Губа Долгая – Западная за полярным кругом (апрель 1957 – май 1958 г.)
Фото: Офицеры дивизиона в пункте рассредоточения.Слева направо. Капитан-лейтенант Морозов (к-р звена), ст.л-т.Калинин (к-р катера), л-ты Агронский, Тарасов и мичман-стажер. Линахамари, Мурм.обл. 1957 г.
«За годом – год, за вехой – веха.
За полосою – полоса.
Нелёгок путь.
Но ветер века –
Он в наши дует паруса».
А.Твардовский.
«Гори вовеки негасимо,
Тот добрый жар у нас в груди –
И всё нам впору, всё по силам,
Всё по плечу, что впереди!»
А.Твардовский.
1. Флотская биржа труда.
В конце января 1957 года я одним из последних калининградских выпускников – лейтенантов прибыл в Североморск. В моём предписании было напечатано, что я направлен в распоряжение командующего Северным флотом. Назначение на Север было для меня неожиданным. Я рассчитывал попасть служить на торпедных катерах в Кронштадте, где проходил стажировку. В училище была послана заявка штаба Кронштадтской вмб с просьбой назначить меня на вакантное место командира торпедного катера в Кронштадте. Как оказалось на практике, подобные заявки были проигнорированы, и большинство выпускников – калининградцев уже обивали пороги отдела кадров Северного флота.
При существовавшей жёсткой плановой системе было неожиданным получить предписание не на определённый корабль или другое определённое место службы, как это практиковалось ранее. В этом коду кадровые службы флотов загодя не позаботились о новом пополнении офицерским составом. Каждый день с утра безработные молодые люди с лейтенантскими погонами приходили к подъезду отдела кадров штаба флота, как на биржу труда (известную из романов классиков русской литературы). Здание штаба флота тогда находилось на центральной улице Североморска, носящей имя прославленного лётчика Сафонова, погибшего в небе Заполярья в годы минувшей войны. Приходили к закрытой двери отдела кадров, на которой вывешивались объявления, и уходили ни с чем. Очередь страждущих получить назначение двигалась чрезвычайно медленно. От безысходности некоторые соглашались на любую вакантную должность: от начальника клуба крейсера до капельмейстера, полагаю, ещё не существующего оркестра.
Для себя я твёрдо решил: буду добиваться назначения на торпедные катера. Это решение сформировалось ещё в курсантские годы. Бесполезные ежедневные хождения к непарадному подъезду штаба флота энтузиазма не прибавляли. Заканчивались не только полярная ночь, но и деньги на пропитание. Жили, кстати, где придётся, т.к. общедоступной гостиницы в городе не было. Формально нам отвели угол в огромной казарме учебного отряда, оснащенной лишь стандартными тумбочками и двухъярусными металлическими койками с пробковыми матрасами. А чтобы не потерять навыки несения службы, молодых офицеров назначали дежурными по камбузу в учебном отряде, где принимали пищу несколько тысяч матросов - первогодок. Всеми делами огромного общепита заправляли штатные помощники дежурного по камбузу из бывалых сверхсрочников, и на долю дежурного офицера приходилось лишь формальное отбывание номера. Юмористы говорили, что главная задача этого дежурного – не мешать.
По прошествии двух месяцев безделья, которые оплачивались по минимуму (должностной оклад 1100 рублей плюс за воинское звание – 500), отделу кадров следовало что-либо предпринимать. За третий месяц и далее до года по положению о прохождению военной службы могли платить только за звание. Но на 500 рублей на Севере долго не протянешь. К тому же, всякому терпению есть предел. Наиболее решительные и самостоятельные выпускники написали рапорта с ходатайством об увольнении в запас за ненадобностью, и разъехались по домам – ждать вызова. Рапорта складывались в отделе кадров флота, положительные решения не принимались. Деньги, правда, продолжали платить – 1600 рублей. Позднее стало известно, что меня, к примеру, поставили на штат старшего лётчика (с 12.1956 по 5. 1957), понятно, лётчиком я был только на бумаге. С мая 1957 года ввели должность (опять же, на бумаге) дублёра командира торпедного катера. Платили, правда, как командиру катера-торпедолова, на который моя нога также никогда не вступала. Я согласился на должность дублёра и через пару дней отправился к новому месту службы.
«Обгоняя скоростью мгновенья,
Прорывая яростно туман,
За кормой тугие волны вспенив,
Катера выходят на редан!»
Юрий Инге.
2. Под прикрытием острова Кильдин.
Выйдя из Кольского залива, быстроходный торпедный катер с пассажирами на борту повернул на восток и вскоре вошел в малоприметный с моря фиорд, контуры которого напоминают высокие ботфорты с удлинённым голенищем и массивным каблуком со шпорами.
Все три основные части этого фиорда имеют свои названия. Узкое и длинное голенище – это губа Долгая – Западная, по первой части названия которой обычно и называли это место базирования катеров. Вход в расширенную верхнюю часть голенища ограждён с запада мысом Долгий, с востока – навигационным знаком с проблесковым огнём на мысе Чёрный. Более узкая средняя часть голенища, направленная на юго-восток, прикрыта с севера небольшим голым островом, препятствующим входу крупных кораблей.
Вторая часть фиорда, напоминающая массивный каблук, носит название Лобаниха. Эта обширная бухта служит надёжным приютом для сотни боевых катеров. Часть подошвы и носок сапога занимает более мелководная и изрезанная губа Ковш. Она использовалась, если не ошибаюсь, для размещения части катеров, находящихся в консервации.
