Я плотно прикрыл за собой входную дверь, замок закрывать не стал. Скоро Валечка, Марусина подружка, приведет Богдашку. Потянулся было снять туфли, но махнул рукой и широкими шагами прошагал в единственную комнату. Тишина.
Только шуршат на стене старые, еще бабушкины, часы, которые Маруся любовно подкрасила, подремонтировала и «отдизайнерила», как она выражалась. Мне всегда казалось, что часы эти вместо банального «тик-так» говорили то «да-да-да», то «нет-нет-нет», в зависимости от ситуации. «Нет» - ссорам и скандалам, «нет» - недовольству друг другом, «нет» - злобе и недоверию… «Да» - миру и покою, «да» - состраданию и пониманию, «да» - друзьям и веселой кутерьме, «да» - их маленькому чуду, Богдашке.
Богдан. Богом данный. Он родился вопреки и назло всем обстоятельствам, когда даже мы с Марусей уже перестали надеяться. Врачи аккуратно намекали на аборт, кивая на Марусины «далекозасорок» и не слишком здоровое ее сердце. Но Богдашка родился здоровым и крепким. Марусино сердце замечательно справилось. Богдашка действительно был, как будто послан нам сверху. Рос веселым, непоседливым, любознательным. Банальная фраза, но он действительно дарил нам с Марусей только радость. А, может, дело было и не в Богдашке вовсе, а в нашей с женой накопленной жизненной мудрости. И, конечно, в нашей любви.
Наша маленькая семья всегда жила в любви. Любви и покое. Так уж вышло. Может, так распорядились наверху. Может, дело было в Марусе. Нет, конечно же, дело только в Марусе. Легкой, заводной, незлобивой, понимающей…
Куда только не бросала нас жизнь. Как только не крутила. Маруся. Маруся, а не я, мужчина в два раза ее выше и сильнее, была опорой для нашей семьи. Она умела как-то солнечно улыбнуться, погладить меня по широким (я ими так гордился!), опущенным от очередной непосильной ноши плечам, - и все. Жизнь налаживалась. Решения находились. Выходы обнаруживались…
Я окинул взглядом наше небольшое жилое пространство, еще недавно так любовно убранное Марусей, а сейчас выглядевшее как после Мамаевого погрома. Маруся, скорее всего, расстроилась бы…
- Здравствуй, Маруся.
Я остановился у тумбочки, заставленной вазочками с любимыми Марусей крупными ромашками. Среди вазочек робко притулилась лампадка, которую я тут же зажег. Рядом – рюмка водки, накрытая кусочком черненького хлеба. Странно, почему водка? Зачем водка? Маруся за всю свою жизнь не выпила ни одного глотка водки. Не нравилась она ей…
Позади всего этого барахла стоял портрет улыбающейся Маруси. На уголок Валечка, лучшая подруга жены, аккуратно повязала широкую черную ленту.
Я поднял глаза на стену. Там сиротливо висел мой портрет. Еще три дня назад висело два. Мой и Марусин. Сейчас на месте Марусиного был только темный прямоугольник…
Робко скрипнула входная дверь, послышались шаги двух людей. Одни – маленькие, тихие, вторые – уверенно цокающие шпильками. Валечка привела Богдашку. Три последних дня, пока я тут занимался всем…, этим…, Богдашка жил у нее.
- Папка! Привет! Я скучал!- маленькие ладошки обхватили мою ногу. – Твоя командировка закончилась? Ты сейчас приехал? А почему у нас грязно так? А поесть что есть? А мама где? Ушла куда-то? Куда ушла мама?
Вопросы, как всегда, лились сплошным потоком. Богдашке не всегда был важен ответ, главное, что он успевал высказать все, что просилось с маленького язычка. Но на последний вопрос он явно собирался получить ответ. Он поднял на меня такие синие, такие Марусины, глаза, и повторил настойчивей:
- Куда мама ушла?
Я опустился на стул, посадил сына на колени. Блин, я ж какой-никакой писатель. Должен же я найти правильные слова! Должен, а не могу…
- Понимаешь, сын… Мама действительно ушла. Мы ее долго не увидим, - носик сына сморщился, он готов был захныкать, - но обязательно увидим, слышишь, Богдашка?! Не сегодня, не завтра, позже… Много позже. Но мы с ней встретимся!...
- Она в таком месте, куда нам нельзя что ли сейчас? – доверчивые глазенки смотрели на меня вполне серьезно.
