают мою теорию. У неё расквашен нос и недовольное, высокомерное выражение лица, а я смотрю и умилительно улыбаюсь, словно какому-то трогательному зрелищу. Но я молчал,  и совесть была спокойна, она права, а он.., он был более чем прав, как, ни странно это звучит. А между тем, Фёкла продолжала:
  - Он буквально выпытал у своих воспитателей адрес примерного места пребывания его матери. Он очень надеялся, что она до сих пор там живёт, и очень радовался, что она оставила хоть какие-то контакты, значит, она хотела, чтобы он к ней когда-нибудь вернулся. Хотя, если поразмыслить, то можно сделать вывод, что этого просто напросто попросили чисто формально у неё врачи, даже, например, для каких-либо документов. Он, так же как и вы, сел на поезд и сколько ему всего попалось в пути.
В соседнем купе ехала девочка, богато и красиво одетая, милейшее на вид создание. Он  так умилялся, глядя на неё, и сулил её приёмным родителям дочь, которой они смогут гордиться. Но он не знал, что, когда выходили  с ней гулять на платформу, то не было по избалованностям и бесконечным капризам ей не было равных, у её приёмной матери было чрезвычайно усталое лицо. А отец, хоть он это и скрывал, был весьма раздражителен, и, вряд ли у них действительно было такое уж радужное будущее.
В этом же вагоне ехала молодая супружеская пара. Они сладко ворковали друг с другом. Друг молча слушал их и тихо улыбался. Однако подобные пары через год отношений распадаются. Возможно, и нет, однако, было ясно одно, радом с этой парой ехали их родители. А так как поженились эти молодые люди по воле родителей, то они лишь притворялись у них на глазах. Выходя на перрон, пока пожилые спали, молодые люди были абсолютно равнодушны друг к другу.
Следует также рассказать про одну женщину, которая ехала рядом с ним. Судя по сумке и приличному наряду, была она вполне приличная дама. И друг был просто уверен, что она чья-то добрая мать и бабушка. Однако она, прогуливаясь по перрону, предлагала некоторым мужчинам странного вида карточки. Мужчины, посмотрев на них, широко раскрывали глаза, затем либо с испугом её отталкивали, либо с неприятнейшей улыбкой кивали и уже с горящими глазами брали карточку. Вторым она давала уже и свою визитку, в которой  значилось: «Мадам Людмила…». Стоит ли дальше продолжать её досье. Могу только сказать, что держала она прескверного назначения помещение.
Я внимательно посмотрел на Фёклу.
 - Прости, что прерываю, но, сколько тебе лет?
 - Мне десять лет, вы удивлены тому, что я беру в толк всё, что рассказываю, я объясню вам многие вещи позже, и не удивляйтесь, я знаю, что такое публичный дом, и для чего такие заведения существуют. Только не думайте, что кто-то извратил меня бедного ребёнка, но, чем раньше узнаешь о некоторых неприятных вещах, тем большая вероятность избежать их во взрослой жизни. Я думаю, нет нужды вам объяснять, что такое публичные дома. Тем более, я уверена, что вы не потеряли линии, да и все эти люди лишь пример, хотя играют немаловажную роль. Видите, у него всё было немного иначе, нежели у вас. Выходящих отсюда людей вы предсказываете, да и представляете в худшем свете, хоть это вас совсем и не касается. Однако с ними случаются иные, лучше ваших представлений вещи. С другом же было напротив. Он был весь в своей мечте, поэтому видел всех людей в ярком свете жизни. Когда сам предчувствуешь хорошее, тебе кажется, что и все остальные просто обязаны быть хорошими людьми и у них также должно всё сложится просто замечательно.
  - Неужели, я, до сих пор представлял худшее в будущем?  - мои глаза расширились от удивления.
 - Почему же, и вовсе не обязательно, просто ваша теория о людях, возможно, весьма цинична, - какое понимающее выражение лица у неё было.
 - «Откуда? Как?» - думал я, у меня было такое чувство, что у этого ребёнка уникальный интеллект, но все вопросы, которые возникали у меня после её выводов, им не было конца.