Лучшего места базирования соединения торпедных катеров, думаю, подыскать было трудно. С севера, как бессменный часовой, возвышается скалистый остров Кильдин, прикрывающий многочисленные прибрежные бухты от океанской стихии. К тому же база торпедных катеров расположена сравнительно близко от входа в Кольский залив, где находится главная база Северного флота. Сообщение с Североморском, правда, только морем, сухопутной дороги не было и, видимо, нет.
История создания этой базы берёт начало в годы войны. Некоторые скудные сведения содержатся в воспоминаниях известного катерника А.В.Кузьмина «В прибрежных водах». М.Воениздат, 1967. «В мае 1944 года формирование бригады (торпедных катеров) было закончено, и мы перешли в новую базу. Губа, где стояли теперь наши катера, была очень удобная. (В книге по цензурным соображениям названия этой губы нет, но это, без сомнения, - Долгая - Западная). Она имела узкий, малоприметный выход в Баренцево море. Узкие глубокие внутренние бухты, трудно просматривавшиеся с воздуха из-за окружавших их высоких обрывистых скал, надёжно прикрывались артиллерийскими батареями. Несмотря на трудности военного времени, здесь сравнительно за короткий срок были построены плавучие причалы, эллинг для подъёма катеров на время ремонта корпуса, столовая, лазарет, пекарня, ремонтные мастерские и более 30 добротных землянок для моряков».
Автор воспоминаний до начала 1944 года служил на Тихоокеанском флоте командиром бригады торпедных катеров. Затем назначается командиром формирующейся на СФ бригады ТК. В 1943 году в качестве стажёра был на действующем ЧФ, чтобы, как он пишет, «своими глазами посмотреть, как воюют катерники под командованием капитана 1 ранга А.М.Филиппова (впоследствии контр-адмирал, начальник ВВМУ в Калининграде) и капитана 2 ранга В.Т.Проценко. Под руководством А.В.Кузьмина уже в сентябре 1944 года катера стали выходить в район Варангер-фиорда и далее, где топили вражеские транспорта. В октябре катера участвовали в освобождении порта Линахамари. Последние пять лет службы до 1965 года вице – адмирал А.В.Кузьмин занимал должность начальника Черноморского ВВМУ имени П.С.Нахимова.
Среди пассажиров, сошедших в мае 1957 года на плавпричал с только что пришвартовавшегося катера, вместе со мной прибыла группа молодых лейтенантов, встреченных представителем штаба дивизии. Сначала получил назначение дублёром командира большого торпедного катера 183 проекта, входившего в состав 329 дивизиона. Дивизионом командовал бывалый моряк капитан 3 ранга Н.А.Чернавин. Не знаю его возраста, но выглядел он, похоже, старше своих лет и годился нам в отцы. Катером, на который меня назначили, командовал слегка заикающийся старший лейтенант Михайлов, старожил этого дивизиона.
.
Сохранилась единственная групповая фотография офицеров, благодаря которой я могу безошибочно перечислить командный состав 329 дивизиона торпедных катеров: Шмелёв, Морозов Юрий Борисович, (командиры звеньев), Чернавин В. (командир дивизиона), Сазонов (замполит), Вобликов Михаил Михайлович (командир звена); Клымик Пётр (штурман дивизиона), Чеботенко Дмитрий, Пучкаев, Петров Юрий Сергеевич, Мельниченко Виктор, Кузнецов, Годулян, Зотов Аркадий, Сырочев Юрий – командиры катеров.
В первую очередь получил койко-место в комнате для офицеров – холостяков в казарме, построенной на возвышении напротив плавпричала, где были ошвартованы катера дивизиона. На первом и втором этажах казармы размещались матросы, на третьем был штаб дивизиона и несколько комнат для офицеров. Все спали на двухъярусных металлических койках, но в отличие от учебного отряда в Североморске матрасы были ватные, постельное бельё менялось регулярно.
Катера плавали мало, был жёсткий лимит топлива. Изредка устраивались учебные штурманские походы для молодых офицеров с целью изучения района плавания. Для этого выделялся один торпедный катер, где собирались все молодые лейтенанты. Маршрут плавания – вдоль побережья на запад или восток от базы: от бухт Мотовского залива до Териберки. Дальше плавали совсем редко. Однажды, правда, во время учения заходили в Линахамари. Тогда эту учёбу я особенно не ценил, но впоследствии опыт этих походов пригодился: командуя сторожевым катером в Полярном, уверенно заходил в труднодоступные бухты сильно изрезанного побережья Баренцева моря.
Не припоминаю плавания в составе соединения катеров – бригады. Выход же в море в составе дивизии был вообще редким событием и приравнивался к празднику. Тренировки у причала и в кабинете торпедной стрельбы, правда, проходили регулярно, но лишь в некоторой степени восполняли пробелы практики. В кабинете яростно атаковали торпедами и «топили» крупные надводные боевые корабли и транспорта.
3. Двенадцать месяцев зимы, остальные – лето.
Так говорили старожилы этого северного края. Но бывали и исключения. Короткое северное лето 1957 года выдалось очень тёплым и коварным. Горела хилая растительность на сопках вдоль берегов Кольского залива. Редкие в этих краях пожары такого масштаба заливали пожарные катера, базировавшиеся в районе Мурманска. Вода в заливах, однако, оставалась очень холодной, и были отмечены случаи гибели людей при купании.