- Да… Сейчас нельзя… У мамы там свои дела, понимаешь. Она…Ну… Будет помогать людям … (я не сомневался ни секунды, что там, в небесной канцелярии, Марусю тут же назначат если не ангелом, то его помощником точно)
- Помогать? Всем? Это задание такое? – Богдашка заинтересовано воззрился на меня.
- Ну, да… Пусть будет задание…
- Важное? Прави… правильс… Правильсвенное, что ли?
- Ну, считай, что почти правительственное,- тут я даже смог улыбнуться.
- А позвонить мы маме можем?
- Нет, сынок, к сожалению, нельзя…
- А если не с нашего телефона, с другого?
Я немного удивился вопросу, но повторил, мотая головой:
- И с другого нельзя.
- А письмо? В тайное место? В нашей роще, например, в большой дуб?
Я удивился еще раз, но снова отрицательно помотал головой.
- А мама одна ушла?
Я растерялся:
- Я про других ничего не знаю, сынок…
Богдашка соображал несколько секунд, потом сосредоточенное выражение разом слетело с его мордашки, и он просиял:
- Так она к дяде Боре ушла? Или с дядей Борей вместе?
Я совсем перестал соображать:
- Причем тут дядя Боря? (Борю я знал только одного. Борис Егоршин. Мы с ним часто встречались в издательстве. Бывали на писательских вечерах. Он, помнится, даже пару раз был у меня дома. Такой же писатель, как и я… Ну, может, удачливей немного…)
Сын помолчал, поерзал на моих коленках, как будто в нем происходила маленькая борьба. Потом затараторил:
- Ну, пап, дядя Боря ж тоже этот, правильсвенный… Агент тайный. Задания выполняет важные. Тоже людям помогает. Знает, что для людей лучше. Вот галстук твой – дядя Боря купил. Сказал, что ты в нем обязательно рукопись сдашь! И ты ведь сдал! И ручку твою тоже дядя Боря купил, сказал, что тебе лучше писаться будет…Ему мама тоже не могла со своего телефона звонить, только с другого… Или письма иногда – в дуб, в роще…
Я почувствовал, как холодный пот начал выступать у меня на лбу, а уши разом загорелись и как будто опухли. Давление скакнуло, не иначе… Я растерянно потянул себя за галстук:
- Это ж вы с мамой мне из Болгарии привезли…
- Ну, да, мы привезли. А купил-то дядя Боря! – сын возмутился моему непониманию.
- А он чего в Болгарии делал, дядя Боря-то? Вы его там встретили что ли?- почему то мой голос стал предательски дрожать.
- Да нет, пап, не мы его встретили, он нас. С самолета же!
- Ага… Ну, и что он еще такого купил, дядя Боря?...- дурацкий вопрос, но я не мог придумать ничего лучшего, чтобы продолжить диалог.
- Как что, пап! Лего мои! Манюню! Маме крестик такой, помнишь, беленький, – сын снизил голос до шепота, - там передатчик внутри, пап! Он говорил маме, что она его к себе прижмет и его, дядю Борю, услышит, понимаешь!
Лего значит. Манюню. Крестик…
Да, я не мог позволить себе покупать эти дорогущие коробки с пластиковыми штуковинками, как Богдашка не просил. Потом Маруся рассказала, что у них на работе есть тетка, занимающая распродажей конфискованного на таможне товара. Она приносила эти же коробки с иностранным конструктором в пять раз дешевле…Так у Богдашки все полки быстро заняли леговские поделки…
Манюня… Это медведь такой огромный. Белый и очень прикольный. Почти с Богдашку ростом. Он с ним спит… Маруся говорила, что девчонки с работы сбросились Богдашке на день рожденья…
Крестик… Да, красивый такой. Белый, необычный… Маруся сказала, что нашла его прямо на дорожке, когда шла домой. Она еще переживала, хотела объявление вешать, чтобы хозяина найти. Да я отговорил…
Дядя Боря, значит…
- Сынок, а что ж ты мне после Болгарии-то не сказал, что там дядя Боря был? Да и вообще про Болгарию как-то не очень много рассказывал?
Сын округлил глаза:
- Пап, ты чего! А правило номер один? Ты ж тогда что-то важное писал!
Ах, да. Правила… Я посмотрел на стену. Там, в рамочке, ежегодно обновляемой Марусей, висел свод «Правил семьи Бутаковых». Я их придумал давно, еще на заре нашей семейной жизни, и считал их чуть ли не верхом своего писательского мастерства. Я был искренне уверен, что для достижения гармонии семья обязательно должна жить по правилам. Как же иначе… Правила редактировались несколько раз в течении нашей с Марусей жизни. В том числе, когда появился Богдашка. Я заставил домашних выучить их назубок и очень сердился, если оные не соблюдались… Правило номер один. «Никогда, ничем, ни при каких обстоятельствах не отвлекать папу, то есть меня, от работы»…
- Сынок, а тетя Валя или бабушка знали, что вы, ну, дяде Боре письма там тайные?..
