Что читатели должны думать об администрации сайта, которая удаляет вот такие мои стихотворения.
Резолюция о борьбе с героизацией нацизма была одобрена на заседании 69-й сессии Генеральной ассамблеи ООН 21 ноября 2014 года. «За» проголосовали 115 стран из 193. Среди противников документа оказались США, Канада и Украина, а страны Евросоюза вошли в число 55 воздержавшихся от голосования. Отныне для меня США, Канада, Украина и и эти 55 воздержавшихся, среди которых почти все европейские страны — наследники нацизма. И неважно, что это сделали политики. Но они уполномочены совершить это преступление своими народами. В конце концов, и Гитлер был всенародно избранным рейхсканцлером.
Неонацизм: Политики и народы
Я перечислю поимённо
Членистоногих блох и вшей,
Так зародившихся законно
На демократии своей.
Вот впереди ползёт Обама,
Беспозвоночных кукловод.
Как он витийствует упрямо
И миру лжёт всё наперёд.
Ещё один, чьё имя стёрто,
Канадой клёново рулит
(Нет, вспомнил-таки: Харпер Стёпа),
Обаме в рот, скуля, глядит.
Об Украине умолкаю,
На каждом там стоит печать
«Бандера, хайль!» — и точно знаю,
Кому-то с ними воевать.
Для них, что лях, москаль иль Jude,
Что грек, что немец иль француз:
«Украйна выше всех пребудет!» —
У них лишь с Гитлером союз.
А из Британии педрастой
(Прости, Оскар Уайльд, поэт!)
Бежит и бойко и брыкасто
Без скотланд-шерсти — гол и гнед,
Их Кэмерон, болтун превратный:
За гонор, выданный в аванс,
Он исполняет аккуратно
Команды «пиль», «ату» и «фас».
В каком колене от нацизма
Проснулась в Меркель эта муть?
От бошей взятая харизма
Играет злую шутку... Жуть!
С остекленевшими мозгами
Шуршит бульварами Олланд,
Играет, как мячом, словами,
А нос — по ветру... Коммерсант!
А скандинавы... вас так много,
И королев и королей:
Когда забыли вы про Бога,
Воруя педикам детей?
Где времена, как все датчане
Вшивали в сердце жёлтых звёзд,
А ныне же: в каком дурмане
Вы замолчали Холокост?
А вот с забытыми грехами
Антисемиты чередой
Своими тощими задами
К нам повернулися, как в стой-
ле: Польша, чехи и прибалты,
(Орущие в парадах «Хайль!»)
Румыны, венгры и болгары...
И ох как павших наших жаль!
Не немцы — ваши батальоны
Евреев били наповал,
Не немцы, а вполне «законно»
Ваш обыватель их сдавал.
Кто жил под властью оккупантов,
Тот помнит: злее нет румын,
В мундирах чёрных, в белых кантах,
Убийц людей на свой аршин.
Я не забыл, как под сурдину
Бомбили «братья» т о т Белград,
Теперь — Донбасс: наполовину
И х бомбы на детей летят.
Нацизм шагает по Европе,
Под ним распластанный Брюссель,
И превращаясь в мизантропа,
Мозгами движет еле-ель.
За океаном же — народом
Создали рейх на тыщи лет,
Сбылась мечта былых уродов:
О н и — цари, для н и х — весь свет.
11-12.01.2015
Закат Европы
Под улюлюканье чертей
И аплодирующих бесов
Европа мчится всё быстрей
Дорогой дел и интересов,
Мостя последние км
Пред преисподними вратами,
Блюдя свой шик и реномэ
Под человечьими правами.
Закон от Бога позабыт.
Над всеми — лишь закон брюссельский.
Христос? Избит, распят, убит,
Как неудачник иудейский.
Вот нынешние — о-го-го!
Язык усопший возродили,
На нём в своей Синаго-го
Христову жертву отменили.
Европа им кричит «Ура!»
И каяться Европе не в чем:
Пришла прекрасная пора,
Жить стало веселей и легче.
И можно всё: грабёж, обман,
Убийства именем Брюсселя,
И содомит от счастья пьян,
И сатанисты осмелели.