Этот год сохранился в памяти, как очень урожайный на грибы. Дары леса росли буквально на голых сопках. Не отходя от казармы и на сотню метров, я быстро набирал полный кузовок подберёзовиков. Грибы готовил ускоренным способом: варил в маринаде собственной рецептуры на электроплитке, которая стояла в нашей комнате – спальне. Маринованные грибки пользовались большим успехом как оригинальная закуска к стакану разбавленного спирта, который обычно принимался как лекарство перед обедом. Сёмга, о которой упоминает в своих мемуарах основатель этой базы А.В.Кузьмин, к этому времени была уже в дефиците. Офицерский состав дивизиона обедал в т.н. кают-компании в общей с матросами столовой. Так как даже в этом захолустье коллективные пьянки были запрещены, в нашу холостяцкую «аптеку» за лекарством заходили господа офицеры дивизиона - по одному и по старшинству. Некоторые семейные офицеры обедали дома, но иногда успевали заглянуть и к нам. По распорядку дня обед начинался в 12 часов, и до 14 часов можно было успеть вздремнуть в общежитии на своей койке. В 14 часов было построение и развод личного состава на работы по ремонту и обслуживанию материальной части на катерах.
В конце лета (в августе) из дублёров командира катера меня перевели в штатные помощники на звеньевой торпедный катер, которым командовал капитан-лейтенант Морозов Юрий Борисович, толковый и опытный командир, доступный и общительный человек. Началась моя служба на торпедном катере с бортовым номером 1121 в 329 дивизионе 186 бригады 51 дивизии торпедных катеров Краснознамённого Северного флота. Звено состояло из трёх торпедных катеров, причём командир звена был одновременно и командиром головного катера. Штатная категория командира звена – капитан-лейтенант, командира катера – старший лейтенант. У многих командиров катеров давно вышли сроки нахождения в звании старший лейтенант, и перспективы продвигаться по службе практически не было. Это же касалось и командиров звеньев. Мне было ещё рано думать о перспективе службы. Хорошая теоретическая подготовка в училище позволяла довольно быстро освоиться с особенностями морской службы на катерах и овладеть имеемой достаточно сложной боевой техникой. В течение нескольких недель усвоил существующую организацию дивизии и уже знал начальников в лицо. Практически сразу же включился в общий поток подготовки молодых офицеров к сдаче экзаменов на допуск к самостоятельному управлению катером. Азам практики на торпедных катерах я обязан именно Морозову. До меня его помощником был мой однокашник по училищу Мисса Альбин Станиславович, который к этому сроку успел чем-то проштрафиться. Впоследствии Мисса продолжил службу в сухопутных ракетных войсках, переквалифицировался и дослужился до папахи.
51 дивизией торпедных катеров (51 ДиТКА) командовал контр-адмирал Марковский, высокого роста мужчина средних лет, обременённый предательски выступающим животиком и вторым подбородком. Имел солидный опыт службы на торпедных катерах.
(Из справочника В.М.Лурье «Адмиралы и генералы ВМФ СССР», 2007)
Марковский Владимир Иванович, 1913 г.р., окончил ВВМУ имени М.В.Фрунзе в 1937 году. Начал службу на торпедных катерах ТОФ, участвовал в войне с Японией в 1945 году. После войны продолжал службу на торпедных катерах: командир 170 БТКА в Порт-Артуре (1951-1954), начальник штаба 34 ДиТКА 8-го флота ТОФ. С 10.1956 по 9.1961 командир 51 ДиТКА СФ.
Дивизия состояла из двух бригад, в каждой из которых было по три дивизиона торпедных катеров 183 проекта. Первой бригадой командовал известный боевой катерник капитан 1 ранга В.Чернявский, второй – капитан второго ранга Гаркуша Лев Георгиевич, ладно скроенный, моложавый и хорошо образованный перспективный офицер.
Большие торпедные катера представляли собой безреданные полуглиссирующие с остроскулыми обводами деревянного корпуса корабли, предназначенные для нанесения торпедного удара по надводным кораблям и транспортам противника в составе разнородных сил флота, т.е. совместно с авиацией, эскадренными миноносцами и лёгкими крейсерами.
Основные тактико-технические характеристики торпедного катера проекта 183. Водоизмещение полное 61,5 тонн. Длина корпуса 25,4 метра, ширина 6,24, осадка 1.24. Энергетическая установка – 4 дизеля М-50, суммарной мощностью 4800 л.с. – позволяла развивать скорость до 43,5 узлов. Вооружение: два 533 мм однотрубных палубных ненаводящихся торпедных аппарата (боекомплект торпед – 2 единицы); две спаренные 25 мм автоматические зенитные установки типа 2М-3 (позднее 2М-3М). Радиолокационные станции: опознавания «Факел» и обнаружения «Зарница».
4. Кто хозяин гарнизона?
Название посёлка, где базировались торпедные катера, - Гранитный – соответствовало характеру окружающей среды: при круговом обзоре – голые высокие гранитные скалы, прорезанные в некоторых местах неширокими ущельями.
Начальником гарнизона по занимаемому служебному положению числился командир дивизии. Фактическим хозяином этого отдалённого гарнизона был начальник политотдела дивизии капитан 1 ранга Медведев Павел Николаевич, среднего роста, довольно упитанный крепыш. Он знал в лицо и по фамилиям не только всех офицеров, но и их жён и детей, брал на себя решение всех хозяйственных и бытовых вопросов, в том числе и самого острого – квартирного.
