Летом мы находились в лагерях и при проведении парашютных прыжков наломали дров. Разбился на смерть старшина-парашютист Иванов, имевший более 300 прыжков. Получил переломы и вышел из строя на полгода комэск Лютиков И.Н.
К нам мигом прибыла комиссия для расследования…
Причиной гибели старшины было то, что он сам себе укладывал парашют и не вытащил контрящих шпилек. При падении он понял это, начал их вытаскивать. Его вращало потоком. Дело было накануне больших парашютных состязаний, старшина Иванов хотел на них попасть, а тут шпилька. Если начальники узнают, что он шпильку не вытащил, то ему не бывать на этих соревнованиях. Поэтому он стремился исправить ситуацию во что бы ни стало, но не смог. Разбился…
Теория слухов опять подтвердилась. Жена узнала об этом раньше, чем мы ей сообщили официально. Хотя расстояние до дома было 430 километров.
Лютиков при лечении проявил огромное самообладание и через полгода получил допуск к полетам на сверхзвуковом самолете, доказав тем самым, что маресьевы в авиации не перевелись.
Время летело быстро, авиационная техника нашего полка старела, подходило время нашего перевооружения, и к нам стали приходить молодые перспективные командиры и летчики. На место пытавшегося уволиться Аврамчика прибыл подполковник Овчинников. Ранее он был замом в одном из полков нашего объединения. Ему предстояло принять полк и начать процесс переучивания полка на новую сверхзвуковую авиационную технику. Опыта в руководстве полком, тем более в такой сложный период, у него не было никакого… И начались беды…
О безаварийной летной деятельности полка слава ходила далеко за пределами нашего объединения. Всем командирам ставилась в пример наша летная деятельность. Аврамчик даже получил за это орден, хотя, конечно же, он предназначался Черняку, но пока ходило представление, в полку сменилось командование, и Николай Нестерович «дуриком» отхватил орден Красной Звезды.
Первая «ласточка» была как гром среди ясного неба — разбился один экипаж на Як-25. Погиб капитан Сивов. Это был истинно русский, добрый, белокурый, красивый человек. И так получилось, что почти весь гарнизон узнал о гибели Сивова раньше, чем его жена. Когда шла делегация, командир и замполит, они поняли, что жена Сивова еще ничего не знает. Она была подстать мужу, молодая и красивая, и очень любила своего Веню… И вдруг такая весть!
Картина была ужаснейшая. Женщина в отчаянии схватила за петли нового командира Овчинникова и кричала: «Откуда ты взялся!? Ты убил моего Веню! Убирайся туда, откуда прибыл. Без тебя полк не бил летчиков!»
В итоге, эти слова морально убили и надломили Овчинникова. Он пал духом, опустился, в ношении военной формы стал неопрятен, во многом стал безразличен. Он не был готов к таким невзгодам.
Надо заметить, авиационные катастрофы при переходе с винтомоторной авиации и с дозвуковой реактивной авиации на сверхзвуковую были нередкими. Таков уж закон авиации — новое внедряется, требует жертв.
Помню катастрофы с гибелью летчиков во время службы на Урале. Так получилось, что за одну зиму гарнизон потерял 7 летчиков, за следующую — столько же. На летную деятельность накладывала отпечаток суровая уральская зима. Катастрофы чаще всего происходили ночью. Дошло до того, что когда шли ночные полеты, гарнизон не спал — жены ждали вернутся их мужья домой или нет. Слишком тяжело залегали в душе похороны молодых, в расцвете сил, мужчин.
В Йошкар-Олу прибыл командующий. Он глянул на молодого командира полка Овчинникова. Вид у него был прискорбный, чувствовалось его безразличие к окружающему, он словно ушел в себя от переживаний. Командующий в резкой форме (он вообще был резок) сказал в адрес Овчинникова: «Ты чего руки опустил? Рано тебе сдаваться. У тебя масса дел, перевооружение полка! Насчет твоего пребывания в должности командира полка буду решать я, а пока работай и возьми себя в руки».
Надо сказать, эти слова повлияли на командира, поставили его на место. Может, он понял, что случившегося не вернешь, авиация сложна и порой опасна.