Как двух гарантов след простыл:
Ну, вероломство, но — законно!
И чернозём в «немецкий тыл»
Везут лихие эшелоны...
Бомбить Белград, Донбасс — распять,
Вживую Косово оттяпать...
И убивать, и убивать
В себе же совесть, честь и память.
25-26.02.2018
Англосаксы
«Умом» бодрея и гордясь,
От радости в зобу немея,
Живут заботой, не стыдясь,
Как сделать мир вокруг подлее.
Канадец, англичанин — в раж,
Американосы — туда же:
Забыта совесть, как багаж,
И с каждым днём все люди гаже.
Все. Кроме них. Они — причём?
Их подлость списана в архивы.
Узнают? — Это всё потом.
Пока же — англосаксы живы,
Чтоб каждый день наполнить злом
По наглому или втихую:
Клянутся «богом» как козлом,
Столбя дорогу в ад лихую.
А в арьергарде — Евро-сад,
И клоуны, и кукловоды, —
Христа распяли на парад,
Грехом содомским хороводя.
25.02.2018
Народная история (Кому на Руси жить хорошо)
I
Разбудите меня послезавтра,
Разбудите, вперёд забежав,
Когда будете знать, кто же автор,
Что готовил нам новый устав.
Разбудите меня, разбудите,
Чтобы снова не спать по ночам,
Когда вспять неизвестный кондитер
Сладкой пудрою бьёт по мозгам.
Сколько было их! Лысый, с прищуром,
Всё отняв, поделил на своих,
Кто страну покорёжили сдуру,
Чтоб народ наконец-то притих.
Чтоб шагали, вождям в глаза глядя,
Прикрываясь от них кумачом,
А усатый грузин на параде
На трибуне стоял с палачом.
Поделили на чистых-нечистых
Слишком умный советский народ:
Коммунисты казнят коммунистов,
Ну, и прочих, как щепок — в расход.
А другие — те, что уцелели,
Положили себя за страну,
Чтобы дальше идти мимо цели,
Но с Победой, одной на кону.
Но не понял Победы усатый,
И народ ему — пыль и песок,
Сам не жил, и других виноватил,
Власть тащил, как их лагерный срок.
Чтоб её подхватил оттепельный
С бородавкою лысый дурак,
Всех наук корифей беспредельный,
Кукурузно-ракетный мастак.
Обещал языком, как метлою
(Что у всех болтунов — без костей):
Мы за партией — как за спиною,
Будем жить веселей и бодрей.
Не успел. Только всё перепортил
И заставил народ голодать —
Бровеносец уже телепортил:
Сам живу, и другим дам пожрать.
Нефтяные доходы затычкой
Прикрывают партийных хапуг,
И летит под откос электричка
В коммунизм, как железный утюг.
Перестройкой отмеченный бредит,
Где бы вожжи ещё отпустить,
Вот беда: с ним никто же не едет,
И времён обрывается нить.
Впереди уже Ельцин маячит,
Горизонты собой заслоня...
Братцы, братцы, да что ж это значит:
Всех провёл, и тебя и меня.
Продал всё. И народ без работы
На обочинах жизни лежит,
Чтобы кучка воров без заботы
Упражнялась с трибуны во лжи.
А ведь клялся Аника, как воин:
Потерпите, мол, годик иль два,
И о завтрашнем дне, будь спокоен,
Да не будет болеть голова.
Обещают, кругом обещают,
А чиновник, как был, так он — есть,
Власти делают вид, что не знают:
Он — один, а народу — не счесть.
Ну, не выпасть никак из обоймы,
А колонна его — номер пять,
И ему, наконец-то, на кой мы:
Не мешайте работать, как спать.
Вот опять: обновили кабмины
Наверху, в голове, на местах,
А чиновник расставит в них мины:
Только сунься, народ — тарарах!
Разбудите меня послезавтра,
Разбудите, вперёд забежав,
Когда будете знать, кто же автор,
Что готовил нам новый устав.