Если заглянуть в устав внутренней службы, то не трудно убедиться в многоплановых обязанностях начальника политотдела. Он является ставленником и главным проводником политики КПСС, что пронизывает каждый пункт устава. Он обязан, к примеру, воспитывать личный состав в духе беспредельной преданности Родине и КПСС, дружбы народов, пролетарского интернационализма, боевого содружества с армиями братских социалистических стран, непримиримости к буржуазной идеологии, неуклонного соблюдения…норм коммунистической морали и т.д. и т.п. И Павел Николаевич, благодаря инициативе и неуёмной энергии, наверное, успевал всё это делать.
Партийно-политическая работа на местах проводилась в первичных организациях, созданных в дивизионах и других подразделениях соединения. Секретари первичных партийных организаций входили в состав элиты подразделений и получали необходимые инструкции и указания из политотдела, которые выполнялись неукоснительно. На партийных собраниях, проводимых не реже одного раза в месяц, решались не только партийные дела, но и, практически, все учебно-боевые и хозяйственные вопросы. По неписанной, но твёрдо соблюдавшейся традиции все офицеры соединения за редким исключением были членами партии. Молодые офицеры или приходили из училища членами партии, или принимались в ряды партии в первые годы службы на флоте. Офицер, не желавший вступать в партию, считался белой вороной и не мог рассчитывать на перспективу в военной службе.
Процедура приема в партию регламентировалась уставом партии и предусматривала прохождение годичного кандидатского стажа, который предназначался для углублённого изучения программы и устава партии. На последнем курсе в училище проходил активный приём выпускников кандидатами в члены партии. Не припоминаю, чтобы кто-то агитировал или тем более заставлял подавать заявления в первичную партийную организацию. Всё было добровольно, но с учётом опыта наших предшественников, которые периодически приезжали в училище и делились тонкостями флотской службы. Первичная партийная организация в училище была на каждом факультете. Там стояли на учёте курсанты, в основном, старшего курса и преподаватели специальных дисциплин, хотя раньше курсанты и преподаватели входили в разные первичные парторганизации. Подавшего заявление вызывали на очередное партийное собрание, где вначале зачитывались представленные документы: заявление, рекомендация комсомольской организации и двух членов партии, которые знают рекомендуемого не менее одного года по совместной работе. Затем задаются вопросы по программе и уставу КПСС, главным образом - обязанности члена партии, иногда и другие вопросы. Подавая заявление, я считал, что созрел для такого шага, т.к. характеризовался положительно как по учёбе, так и по службе. Это подтверждалось хотя бы тем, что был назначен старшиной роты на младший курс минно-торпедного факультета и имел звание главный старшина. Однако на деле оказалось, что собрание не оценило мои заслуги и едва не отказало в приеме в кандидаты. Какие конкретно высказывались претензии, не помню, кажется, никаких, но открытое голосование поднятием рук показало, что все присутствующие преподаватели проголосовали против меня. Перевесом в один голос мне всё же было оказано доверие (все курсанты голосовали за меня) стать кандидатом в члены КПСС. В течение прохождения кандидатского стажа я иногда задумывался о причинах такого негативного отношения ко мне преподавателей. И пришёл к такому выводу: преподаватели вообще плохо знали курсантов из-за поточного метода преподавания. Я учился без троек, и никто и никогда в годы учёбы индивидуально мне не помогал. С другой стороны, на семинарах, к примеру, я имел своё мнение и ни перед кем не лебезил.
По прошествии чуть больше года, уже в Гранитном, в совершенно новом коллективе без проблем я был принят в члены КПСС. В августе 1957 года П.Н.Медведев вручил мне партийный билет – малого размера книжицу большой в то время значимости.
В любом воинском коллективе на молодых офицеров «вешают» как можно большее количество общественных нагрузок. Одна из таких нагрузок – проведение политзанятий с матросами – досталась мне. Для проведения политзанятий традиционно недельным распорядком дня отводился «тяжёлый» день – понедельник. Другие виды учёбы и боевой подготовки, в том числе и выходы в море, на этот день не планировались. Это было святое правило, и отменить политзанятия было не возможно, разве что, землетрясением. На занятиях с матросами, кроме азов политграмоты, надо было толково разъяснять мудрую политику партии. А разъяснять было что. 1957 год не избежал продолжения внутрипартийной борьбы, кульминацией которой стал июньский пленум ЦК КПСС, который заклеймил антипартийную группировку, состоявшую из бывших верных ленинцев: Молотова, Маленкова, Кагановича, входивших в ближайшее окружение И.В.Сталина, и примкнувшего к ним Шепилова. Это событие уже не вызвало шока, как в случае развенчания культа вождя всех народов годом раньше, хотя и воспринималось с большим сомнением. В этот учебный год в системе партийного просвещения изучали тезисы ЦК КПСС «К сорокалетию Великой Октябрьской социалистической революции». В день политзанятий работники политорганов всех уровней выглядели празднично и выступали в роли проверяющих. Парадокс, на мой взгляд, заключался в том, что сами они занятий не вели, хотя, по идее, именно они отвечали за политическое воспитание личного состава. Правда, некоторые из них, видимо, добровольно вели занятия, но это было исключением из правил.
На одном из моих занятий с матросами присутствовал проверяющий – инструктор политотдела капитан 2 ранга Ртищев. Занятия проходили обычно довольно скучно и по стандартному сценарию, в основном, в виде монолога руководителя. По методике проведения таких занятий и на инструктажах было рекомендовано использовать метод дискуссии. Однако для того, чтобы дискутировать, надо иметь соответствующие знания, которых в области политики партии у матросов было недостаточно. Я не могу утверждать, что все матросы – это серая масса, многие были достаточно образованными и смышлёными, но самостоятельно читать газеты не было ни времени, ни настоящих условий. В конце каждого политзанятия отводилось время на вопросы. Существовала поговорка, «что у матросов нет вопросов». Но, как на грех, в присутствии проверяющего был задан какой-то «острый» вопрос. Мой ответ, был, видимо, недостаточно убедительным, что и зафиксировал этот проверяющий.