Вместе с Сивовым погиб молодой летчик-оператор, только что призванный с гражданки. Причины катастрофы я в своих записках не раскрываю — для незнающих авиацию это неинтересно и сложно.
На мою долю выпало составление акта, а это значит сбор многих документов. Необходимо отметить, что катастрофы наносят моральный и материальный ущерб, поэтому на разбор и расследование назначается высококвалифицированная, состоящая из разносторонних специалистов, комиссия, которая до мельчайших подробностей изучает всё и вся, делает выводы и докладывает командующему. Затем материалы по причинам гибели доводятся до всего летного состава, чтобы они могли учесть всё это в дальнейших полетах. Комиссия собирает даже данные очевидцев, кто видел, как шел самолет перед столкновением с землей.
Правда, отдельные катастрофы были загадочны, и причины найти было или очень трудно или вообще невозможно. В таких случаях члены комиссии говорили: здесь налицо очередная авиационная загадка.
Подобная авиационная загадка произошла и со спаркой УТИ-МиГ-15, пилотируемой Юрием Гагариным и командиром полка Серёгиным…
Мне пришлось присутствовать при беседе двух полковников — командира полка полковника Здатченко В.М. (Амдерма) и его товарища, который был членом комиссии по расследованию гибели Гагарина и Серёгина. Версий в народе, в том числе и не в пользу первого в мире космонавта, было много, но все они комиссией отвергались. Комиссия остановилась на одной гипотезе — потере пространственного положения экипажем.
В сложных метеорологических условиях, на высоте 3000 метров, они потеряли пространственное положение. Очевидно, пилотировал самолет Гагарин. А летал он редко и имел перерывы в летной практике.
Главное он уже совершил — он прославил нашу страну. И виновным в его гибели был тот, кто разрешил ему летать с такими перерывами. Необходимо было сохранить его для общества, для народа и не разрешить ему летать. А закон авиации суров. Самолет «относится» одинаково ко всем пилотам, независимо от званий, рангов и титулов. Ему подай навыки, умение, культуру, мастерство, а это все достигается практикой, коей у Гагарина не было.
Есть мудрая летная поговорка: больше летаешь — дольше летаешь. Гагарин не смог по своей роли, по своей занятости, став большим человеком, соблюсти первую половину пословицы.
Здесь уместно привести еще одну катастрофу самолета, пилотируемого нашим большим начальником. Он, поднявшись на высокий пост, посчитал, что ему подвластны не только весь личный состав, но и самолеты. Но они-то рангов не признают.
Он решил самостоятельно летать на архиновом (по тем временам) самолете. А самолет, если новый, то его пока не освоила основная летная масса. Значит, он является сложным.
Конструкторы делали предостережение, но генерал с этим не посчитался, начал летать, не изучив тонкостей. При первом не сложном отказе человек не справился с самолетом, не выполнил диктуемых условие и разбился. Он не знал, что при том или ином отказе на этом самолете включался диктофон и четкий приятный женский голос говорил, что летчику необходимо сделать.
Мне пришлось однажды видеть этого «большого начальника». Он прибыл на полеты в ярко красном комбинезоне. Таковых по цвету промышленных комбинезонов не было. Наверное, он заказал себе такой. Тыловики ему угодили, чтобы, даже не видя генеральских погон, все понимали, кто он…
Катастрофа вскоре забылась, полк начал интенсивное переучивание на новую авиационную технику. Работы было много. Всех направляли в центр переучивания. Чертили новые схемы, разработки, переоборудовали стенды, макеты и всю учебную базу в целом — жизнь била ключом.
Однажды весной, когда было бурное половодье, в полк позвонили руководители Марийской республики. Они взывали о помощи. Просили разбить лёд. Городу грозила беда. Лёд задержался у железной опоры высоковольтных проводов. Накопление льда шло быстро, и напором льда и воды могло срезать опору. Город и его промышленность остались бы без света, без системы подачи питьевой воды.
Мы, военные, понимали ситуацию. Устав гласит, что мы должны спасать население от стихийных бед. Но нам необходимо было доложить вышестоящему командованию. Тогда марийские власти использовали свои каналы связи, они сообщили в Верховный Совет РСФСР, и буквально в считанные минуты нам последовал приказ: немедленно разбить лед и предотвратить надвигающуюся для города катастрофу.