 - Я, признаюсь, подслушивала ваши разговоры с другом, он вам, возможно, потом всё тоже проще простого объяснит. Судя по тому, какие быстрые выводы вы делаете о судьбах людей, значит, у вас существует по поводу каждого из них единая теория. А то, что она цинична, это вывод из того, что вы определяете их судьбы как возможно хуже и презреннее. Может быть, вы даже сравниваете их с собой, ставите себя выше, перечисляя различия и достоинства ваши. Однако это делает вашу теорию даже немного идеалистичной, самоуверенной, от этого более неверной и слабой. Идеалистичные теории рушатся быстро.
 - Стоит тебе встретить по-настоящему умного человека, который соизволит их для тебя сокрушить,  - с уважительной улыбкой сказал я.  – «Невероятный ребёнок» - промелькнуло в моей голове.
 - Вы начинаете понимать, но, тем не менее, вы уводите меня от развязки. Я уже начинаю думать, что вам не интересно, но мне не стоит обманываться.
 - Конечно, Фёка, прошу прощения, рассказывай дальше, я тебя внимательно слушаю, - я даже неожиданно сам для себя доброжелательно улыбнулся.
 - Так вот, мой друг счастливый ехал к своей матери и видел всё в радужном свете. Когда он приехал в Москву ничто не могло омрачить его настроение, и, как на зло, даже погода не предостерегала. Светило яркое солнце, искрилась зелень парковых тополей. Столица шумела и суетилась. У каждого были свои дела, по которым они спешили.
Дом он нашёл быстро, прошагав от вокзала два квартала, со счастливейшей улыбкой на лице. Если бы на него обращали внимание окружающие, они бы даже представить себе не могли, что может так освятить радостью лицо человека. Вещей он взял совсем немного, так как рассчитывал убедить свою мать поехать к нему в гости и пробыть здесь совсем недолгое время. Вот теперь я попрошу вас обратиться в слух.
Двери ему открыла женщина приятной внешности, лет сорока
 - Николенька, ах, кто вы? – сначала она мило похлопала глазами, затем внимательно всмотрелась в его лицо. 
 - Матушка, это вы, я так рад вас… тебя видеть, я  - он не успел протянуть к ней руки для объятий.
 - Ларик, это ты, зачем, как? – у неё в глазах был ужас.
 - Я приехал за тобой, какая ты красивая, мама, ну, рассказывай, как ты устроилась?
- Ох, что делать? Придётся тебе всё объяснить, - она схватила его за руку и втащила в квартиру, затем провела в светлую просторную гостиную.
 - У меня-то всё как нельзя хорошо устроилось, только зря ты приехал, зря, зря, как я хорошо вышла замуж, какая теперь жизнь, какая семья, но лучше, лучше уезжай.  Ну, как видишь, хорошо мне, всё, видишь? Ну, скоро придут, и тебя здесь быть больше не должно, не должно. Ну, что же ты стоишь, хочешь я тебе денег дам, - она металась по комнате, тут же начала отпирать старый большой комод.
Друг стал медленно оглядывать  комнату, вся суматоха её слов не могла пройти в его разум, пока он не мог осознать всего ужаса, ещё были мысли, что вот сейчас она поднимет глаза и начнёт расспрашивать его о его жизни и скажет, например «как ты вырос?» или что-то вроде этого. Но эта комната, всё вокруг и слова её медленно, но жестоко начинали им осознаваться. Здесь было тепло, светло, уютно, множество семейных фотографий: свадебные, совместные, с множеством счастливых, но чужих для него людей; её с маленькими, потом уже повзрослевшими детьми.  Среди этого всего чужого он пытался, пытался выделить её. В его голову медленно и настойчиво проникала страшная мысль.
 - Какие деньги? Что он делает? Она мне совсем не рада?
Тут оглушительно раздался звонок, словно этот звук охватил всю комнату. Женщина мигом оказалась у высокой тумбы, взяла трубку ярко-красного телефона.
 - Да, Николенька, задержишься?  Будешь через два часа, может позднее, что, ты занят, ничего, я буду ждать, - она положила трубку. Буквально упала в ближайшее кресло напротив друга и глубоко вздохнула.
- Выпьешь чаю, нам обоим необходимо спокойно поговорить, выслушаешь меня, а затем, лучше распрощаемся, - тяжело ли было ей это говорить, понять это было труднейшей для него задачей.
Он уже ничего не понимал, боялся понимать, он прошёл за ней на кухню. Через пять минут засвистел чайник, ещё через три минуты он сидел перед ней и медленно глотал чёрный байховый чай.