Вскоре я услышал свою фамилию в итоговом приказе по итогам боевой и политической подготовки дивизии за 1957 год, где фигурировал, как отрицательный герой, которых не награждают грамотами, а начинают склонять на последующих собраниях и совещаниях. Так может продолжаться до следующего приказа, в котором будут фигурировать уже другие «герои». Проверяющих выпускают в массы накануне издания такого приказа, чтобы заполнить оставленные заранее «клетки» для отрицательных фактов. Причём в эти «клетки» попадают фамилии, в основном, лейтенантов, как бы для острастки. Никаких упрёков от своих ближайших начальников за это я не припоминаю, но сам, видимо, не остался равнодушным к этому промаху, т.к. даже запомнил фамилию этого рядового представителя политотдела. Вообще говоря, я не относился к институту политработников отрицательно, хотя и встречались среди них люди недостаточно образованные. Политическое училище почему-то выпускало офицеров со средним образованием, и уже одно это ставило их в неравное положение с остальными офицерами, которые имели диплом о высшем образовании. Среди политработников встречал и немало интересных людей. К ним относится и замполит 329 дивизиона торпедных катеров капитан 3 ранга Сорокин Андрей Яковлевич. Если не ошибаюсь, он имел высшее педагогическое образование, прошел войну, в этой работе нашёл своё призвание, умел ладить с людьми. Его настоящий рабочий день начинался после 18 часов, когда большинство строевых офицеров уходили домой, и заканчивался за полночь, когда жизнь в казарме замирала до утра. К нашему сожалению, он вскоре ушёл на повышение, т.е. стал замполитом бригады и там, кажется, затерялся и был уволен по возрасту.
На этот же 1957 год выпало неожиданное смещение спасителя отечества в минувшую войну маршала Г.К.Жукова. Официальная причина опалы обосновывалась необходимостью улучшения партийно-политической работы в армии. Решение принято на октябрьском (1957 г.) пленуме ЦК, которое так и не было опубликовано в открытой печати. Отставку маршала связывали с ростом его популярности и якобы непочтения к аппарату главного политического управления СА и ВМФ. Ранее я упоминал, что жёсткая рука Жукова начала чувствоваться во всех сферах армейской жизни, и ничто не предвещало заката его карьеры.
В июле месяце маршал принимал парад на Неве в честь дня ВМФ, где произнёс поздравительную речь, законченную традиционной здравицей КПСС – организатору и вдохновителю всех наших побед. После окончания речи прогремел артиллерийский салют, над головами публики пронеслись самолёты-бомбардировщики и истребители флотской авиации. Морской парад заканчивался эффектным зрелищем быстро скользящих по воде малых торпедных катеров, выскочивших из-под центрального пролёта Кировского моста с развевающимися государственными флагами СССР и союзных республик. Годом раньше я участвовал в аналогичном строе торпедных катеров, находясь на стажировке в Кронштадте.
Не сожалея о смещении полководца, в нашей среде всё же закрался червь сомнения в правильности такого решения. За последние годы были приняты крутые меры по наведению уставного порядка в армии, улучшилось обеспечение и внешний вид военнослужащих. Вводилась новая форма одежды, все армейские офицеры получили для парадной формы одежды кортики, которые раньше были только привилегией морских офицеров. Жуков особенно нажимал на необходимость физического развития воинов. В этот период были введены обязательные часы занятия организованной физкультурой (кажется, 3 раза в неделю), и поставлены в один ряд с политзанятиями. По крайней мере, комендатура в Североморске «хватала» матросов и офицеров, появлявшихся в городе в отведённые для физкультуры часы. Боясь всевидящего ока маршала, начали бегать трусцой даже безнадёжные скептики: от матроса до адмирала. Это любопытное явление наблюдал сам, когда на спардеке штабной плавказармы «Пинега» в Гранитном стала появляться высокая с брюшком фигура адмирала в спортивном костюме. Следом за ним бежали трусцой и делали физические упражнения все без исключения офицеры штаба дивизии. С уходом Жукова сразу же рухнула вся возведённая им надстройка, подмяв под себя всё - разумное и сомнительное, в т.ч.парадно-физкультурная показуха, державшаяся на страхе наказания.
Некоторые подробности, связанные с первым годами офицерской службы. Как правило, молодые офицеры получали отпуск в зимнее время года, как говорили в «бре» - в октябре, ноябре и декабре, когда вернуться из отпусков старослужащие офицеры. Несмотря на это, отпуск в любое время года был «лучом света в тёмном царстве». Чтобы это понять, нужно представить себе замкнутый мир дальнего гарнизона, отгороженного от ближайшей относительной цивилизации вереницей нехоженых сопок и водой равнодушно-свинцового цвета. Внутри замкнутого пространства базы пойти было некуда. Развлечений никаких, кроме кинофильмов не первой молодости, которые крутили в матросской столовой по выходным дням. Телевидение ещё не дошло до этих окраин, довольствовались дорогими массивными радиоприёмниками первого класса, которые продавались в единственном местном магазине. По выходным и праздничным дням господа офицеры нередко баловались спиртным, в основном, казённым спиртом-ректификатом, который не переводился у командиров катеров. Спирт выдавался, конечно, для ухода за боевой техникой, но за счёт экономии его хватало и для внутреннего употребления.