Решение созрело быстро. Зарядили два самолета МиГ-17 снарядами (он имел три пушки). На сложное и почетное задание поднялись два лучших летчика полка — зам.командира полка подполковник Политика Е.Ф. и майор Каменев Л. Разработанная ими схема боя оправдала себя. Она заключалась в том, что с высоты 400 метров один из них переводил самолет в пикирование и открывал по льдине прицельный огонь, стараясь расколоть ее пополам. Примерно на высоте 200-150 метров огонь прекращал и выводил из пикирования. Этот же маневр делал и другой пилот. Получалось подобие карусели.
Снарядами льдина была разбита пополам, а потом и мельче. Льды ушли, освободив из плена опоры. Полеты напоминали штурм боевых порядков противника, только противником в данном случае был лед.
Жители города вышли на улицу и наблюдали боевые действия наших пилотов. На второй день прибыли делегации от городских организаций. Они восторженно хвалили действия летчиков и мощь нашего авиационного оружия, вручали красочные грамоты, хвалебные письма и адреса. Им представили пилотов-героев ледовой баталии.
Подполковник Политика проявил при этом скромность — мол, мы выполнили свой долг. А затем сказал, что мы занимаемся переоборудованием учебной базы, и нам не хватает материалов, перечислив, что требуется.
Так как прибыли делегации руководящих городских организаций, то они пообещали оказать помощь. И, действительно, помощь материалами была оказана. Налицо был пример дружбы Армии и народа.
Подполковник Политика Е.Ф. исполнял обязанности командира полка. На должность командира полка он не хотел становиться. И полк в данный момент был без командира полка. Пришедший к нам командир полка, при котором случилась первая за долгие годы катастрофа летчика Сивова, в одну из январских ночей разбился сам.
Это была трагедия на все ПВО страны.
Погиб командир полка подполковник Овчинников и летчик-инспектор войск ПВО страны подполковник Хмельницкий (коренной потомок Богдана Хмельницкого). Инспектор авиации должен был проверить в полетах ночью на одной спарке конструкции Сухого командира полка. Далее он проверил бы замов, дал бы им допуск. Так по цепочке полк приступил бы к отработке ночных полетов. В полку перехватчики теперь были сверхзвуковые и всепогодные.
Я знал Хмельницкого по академии. Он тоже обучался заочно и шел на курс впереди. Это был красивый мужчина, выше среднего роста, с подкупающей добродушной улыбкой и усами. После академии я встречал его портрет в журнале «Огонёк». Он был изображен в летной экипировке. Я понимал, что у него отличные успехи.
Эта катастрофа потрясла всех. Министр обороны приказал разобраться в причинах маршалу авиации А.И.Покрышкину. Были вызваны к нам в полк все начальники авиации войск ПВО страны, те, кто прямо или косвенно участвовали в обучении летного состава, то есть инженерия, парашютно-десантная служба, летчики-методисты.
Вызваны были все гражданские специалисты, которые участвовали в создании этой спарки, начиная от заместителя главного конструктора и всех без исключения специалистов, строивших этот самолет — и планер, и внутреннюю начинку (оборудование). В общем, к нам съехались авиационные специалисты со всех концов нашей Родины.
Это были черные дни для нашего полка. Особенно большая нагрузка выпала на долю исполняющего обязанности командира полка Политика Е.Ф. Ему необходимо было руководить размещением и питанием всех прибывших, развернуть работы по извлечению всех деталей самолета и останков погибших летчиков из большой воронки взрыва.
На мою долю выпало изготовление, сбор и сосредоточение в штабе всех документов, касающихся расследования.
Расследование было сложным. Самолет, многотонная машина, с высоты 3000 метров сорвался в крутое пикирование с углом 80 градусов, врезался в землю, пробил мерзлую землю, сделав глубокую воронку. В воронке произошел взрыв, и все обломки самолета были засыпаны мерзлыми комьями земли.
Воронка была до 7 метров глубиной. Чтобы раскапывать эту воронку, мы попросили крупный экскаватор у городских властей. Комиссии необходимо было извлечь всё до мелочей и на бетоне сложить при помощи обломков самолет. Работа велась около двух недель.