Разбудите меня, разбудите,
Чтобы снова не спать по ночам,
Когда вспять неизвестный кондитер
Сладкой пудрой забьёт по мозгам.
II
И настал наконец день позора
И чиновничьего торжества,
Президенту задуматься впору,
Кто в команде его голова.
Президент наш хорош... Ну так что же,
Когда рядом маячит другой,
Сытый, наглый, с лоснящейся рожей,
По всем пунктам — и вор и герой.
Он любую идею подпортит
Нужной ссылкой на тот же закон,
Схлопотать без боязни по морде:
Сам себе — генерал без погон.
Н у, н е в ы п а с т ь н и к а к и з о б о й м ы,
А к о л о н н а е г о — н о м е р п я т ь,
И е м у, н а к о н е ц - т о, н а к о й м ы:
Н е м е ш а й т е р а б о т а т ь, к а к с п а т ь.
Он живёт без боязни быть сбитым,
Как наш новый ракетный Сармат:
Что хочу, то творю, у корыта
Своей власти — и чёрт ему брат.
И вопросы, что за год копились —
Наш народ терпелив до поры —
В ожиданьи ответа прокисли,
Как в рожках молоко от жары.
Наша Дума никак не созреет
До признанья: в стране — саботаж,
И что нужен закон, чтоб умерить
Через меру чиновничий раж.
По другому назвать, что творится,
Не могу: ведь который уж год,
Невзирая на ранги и лица,
Все они презирают народ.
Не освоят никак миллиарды:
Это сколько же лишних забот! —
И живут старики как бастарды
В аварийных халупах в расход.
Половине страны не добраться
До обещанных свыше доплат,
Ну, а кто вдруг захочет ругаться...
Нахамят и уволят под зад.
Мне плевать, что везде ещё хуже,
Пусть грызутся, и Бог им судья,
Но валяться в чиновничьей луже:
Это — жизнь и твоя и моя.
И прошёл он, раз в год день позора
И чиновничьего торжества,
Президенту задуматься впору,
Кто в команде его голова.
Прозвучали вопросы, похоже,
Но не те, что волнуют народ:
Он и здесь постарался, тот, с рожей,
Отобрал. И так каждый «раз в год».
23.01.2020, 17.12.2020
Плач по Украине
Я молился ночами, и Бог мне судья
И всем людям последний заступник на свете,
И светлела на небо мольбами стезя,
И что я ещё здесь — в ожиданьи Ответа.
Я молитвой страдал, не хватало мне слов,
О любимой земле, где родился и вырос,
О солдатах живых и за будущих вдов,
И в душе возводил свой амвон и свой клирос.
Как случилось, что рядом взошёл сатана
В ореоле, как факел, языческих свастик:
Разделилась когда-то единая наша страна
Под хапок либерало-нацистов во власти.
И росли поколенья вроссЫпь и поврозь,
Только тех, кто пожиже, приманивал Запад,
Да и нам донесло его приторный запах
(Для украинцев русский стал в горле как кость).
Как забыли Христа? Да и был ли он там,
В провонявшей вовсю католической луже?
И кресты на их флагах — НЕ от Христа.
Протестанты? По мне, так они ещё хуже.
Да — увы! — там давно сатана правит бал,
Его шёпот народам так сладостно манок,
Вслед за ними украинец тоже пропал
Под нацистские гимны с утра спозаранок.
И пошла Украина детей убивать
По указке по западной, подлой и низкой,
Бабий Яр позабыв, и где Родина-мать,
Душу высмердив за поцелуй сатанинский.
И балдеют хохлы от бесовской игры,
Направляя орудия в нашу Россию,
И без Бога живут у заветной дыры
Прямо в ад, где их ждут — ох, как ждут! — черти злые.
Боже, Боже! — молился я вновь, —
Окропи Украину святою водою,
Ведь в их жилах и наших течёт одна кровь,
И сильны мы лишь вместе, и всюду — с Тобою.
12.11-25.12.2022
Вероятность того, что нацистская и пятоколонная администрация сайта удалит мои материалы, велика, поэтому заранее приглашаю читателей на мою страницу на фабула точка ру, где размещены все мои произведения и материалы проекта «Москва и москвичи Александра Тимофеичева (Александрова)».