Семейные офицеры жили на отшибе в городке, состоявшем из десятков в основном финских домиков. Руководство занимало более комфортабельные квартиры в доме вблизи плавказармы, пришвартованной к одному из крайних причалов. Жилья катастрофически не хватало. Вновь прибывшие семейные офицеры ютились, где попало, в т.ч. и в пожарном депо. Чтобы утолить жилищный голод, в эти годы повсеместно в спешном порядке начали строить одноэтажные кирпичные домики т.н. хозяйственным способом. Для строительства домов создавались бригады из матросов, которые на ходу осваивали примитивные навыки строительства. Руководил такой строительной бригадой обычно тоже строевой офицер, который тоже никогда не держал в руке мастерка, и не имел понятия о марках цемента. Домики строились по типовому проекту барачного типа на две семьи, имели холодные сортиры (без канализации), которые может быть терпимы для южных районов страны, но неприемлемы для северной зоны. Качество строительства априори не могло быть высоким, но неказистые постройки прочно стояли на гранитном фундаменте в ближайшем ущелье посёлка. В аналогичных домиках мне посчастливилось жить несколько позднее в Полярном, и во время одного из отпусков в Феодосии в одном доме с однокашником по училищу Лёшей Клименко. Одной такой бригадой в Гранитном руководил мой однокашник Игорь Смирнов, лично заинтересованный в получении жилья. Его молодая жена была временно устроена в местной пожарной части.
Новый городок строился в значительном удалении от старого и получил неофициальное название Антибуровка. По фамилии командира береговой базы – подполковника Антибуры, который осуществлял общее руководство всеми строительными работами.
Все служебные и некоторые жилые постройки расположились вдоль береговой черты, где среди скал пробита единственная проезжая дорога. Все строительные и прочие грузы, товары и люди доставлялись в этот посёлок только водным путем, выгружались на причалах и по этой короткой дороге распределялись по назначению.
Рассказывали почти анекдотичный случай, связанный с этой узкой дорогой. По выходным дням эта единственная каменная дорога использовалась как бульвар для прогулки взрослых и детей. Здесь можно было встретить и шагающего начальника политотдела дивизии торпедных катеров капитана 1 ранга Медведева Павла Николаевича. Он не боялся заглядывать в укромные уголки удаленного от цивилизации гарнизона даже по выходным дням и не стеснялся общаться с народом вне кабинетной обстановки. Однажды Павел Николаевич останавливает на этой дороге группу ребят – детей офицеров вверенной ему дивизии, спрашивает как у них успеваемость в школе, помогают ли родителям по дому, а затем интересуется, что делают в выходной их папы. Один из малолеток бойко отвечает, что папа дома из воды делает молоко. Профессиональное чутье опытного политработника подсказывало: папа этого младенца готовится к празднику и разводит казенный спирт водой. Дело в том, что в этой партии спирта был специально добавлен эфир в надежде, что чужеродный запах и необычная реакция с водой, изменяющая цвет от прозрачного до молочного, отпугнет хотя бы часть страждущих.
Итог, видимо, таков: наивный отпрыск получил взбучку от родителя, у которого, в свою очередь, были неприятности по службе (какие именно – история не сохранила). Точно известно только то, что после расформирования дивизии торпедных катеров Медведев стал быстро продвигаться по служебной лестнице, став трехзвездным адмиралом, начальником Политуправления ВМФ.
Холостые офицеры жили в тех же казармах, где и матросы. Изредка их отпускали на большую землю. Но даже получив разрешение на поездку в Мурманск, не так просто это осуществить. Регулярного сообщения с областным центром организовано не было. Выбраться туда можно было только с помощью т.н. оказии, т.е. планового или внепланового рейса, который иногда совершали боевые торпедные катера. К примеру, один раз в неделю на катере совершал рейс в Североморск на т.н. планёрку в штабе флота начальник штаба дивизии. Обычный боевой катер, не приспособленный для перевозки пассажиров, набивался битком военными и гражданскими лицами, и направлялся в Кольский залив. Ещё сложнее было вернуться назад. Командированные и отпускники иногда неделями мыкались в непрезентабельном помещении на контрольном причале Североморска. Уйти с причала было нельзя, т.к. срок прибытия и убытия оказии узнать рядовому офицеру было негде – никаких средств связи там не было. Однажды, прождав на причале несколько дней, мой однокашник, ранее упомянутый Игорь Смирнов, видимо, под нажимом матросов, с которыми он возвращался из командировки, принял решение пробиваться через сопки пешком. Эта афера закончилась трагически: проблуждав более суток в занесённых снегом сопках, группа заблудилась, лишь один из матросов самостоятельно добрался до базы. На поиски остальных была направлена спасательная команда из спортсменов-лыжников. Вскоре первопроходцы были обнаружены с обмороженными конечностями и в полуобморочном состоянии. За эту инициативу Смирнов был уволен в запас по статье 59 «д» (за проступки, позорящие честь и достоинство) в 1959 году.
