Нюша

Ольга Григорьевна Ваганова
  Нюшины родители  решили развестись. Нет, этого слова пятилетняя Нюша не слышала. Она вообще, казалось, ничего не поняла, когда её папа и мама закрылись в комнате и долго-долго о чём-то говорили. Потом нюшина мама собрала чемодан и уехала в Свердловск за счастьем. Папа, взяв Нюшу, вернулся жить к бабушке Вере. Внучку и раньше привозили к ней после болезни, если надо было пересидеть в спокойной обстановке, а не идти сразу в садик. И Нюше у бабушки нравилось. Они вместе играли в интересные игры, строили на полу красивые замки. Нюша поселяла в них сказочных принцев и принцесс, вместе со сказочными котами и собаками.  Каждый раз девочка сочиняла новую игру, а бабушка Вера умело придумывала счастливый конец. И было Нюше с бабушкой очень хорошо. Особенно вечером, когда перед сном наступала пора чтения интересных сказок. Уютно согревшись под одеялом, Нюша закрывала глаза, и добрый, спокойный бабушкин голос уводил в волшебный, сказочный мир. Сказка заканчивалась, а открывать глаза уже не хотелось. Нюша чувствовала нежный бабушкин поцелуй, и согретая ее любовью, с улыбкой засыпала.
Папа и бабушка боялись, что Нюша начнёт спрашивать про маму, но девочка молчала. Казалось, что этот вопрос её не волновал.
 
Однажды бабушка Вера поставила новый диск с детскими песнями из мультфильмов: про облака, похожих на шаловливых лошадок, про день рождения и мороженое, про Чебурашку, которого узнаёт каждая дворняжка. Нюша была в восторге. Под весёлую музыку она радостно приплясывала и подпевала. Наконец, зазвучала песня о потерявшемся мамонтёнке.
 
  Пусть мама услышит, пусть мама придёт,
  Пусть мама меня непременно найдет.
 
При первых словах этой песни девочка остановилась. Улыбка стёрлась с ее лица. И вдруг Нюша полезла под стол, зажала ладошками уши, зажмурила глаза. Она ничего не хотела ни видеть, ни слышать от раздиравшей ее боли.  А из магнитофона неслись слова песни:

  Ведь так не бывает на свете,
  Чтоб были потеряны дети!
 
Нюша лежала под столом, поджав под себя коленки, закрыв лицо руками. Она не плакала. Она пыталась отгородить себя от проникающих в душу слов. И пока песня не закончилась, девочка оставалась под столом маленьким съёжившимся комочком. И вся её тоска по матери, так глубоко запрятанная, внешне не видимая, выплеснулась наружу душевной болью.