Первый тезис о новаторстве театра Чехова (продолжение "Письма о Чехове")
Я, как дотошный читатель, всегда хочу вначале разобраться, а что понимать под «изменениями в человеке»? Есть ли какой-нибудь критерий оценки, насколько изменился человек и изменился ли он вообще? Буду говорить, не используя научной терминологии психологов, социологов и психиатров.
Личность человека, определяющая в какой-то степени и его судьбу, формируется до 5 лет. Затем в процессе взросления и осознания себя и своих возможностей, эта личность приобретает внешние черты, по которым окружающие уже полностью идентифицируют человека. Прочитав описание черт характера и поведения, многие могут наверняка сказать, что речь идёт об имярек (если, конечно, они этого имярек знают в жизни).
Но это всё о внешних проявлениях особенностей личности. В этом смысле герои Чехова ничем не отличаются от героев Островского или Найдёнова (я не говорю здесь о более поздних попытках Найдёнова следовать по пути Чехова). И вроде нет никаких изменений: внешне герои занимаются тем же, чем и занимались в начале пьес (живут, любят, ищут «новые формы», вяжут чулки, поучают, читают брошюры и так далее).
Но есть ещё внутренняя жизнь личности, у неё свои законы и принципы внешнего проявления того, что происходит в сознании и душе человека. Из истории мы знаем, что иногда у человека случался некий перелом личности, когда происходила кардинальная переоценка жизненных ценностей, что выражалось и в изменении системы взглядов на мир и жизненных установок, заложенных в раннем детстве. В русской истории таких людей достаточно: Пётр Чаадаев, Михаил Лунин, Лев Толстой, Александр Блок… Антон Чехов – из их числа (для конкретности – события 1888-1890 года: повесть «Степь», письмо Григоровича, поездка на Сахалин).
В жизни главных героев «больших» пьес Чехова происходят события именно такого рода. Если говорить проще, герои старого театра ГОТОВЫ и после произошедших событий «наступать на те же грабли», что описаны в пьесе. А вот герои Чехова… я бы сказал, что они будут искать уже «ДРУГИЕ грабли».
Когда внимательно изучаешь текст пьес, невольно приходишь к выводу, что действующие лица можно разделить на два типа (и об этом пишут многие исследователи): с которыми что-то происходит и которые совершенно не меняются. Вот вторые часто и служат Чехову для создания рефрена, который автору нужен вовсе не для того, чтобы показать невозможность изменения жизни, а чтобы дать некий временнОй метроном для событий внутренней жизни главных, «меняющихся», героев.
Эти «рефренные», а точнее, «метрономные» герои обязательно присутствуют с начала до конца пьесы. Возьму две пьесы, с которыми я «повязан сценой» - «Дядя Ваня» и «Три сестры» (в «Чайке» и в «Вишнёвом саде» - то же самое).
В «Дяде Ване» Марина и дальше, после произошедших событий, будет вязать чулок, Мария Васильевна будет читать брошюры зятя и поучать ими домашних, Телегин наигрывать на гитаре. Лишь Серебряков будет, как фантом, незримо и косвенно напоминать им, что он ещё существует (хотя, когда я «примеривал» на себя его роль, я нашёл, что возможна и трактовка пьесы, оправдывающая профессора, а значит, и он, при соответствующем режиссёрском замысле, может оказаться среди прочих рефлексирующих действующих лиц).
В «Трёх сёстрах» метроном будет в руках Анфисы и Ферапонта (пока они не помрут). Могу предположить, что страсть Солёного окажется настолько сильной, что он вернётся в этот город, чтобы «отстреливать» возможных кандидатов на руку Ирины (пока не добьётся своего – о, женское сердце! – моя фантазия, конечно, но как без фантазии ставить пьесы Чехова!). Ну, и главный метроном – Наталья! Она «отстучит» свою жизнь (до того, как её свежесть увянет) как «самый лучший метроном» в мире – по всем законам уездного города. Как ни странно прозвучит, я бы записал в «метрономные герои» и Кулыгина, и Ольгу: первого – в силу его доминантного чувства на всю жизнь, любви к жене, вторую – потому что её жизнь размерена самим автором (при всех её личных переживаниях за судьбы сестёр).