О том, какими были первые шаги лейтенантской службы почти в эти же годы и в этих же северных краях, значительно подробнее меня, с блеском и юмором рассказал писатель Виктор Конецкий. (Рассказ «Как я первый раз командовал кораблём»). Будущий писатель-маринист после окончания военно-морского училища был назначен на корабли-спасатели и, возможно, всё описываемое – правда. Я попал в несколько отличную обстановку боевого соединения, но многие мастерски схваченные эпизоды характерны для флотской службы. К тому же, спустя три года после Конецкого (в 1956 г.) в аварийно-спасательную службу попали и некоторые наши выпускники. Например, Селеня Алексей Григорьевич, где, по моим сведениям, прошла вся его служба. Корабли АСС базировались в посёлке Дровяное в южной части обширного Кольского залива, напротив рыбного порта Мурманска. В рассказе Конецкого встречаются и знакомые действующие лица, например, капитан 2 ранга Евсеев, дослужившийся до контр-адмирала в должности начальника управления кадров Северного флота. Там же упоминается и текст куплета песни «Джемс Кеннеди», которую пели в строю не только нахимовцы, но и курсанты нашего поколения.
«Только в море, только в море,
Безусловно, это так, безусловно, это так.
Только в море, только в море
Может счастлив быть моряк».
У другого известного писателя Леонида Соболева, автора популярного в своё время романа «Капитальный ремонт», есть небольшой рассказ – очерк «На торпедных катерах», основанный на личных впечатлениях и знакомства с моряками – катерниками в освобождённом от врага Севастополе в 1944 году. Эмоционально написанный очерк помогает понять подвиг черноморских катерников и одновременно даёт некоторое представление вообще о службе на катерах. «Эта стремительно несущаяся по воде скорлупка, футляр для торпед, приспособлена для короткого плавания, для быстрого удара. Вся она открыта, люди в ней – с ног до головы в воде от брызг и волны. Оглушительно гудят моторы, скорость требует страшного напряжения внимания. Глаза болят от солёных брызг, тело стынет в промокшей одежде, коченеет на ветру. Согреться хотя бы глотком горячей пищи невозможно, как невозможно смениться на боевом посту – все на катере несут службу бессменно. Когда же в море гуляет даже небольшая волна, плавание на катере превращается в езде на машине, которую сумасшедший шофёр гонит по железнодорожным шпалам со скоростью восемьдесят километров: каждая встреча катера с волной отзывается сильнейшим ударом. Если вы в рубке (практически открытой со всех сторон для ветра и воды) – вы вынуждены стоять на согнутых ногах, пытаясь спружинить эти непрерывные толчки, и ударяясь об обивку рубки спиной грудью, плечами. Если вы находитесь у моторов – вас бьёт о более острые и твёрдые предметы, и поэтому вам следует работать одной рукой, крепко держась другой за поручни. Это занятие забавляет в первый час, надоедает на втором, становится мучительным на третьем и валит с ног любого здоровяка на седьмом часу похода».
5. Последние месяцы в Гранитном.
Штатным помощником командира большого торпедного катера мне суждено было быть всего девять месяцев с августа 1957 до мая 1958 года. Судя по изложенному выше, стаж плавания за этот период тоже был невелик. Я уже упоминал, что несколько месяцев до этого я официально числился командиром катера-торпедолова, а фактически плавал дублёром на ведомом катере, которому по штату мирного времени не положено ни помощника, ни дублёра. Слово «плавал» здесь тоже не соответствует его истинному значению, точнее было бы сказать – бывал на катере у причала.
Уже к концу 1957 года стало окончательно ясно, что перспективы в службе на торпедных катерах ждать не приходится. Сокращения армии и флота достигли и окраин. Ещё вполне пригодные к боевому использованию торпедные катера ставились на консервацию, где фактически догнивали, или списывались. В одной из таких операций по перегону из Гранитного в Росту (Мурманск) трёх катеров, обречённых на уничтожение, я участвовал. Причём, опять же не обошлось без элементов идиотизма, на которых основывался и юмор писателя Виктора Конецкого. Перед отправкой катеров на списание была дана команда полностью укомплектовать эти уже несамоходные судёнышки ЗИПом и табельным инвентарём. Так как в течение продолжительного периода эксплуатации большинства катеров многое было использовано или утрачено, то начали «раздевать» действующие боевые катера, чтобы укомплектовать развалюхи, уходящие на слом. В Мурманск пришли на буксире и начали передавать катера. По команде принимающего дела мичмана ящики с полностью укомплектованным ЗИПом были сброшены прямо в грязь на землю на огороженную территорию, называемую складом под открытым небом, где, без сомнения, ценные приборы и инструменты сгнили или пропали.
Впервые с изрядной суммой денег, скопившихся почти за год безвылазной службы в Гранитном, в конце 1957 года я уехал в отпуск в Ленинград. Первым делом пришлось купить костюм и пальто, чтобы не ходить по городу в военной форме. Ранее, когда был курсантом, на эти цели не было денег, не было и большой необходимости. Отпуск всегда был в летнее время, и я обходился простой рубашкой – «бобочкой», и сшитой моей бабулей из подсобного материала курточкой. Зимний театральный сезон в северной столице был в разгаре. И мы с Алей (Александрой), с которой был знаком с 1951 года и которую можно назвать невестой, не упускали возможности посетить театры и концертные залы. Происшествие в отпуске, о котором могу рассказать, связано с приездом в Ленинград родной Алиной тётки. Она жила в Германии и впервые получила разрешение посетить родину и родителей. Мария Евгеньевна, старшая сестра матери Али, до войны вышла замуж за немецкого инженера, который строил очистные сооружения в Ленинграде. Перед войной она с мужем и малолетним сыном Володей выехала (скорее всего, принудительно) из нашей страны, т.о. не виделась со своими родителями и родственниками около 20 лет. В течение отпуска на улице Софьи Перовской, где в доме у родителей остановилась Мария Евгеньевна, я бывал почти каждый день и, естественно, встречался и участвовал в беседах с ней.