 - Твой отец – человек, очаровавший меня своим милым обожанием, однако, не более того. Мне с ним было легко, хорошо и спокойно, так всегда, когда рядом кто-то, кто тебя любит, ты перестаёшь думать, что у тебя может быть что-то большее. Он был моим университетским товарищем. В его ухаживаниях и своей юной жизни я просто забылась. Когда я поняла, что беременна, была ещё какая-то надежда, какая-то иллюзия будущего счастья, но когда я тебя родила, появился страх от боли. В то время у нас не было ни гроша, и, я внезапно поняла, что знаю, что твой отец не пробьётся вперёд. Я даже не пыталась в него поверить. И тут мне делает предложение влиятельный друг моей семьи, генерал Хворостовский, якобы поражённый моим очарованием. Я подумала, что другого шанса выгодного брака просто может больше для меня не выпасть. Можно сказать, что я предала Гришу, но я просто убедила его, что так будет лучше всем, а на самом деле думала только о себе. Я скрыла тебя от родителей, отдала в детдом и думала, что мне удалось сбежать от этой прошлой ошибки. Гриша с трудом расстался с мечтой, после моих слов стремился просто тоже убежать от того, что случилось, он уехал далеко, устроился работать на завод. Я уже ничего не знаю о нём, ты и его лучше не ищи, у него работа неблагодарная, кто знает, мне говорили, что он надорвал себя. Я уже не вдавалась в подробности. Страшно стало. Я тебя почему-то сразу узнала, у тебя такое же немного блаженное лицо как у него. Я не испытывала к тебе никогда родительских чувств, у меня есть дети от человека, который сделал меня счастливой, хоть ты мне сейчас и скажешь, что дело может быть не только в финансовой стабильности. Но на деньгах и документалистике вертится весь мир. Я это давно поняла, ещё, когда пыталась найти первую работу, когда поступала, когда меняла фамилию, это мой пунктик, после отношений с твоим отцом, да и во время них я боялась, что нам на что-то не хватит денег. Всегда у меня было что-то гораздо важнее тебя, я не совестлива. Судя по твоему внешнему виду, на жизнь ты не особо жалуешься, если честно, поражена я твоим приездом, напугана, ты красив, наверняка, умный мальчик, теперь всё понимаешь? Уезжай, Ларик, нечего тебе здесь не делать, ни искать, мне ничего не нужно от тебя, у меня всё очень хорошо, я прошу тебя.
Он сделал большой глоток, горячая жидкость обожгла язык, горло и словно достигла и самого сердца. Она не встала комом, он хлынула жестоко внутрь, как лава при извержении вулкана, она не сметала всё, она обжигала, сжигала, оставляя всё дотлевать, мучительно догорать в душе. Он не стал больше пытаться ей что-то объяснить, подумал, что, может быть, даже в очередной раз помешает её счастью, он – помеха, ошибка молодости. Мелькнула мысль: «смысла нет, не поймёт, не послушает». Он не взял у неё ничего. Она проводила его, и, лишь чуть сжала его плечи, да полюбовалась своими глазами на его лице. Как громко для него захлопнулась эта дверь.
Он вышел из дома. «Смысла нет, и мечты теперь тоже нет». «Мечты нет» - эти два слова не давали ему покоя, они трещали у него в голове, а он всё шёл и шёл. Удивительно было, что слова эти повторялись, треща, звеня, не теряли смысл, как, когда бесконечно сам повторяешь одно и то же слово, они не разбивались в звуки. Они заполнили всю голову. Он уже давно вышел за город и, когда под его ногами оказалась лесистая земля пригородных деревень, он просто упал и заснул от морального бессилия перед действительностью. Заснул под бесконечный треск этих слов. Имеет ли смысл рассказывать дальше, если вы правда хотите знать, как он встретил меня.
 - Да, я бы желал узнать всё до конца.
- Что ж. Когда он очнулся, он услышал тихое детское пение. Друг приподнялся, открыл глаза и посмотрел вперёд. По полю шла маленькая девочка, лет восьми, в синих туфельках, неся перед собой цветы и корзинку – это была я. Когда я шла обратно, я подошла к нему и долго-долго смотрела ему в глаза, нас что-то объединяло. Сначала он также смотрел в мои глаза и не мог оторваться. Я осмелела и вдруг обняла его крепко-крепко и в этот миг нам в голову пришла одна и та же мысль: « У нас больше никого не осталось в целом мире, но он ( она ) рядом».