- Пап! Ну, ты чего! Правило номер шесть!
Да, конечно. Правило номер шесть. «Не посвящать в проблемы семьи посторонних».
Я решил схитрить:
- Богдаш, а помнишь, вы с мамой на шашлыки за город ездили, потом ночевать там где-то остались, вроде, автобусы отменили… Там тоже дядя Боря был?
- Конечно, был! Мы ж с ним и поехали, и не автобусе, на машине!
Я ликовал, как ребенок:
- Ага! А как же Правило номер четыре – «Никогда не врать друг другу»??
- Папочка, а как же правило номер два - «Не расстраивать папу по пустякам»? Я ж тогда ногу вывихнул, помнишь, мы не могли тебе сразу сказать, нас дядя Боря в больницу возил, потом мы там, в деревне, ночевать и остались, чтоб нога прошла до утра и ты не расстраивался! – Сын смотрел на меня круглыми, доверчивыми глазами. Он был доволен собой. Он не нарушал моих правил.
Богдашка прижался ко мне и тихо зашептал:
- Только знаешь, пап, я думаю, дядя Боря никакой не агент! Знаешь, кто он?
- Знаю, кажется, - прошипел я.
- Да нет, папочка, ты не можешь знать! Я думаю, он – волшебник! Настоящий, понимаешь! Помнишь, когда мы тебе с мамой ручку подарили, ну, твою любимую? Помнишь? Ее нам дядя Боря когда давал, сказал, что ты, наконец, что-то стоящее напишешь стоящей вещью! И ты ведь написал, папочка! Помнишь, мы еще в кафе ходили мороженое есть?
Я уже не мог скрывать сарказма, забыв, что передо мной всего лишь четырехлетний пацан:
- А что ж ты мне не сказал, что он – волшебник, дядя Боря твой? Как же правило номер семь – «Делиться с папой самым важным»?
- Папочка! А как же правило номер десять – « Не говорить папе безды… бебездо…казательной ерунды»? – Богдашка произнес это с трудом. Заучить его это правило я заставил. Маруся, как могла, попыталась объяснить смысл. Ну, мол, сначала убедись, что это правда, потом к папе приставай с рассказами…
- Значит, мама теперь с дядей Борей работает? Да? Всем-всем помогает? И нам помогать будет?
Последний вопрос вернул меня к действительности. Во мне просыпался зверь:
- А хочешь, сын, я тебе правду расскажу? Про дядю Борю и маму, хочешь?
Богдашка заинтересовано уставился на меня.
Сзади охнула притулившаяся в уголке, позабытая всеми Валентина. Мой жар стал спадать.
Я повернулся к ней, язык слушался плохо:
- Валь, пусть сегодня Богдашка еще разок у тебя переночует…
Она засуетилась, схватила в охапку начавшего подхныкивать пацаненка и быстро умчалась, звонко щелкнув дверным замком.
Я оглядел комнату. Я смотрел на вещи, годы бывшие родными, как будто видел их впервые. Я снял со стены раму с «Правилами семьи Бутаковых», разломал ее о колено, не обращая внимания на резавшее руки, крошившееся стекло. Порвал Правила на мелкие клочки. Подбросил их вверх и долго смотрел, как они неожиданно случившимся посреди лета снегопадом опускались на затоптанный пол. Подошел к Богдашкиной полке с игрушками, методично, в крошево, разломал дорогие леговские игрушки, схватил Манюню. Посмотрел в ее круглые, наивные глаза:
- Что ж ты, а? Ты ж могла сказать мне?! На животных же мои Правила не распространяются!
Потом, не торопясь, оторвал ей все четыре лапы. Подумал. Оторвал и голову. Схватил Марусину шкатулку и, покрутив головой, вытряхнул ее содержимое в открытое окно. Туда же полетели моя любимая ручка и галстук… Пусть, кому-нибудь. Манна, так сказать, небесная…
Махнул стоявшую на тумбочке рюмку, машинально зажевал черненьким, пытаясь прочитать хоть что-то в смеющихся глазах на Марусином портрете. Оторвал от него черную ленту, повесил портрет обратно на стену. Снял со стены свой. Водрузил его на тумбочку возле чадящей лампадки. Набросил черную ленту.
Вот так будет правильно. Вот так должно было быть…