Каково было мое удивление, когда я воочию столкнулся со странным положением. Все гражданские, причастные к конструкции самолета, начали спасать свои «шкуры», выкручиваться. Разгорелся ожесточенный спор между конструкторами и военными.
Спор шел с применением схем, формул и предположений. Все выводы военных о том, что отказало управление, и самолет имеет еще слабую надежность, гражданские отрицали и уповали на слабость летчиков.
Какая слабость? Каких летчиков? Если подполковник Овчинников был обучаемым летчиком, то его учитель подполковник Хмельницкий — мастером летного дела, имел около 300 парашютных прыжков. О его силе как летчика знали гражданские конструкторы, но теперь морочили головы в обратном направлении.
В такой обстановке установить истину было невозможно. На разбор прибыл маршал авиации А.И.Покрышкин.
Тут уместно вспомнить русскую пословицу: пришла беда — открывай ворота. Так было и в этом случае, когда достали из воронки деталь аппаратуры САРП (самозаписывающая аппаратура режимов полета). Деталь шарообразной формы была цела и невредима.
Один из генералов дрожащей рукой раскрыл ее, пытаясь извлечь пленку записей параметров полета. Но пленки в шарике не было. Оказалось, что скорость протяжки пленки на этой спарке была в два раза быстрее обычной, о чем никто не знал. Поэтому параметры полета погибших летчиков оказались незарегистрированными — пленка кончилась ранее. Это было на руку гражданским «спасителям» своих душ.
Покрышкин внимательно заслушал всех членов комиссии. Доктор доложил по минутам, что летчики отдыхали и в медицинском отношении были готовы выполнить летное задание. Синоптик доложил, что погода была благоприятной, но упомянул, что была дымка (у них всегда дымка). За эту дымку уцепились гражданские, вот, мол, могла быть причина…
Докладов было много. Например, главный московский парашютный начальник доказал, что средства спасения сработали бы, если бы экипаж ими воспользовался. Но экипаж даже не делал попыток к катапультированию. Налицо был факт мгновенной отрицательной перегрузки ноги — голова, которой человек более 1,5 не выдерживает и теряет сознание, так было и на сей раз. Но это осталось недоказанным.
В заключение выступил Покрышкин. Он сказал, что в 16.00 он будет докладывать министру обороны и доложит следующее: конструкторы не доработали, самолет еще малонадежный. В результате, отказ управления налицо. Не сваливать вину на недоученность летного состава надо, а повышать надежность всех узлов и деталей самолета, чтобы избежать дорогих потерь летчиков и авиационной техники.
Марийские городские власти приглашали маршала в гости, чтобы показать ему свои достопримечательности, ведь он был еще депутатом Верховного Совета СССР. Он вначале обещал, но разбор затянулся. И когда я ему доложил, что звонили с марийского обкома, что они его ждут, А.И.Покрышкин попросил, чтобы я извинился от его имени, что он не успевает, так как министр обороны ждет его доклад. И тут же маршал улетел на Ан-24 в Москву.
Похороны погибших были печальными и символическими. Дело в том, что останков удалось собрать очень мало, все было раздроблено.
К акту расследования прилагался акт медицинских экспертов, он был очень подробным. Но главный вывод был о том, что алкоголя и угарного газа в клетках тела обнаружено не было.
Гроб Овчинникова отправили на его родину, а Хмельницкого — в Москву.
Здесь я сделаю маленькое отступление. Жена Хмельницкого приходила на могилу погибшего мужа часто, и каково было ее удивление, когда она видела на могиле постоянно живые цветы. Установив наблюдение, она обнаружила, что цветы приносит молодая красивая девушка.
Жена приревновала и к покойному мужу. Начались перебранка, потасовка, выяснение — кто она, какое право она имеет приносить цветы! Наяву был факт, что женщины не поделили мужчину даже мертвого.
Дело дошло до высокого начальства. Выяснили, кто эта молодая красивая дама, и объяснили жене, что любить мужчину никому не запрещается.
Акт расследования подписали лишь военные. Гражданские написали свое несогласие с «военной стороной» и добавили две страницы сухих формул. Акт остался пылиться на полке секретной части полка. Летчиков не стало. Причина катастрофы до конца не установлена.
(продолжение следует)