 - Но ведь вы ничего не знали друг о друге.
 - Одного взгляда нам было достаточно, я села радом, и мы рассказали друг другу причины своего наконец-то прекратившегося мирового одиночества.  Я рано похоронила мать, она умерла от заражения крови, работала в бедной деревенской больнице медсестрой, уколы ставила и тому подобное. Каждый день я носила ей свежий букет полевых цветов. У меня больше никого не было, мы жили вдвоём в этой деревеньке. Отца я никогда не видела и не знала. Уже целых полтора года я вот так носила цветы, и, пока я не встретила его, я не представляла насколько одинокой можно быть, хуже просто нельзя было представить.
 - Он, наверное, просто утонул в твоих глазах, - вдруг неожиданно сам для себя угадал я.
 - О чём вы говорите? Они вроде самые обычные, хотя многие так говорят, ну, совсем я этого не понимаю, - она скривила губки и отвернулась.
 - «Она пока ещё не понимает, всё-таки ребёнок. А он, наверняка, действительно утонул в тот момент, по крайней мере, точно» - подумал я, если он так долго просто сидели вместе.
 - И вот здесь, моя история, пожалуй, заканчивается, но не наша. Мы встали, взялись за руки, словно и родились вместе. Мы никогда не сможем сказать ни сколько мы так просидели, ни сколько он проспал, прежде чем услышал моё пение. И вот уже два года как мы вместе вот так колесим по стране. Мы останавливаемся, чтобы он мог подработать где-нибудь, например, фармацевтом в аптеке, или на каком-нибудь косметическом заводе. Ведь он всё-таки специалист, в своём деле, красный диплом как-никак. Однако дерматологией много не заработаешь, иногда мы выступаем. Многим нравится, как я пою. Он играет на гитаре, когда-то ещё в университете научился.
Я почему-то немного испугался, что же может вырасти из неё с такой жизнью, но тут она вновь глубоко посмотрела в мои глаза, увидев мою некоторую непонятную неуверенность, она сказала:
 - Его мечта была больше всего на свете, важнее всего не свете для него. Это было для него всей жизнью и, когда эта жизнь, вдруг, у него пропала, он отдал свою жизнь мне. У нас просто у обоих ничего не осталось. Он отдал мне то, что могло у него остаться от этой великой мечты. Что бы вы ни ставили целью, настоящая мечта – это намного больше, её нужно пережить до крупицы сердца, и она никогда не бывает мелкой. Это словно, помните,  когда Христа спросили какая заповедь больше всех остальных, и он ответил так, что одна заповедь любви и послушания Богу, вместила в себя все законы и заповеди. Мечта – это что-то имеющее жизненную значимость, что-то, на что устремляешь все свои помыслы и цели каждый день. Это, в конце концов, то, ради чего стремишься жить каждый день и просыпаться на следующее за этим тяжёлым прожитым днём утро.
- А ты и в Бога веруешь? – с улыбкой спросил я.
- Да, но не воцерковлена,  и он также, мы с ним часто вместе Библию читаем. И иногда в церквушке какой-нибудь ночуем при остановках. Они уже ведь есть маленькие, восстанавливаются, открываются, развиваются понемногу.
Раньше при подобном разговоре, я бы её на этом подловил, начал бы говорить о различных фактических теориях. Но теперь мне это казалось столь низким и циничным, что я просто сидел как обезоруженный и улыбался ей мягко и благосклонно, как равной. И так произвольно выдавалась на моём лице эта улыбка, да и я ей не препятствовал. Тут я ещё раз взглянул в её глаза. Этот омут больше не затягивал, словно  грозно, но пропускал меня, словно я от него усвоил какой-то урок. Но тут она отвела глаза.
- Ну и утомилась я с вами. Друг, наверное, скоро проснётся, встанет, а я как раз и подремлю.
И, правда, мой сосед открыл глаза, они сияли мягким светом и добротой. Он взглянул на неё, приподнялся и сел.
  - Ну, вот и всё, большего и знать не следует, - заключила Фёкла, она забралась за него и, ухватив его за плечи, коснулась губами его щеки. Потом она легла, укрывшись и сжимая одной ручонкой край пледа.
Я смотрел на этого мужчину. Теперь я понимал, почему его глаза несли отпечаток прошедшей грозы.