Но чтО же указывает на то, что в жизни главных героев произошёл тот самый душевный перелом, изменивший их до такой степени, что если они и «наступят на грабли», то уж точно совершенно на другие, и это – их судьба?
Прежде всего, скажу об обычной в таких случаях ошибке. Нельзя путать изменения в жизни персонажа с изменениями в его душе (вплоть до душевного перелома). Если первое является внешней оболочкой пьесы, то второе скрыто за поведением героев, их репликами, за мотивацией их поступков. Если первое принять за второе, то самым изменяющимся героем, например, в «Трёх сёстрах», будет Наталья, не только изменившая свою жизнь до неузнаваемости с момента её первого появления, но и выстраивающая по своей мерке жизнь всего окружающего, вплоть до изменения ландшафта («цветочки, цветочки, и будет запах!»).
Чтобы сказать, какой же душевный перелом произошёл в душе героев (которым зритель и читатель безусловно сочувствует), надо выяснить, чтО стало содержанием жизни персонажа, к какому итогу к концу пьесы пришёл герой. Здесь мы невольно вступаем в область режиссёрских решений и актёрских размышлений над идеей пьесы – это всегда следует иметь в виду. Тем и хороша классика, что она неисчерпаема в трактовках. И всё же…
Представить Войницкого в начале пьесы плачущим от бессилия что-либо изменить, от безысходности, от того, что жизнь прожита зря и что даже женщину не смог в себя влюбить – да никогда! И что все его помыслы стать «новым Шопенгауэром, Достоевским» – это всё слова и поиски виноватого среди других. Как не утешай его Соня – перелом произошёл. Дело осталось только за ружьём из «Чайки». Смирение – не его выбор. Особенность его перелома – что он растянут во времени почти на всю вторую половину пьесу. Но ведь и вся пьеса – о нём.
У Сони смирение и вера, что за все страдания отдых только на небесах – как это не похоже на Соню в начале пьесы, всю в надеждах и вере в устройстве своей личной жизни.
Астров… в общем-то, и он потерпел то же жизненное фиаско, как и Иван Петрович. Да и Чехов достаточно хорошо знал этих интеллигентных, но спивающихся земских врачей. Когда в пьесе произошёл пресловутый душевный перелом? Выбирать актёру с режиссёром. Есть из чего.
Трагедия Вершинина: после истории с Машей возможно ли для него что-то подобное в будущем? Сумасшедший дом для жены и жизнь ради дочек – не самый плохой конец. Душевный перелом для Вершинина ещё впереди, но он уже маячит в каждом его упоминании жены и девочек.
Осознание Машей, что всё, что с ней было – это последнее светлое пятно в её жизни – и мы свидетели этого душевного потрясения в конце пьесы: от загадочной женской фигуры в чёрном до полубезумного бреда после прощания с Вершининым.
Экзистенциальный выбор Ирины, фактически посылающей на смерть жениха, когда нет у неё в душе единственных слов, которые могли бы остановить барона, и Тузенбаха, выбравшего смерть вместо жизни без любви. Когда человек делает выбор между жизнью и смертью, одна для другого, другой – для себя, это меняет его (её) навсегда. И никакие оркестры потом не заглушат это чувство вины, была там любовь или нет.
Из-за произошедших с ними событий все главные герои пьес Чехова – совсем другие в конце по сравнению с первыми сценами.
Когда режиссёр вместе с актёром строит линию жизни персонажа пьесы, Чехов своим текстом предоставляет им материал для размышлений. Каждый театр решает по-своему, как распорядиться эти материалом. Но ни один актёр, если он взялся за чеховского героя, не оставит без внимания эти жизненные перипетии, так драматически (или трагически) изменяющие персонаж от начала к концу пьесы.
Было ли это в старом театре? Рискну утверждать, что не было. Но доказательство этого факта выходит за пределы данного текста.