- Вы дальше так и будете странствовать, а когда она вырастет? – неожиданно сам для себя спросил я.
- Пустит в свой омут другого, но меня оставит рядом, - он словно и не удивился этому вопросу. А я уже не удивлялся ничему. Может быть, у них был немой заговор образумить меня. Но эти двое имели одинаковый и одновременно такой выделяющийся у каждого из них разум. Однако циничная, глупая мысль, о том, что он не спал, а подслушивал наш разговор, она мне даже не приходила в голову.
- Знаете, а вы самый обычный человек, - вдруг сказал он.
Я лишь опустил глаза и по-прежнему также улыбался, благосклонно и мягко, понимая его слова.
- А как вас зовут? – неожиданно заинтересовался я
- Илларион Григорьевич Ведин.
И тут я впервые увидел его лицо не в профиль, но  в анфас.
Он смотрел мне прямо в глаза и этого взгляда я не забуду никогда. Я погружался в это серо-голубое небо, ему не было предела, да я и не вздумал бы его искать. На меня уже обрушилась эта гроза, проливной дождь простудил и обжёг мой ранний фактический разум. Он стёр все мои прежние циничные, самоуверенные, скверные теории. Ничего от них не осталось, лишь этот взгляд. После него я ступал дальше в этом бескрайнем небе, ступал твёрдо, не думая о том, что не вижу почвы. Что-то новое рождалось в голове, а я даже не знал что, но мне было всё равно, я знал – так и должно быть.

***
  Мы прошли санитарную зону. Я должен был высаживаться в Москве. У меня уже были собраны вещи. Я встал, взял чемодан и сумку.
- До свидания, ( я знал, что мы, возможно, больше никогда не увидимся, но мне так хотелось надеяться, ещё когда-нибудь в будущем их обоих встретить ), и, спасибо! – уже выходя сказал  я ему.
Он провожал меня из вагона. Они с Фёкой выходили гулять, когда мы вышли, то сразу же разошлись. Он держал её за руку и мерно шёл, она также, они оба были спокойны, изредка эта девчушка улыбалась, увидев что-то не обычное. Он улыбался вместе с ней. Заговорят ли они ещё когда-нибудь обо мне, я не мог посчитать себя этого достойным и не мог даже представить себе, какой мог быть в точности подобный их разговор.
И тут до моей руки кто-то  легко дотронулся. Это была она.
 - Я же сказала, найду, - я был буквально ошарашен этой улыбкой. Что я мог ей сейчас ответить.
 - Соня, будь моей женой, - я подхватил её на руки.
Она лишь беззаботно рассмеялась. Да, она ехала за мной в соседнем вагоне, и я её теперь ни за что не хотел бы от себя отпускать. Оказывается, именно эта женщина, которая всегда была рядом, и в горячих лекционных спорах, и в дружественных городских, ночных прогулках. Мы всего лишь вместе учились, вместе сдавали, но мы также вместе двигались вперёд. И именно она была мне теперь навсегда нужна.
Я остался жить в Москве. У неё здесь, оказывается, были родственные связи, и мы смогли приобрести квартиру, через полгода жизни, у её тётки. Я устроился на работу в городской исторический музей реставратором, также организатором выставок. А она также в организацию реставрации икон. Теперь мы стараемся каждый год отправляться в какую-нибудь европейскую столицу. Мы обходили достопримечательности и восхищались всем, чем могли. И, скажу сразу, мы жили искусством, как я когда-то и мечтал. Я не думал о том, что работаю не в Венеции, это всего лишь формальность, я в нужном месте, с нужным мне человеком. Всё в любом случае так, как должно быть, хотя на сегодняшний момент. А что касается прошлой цели, та жизнь могла пройти в кошмарном, сумасшедшем одиночестве, зачем мне всё это было бы нужно тогда. Я не прочувствовал свою цель, а уже высокомерно называл её мечтой. Как бы я мог жить такой мечтой, прочувствовать всю её до крупицы сердца, как меня учила «Разумница». Нет, - я хотел жить искусством и теперь жил им, не творя, но жил, работая над собой. Я не художник, но я сохраняю и позволяю другим любоваться настоящими произведениями искусства. Лучшего я для себя и придумать не мог. Я на всю жизнь запомнил эту встречу, эти глаза, его ушедшую грозу и его синий омут, они научили меня ценить истинную мечту.

25.04.2012