Однажды, в конце отпуска, поздно вечером вернулся домой на улицу Маяковского, где в огромной коммунальной квартире жили мои родители. Обычно я заставал дома безмятежный храп родственников, живших все в одной комнате, которым на следующий день надо было рано вставать на работу. На этот раз застал маму и отчима в напряжённом ожидании моего возвращения домой. Полушепотом они сообщили, что мне грозят неприятности по линии КГБ. Дело в том, что в нашей многонаселённой квартире жил представитель этой всевидящей тайной организации, который был в приятельских отношениях с моим отчимом. Этот сосед, Александр Николаевич, по дружески и сообщил, что меня засекли в контакте с иностранным подданным. На меня в сером доме на Литейном завели «дело», и это грозило неприятностями по службе. Однако он якобы поручился за меня и дело уничтожат, если я окажу незначительную услугу представителю Большого дома. По возрасту я не прошел «школы» репрессий 1937-1938 годов, свидетелями которых были мои родители, и не испытывал страха за свою судьбу. Родителей успокоил обещанием позвонить в серый дом на Литейном проспекте по телефону, указанному упомянутым соседом. На следующий день я подъехал к этому известному дому, и из одной из кабин на первом этаже здания позвонил незнакомому абоненту. Далее состоялась короткая мирная беседа с незнакомцем тут же в вестибюле, где толпилось довольно много посетителей. «Недремлющее око» сообщил, что они следят за нашей гостьей. Но так как не вхожи в отдельную квартиру, где проживает наблюдаемый вероятный шпион, и поэтому хочет услышать от меня некоторые подробности поведения Марьи Евгеньевны. В частности, с кем и о чём она разговаривает, что покупает и, самое главное, чем интересуется. Из разговора было понятно, что наблюдение ведётся за всеми лицами, приехавшими из капиталистических стран. А может быть и за всеми, приехавшими из-за рубежа. Заодно присматривают и за своими соотечественниками, если так быстро нашли мой адрес. С трудом можно представить масштаб этой работы, когда не было ещё никаких компьютеров. Я не скрывал своего удивления по поводу выбора объекта наблюдения и заверил, что никаких антисоветских разговоров не ведётся, и у неё нет намерений и способностей заниматься сбором каких-либо сведений. Меня всё же просили продолжить наблюдение за объектом и периодически сообщать по этому телефону. Я ответил, что кончается мой отпуск, и через два дня уезжаю. Тут же было предложено продлить отпуск. Этим предложением я не воспользовался и в намеченный срок прибыл в свою часть на службу. Мария Евгеньевна благополучно вернулась в Германию.
Возвращаюсь к событиям в Гранитном. Век деревянных скорлупок с торпедным вооружением для ближнего боя подходил к концу. Наступала эра ракетного оружия. Дивизия торпедных катеров была сокращена до бригады, которой остался командовать капитан 1 ранга Гаркуша Л.Г., впоследствии заместитель командующего флотом – начальник тыла СФ. В звании вице-адмирала был уволен в отставку из Военно-морской академии, где несколько лет был начальником кафедры тыла. Десятки офицеров дивизии были выведены за штат, их трудоустройство представлялось проблематичным. Более двадцати молодых офицеров моего выпуска приняли решение уволиться в запас. Для некоторых это была вторая после выпуска попытка «сойти с дистанции». Однако положением о прохождении службы увольнение по собственному желанию не предусмотрено. Поэтому из состава молодых офицеров были уволены только единицы. Среди них – мой однокашник Борис Горбатов, маленького роста человечек, очень толковый, но совершенно не пригодный для плавсостава. В Гранитном он первоначально был назначен командиром торпедолова. Правда, трудно представить, как он мог согласиться на такое назначение, т.к. укачивался даже при виде качающегося плавпричала.
Я был среди тех, кто также пытался уволиться по сокращению штатов. Однако вместо этого в составе большой группы катерников был направлен в командировку для приёма новых кораблей.
Вместо заключения предлагаю познакомиться со стихотворением нашего предшественника по службе в Гранитном, выпускника Ленинградского военно-морского подготовительного училища Алексея Кирносова, написанным в 1951 году.
Сказание о Долгой губе.
Вероятно, где-нибудь за Волгой,
В низенькой бревенчатой избе,
Ничего не слышали о Долгой
Отдалённой северной губе.
И в пустыне, где верблюд шагает
С разными тюками на горбу,
Скотовод-узбек пока не знает
Ни якши про Долгую губу.
И в Крыму, где гроздьями большими
Зреет нежный, сладкий виноград,
На курортах не известно имя
Северного порта Долгоград.
Но однажды в середине лета
Автора забросила судьба
В край земли чудесный этот
Под названьем Долгая губа.
Будучи уверен, что не струшу
В трудной ситуации любой,
Смело спрыгнув с катера на сушу,
Я пошел знакомиться с губой.
Вкруг меня вздымались гор отроги,
Поднимаясь с моря до небес…
Я устал порядочно с дороги
И на них, понятно, не полез.
Я забрался в горное ущелье,
Где скала высокая стоит.
Я пришел сюда с похвальной целью-
Для того, чтоб мыслить и творить.
Здесь зимой бывает много снега,
Здесь, наверно, холодно зимой.
Подо мной внизу стоит «Пинега»,
К морю носом, к берегу кормой.
Я, конечно, мыслю о природе:
Велика ты, Долгая губа,
И торчит на этом пароходе
Наверху всего одна труба.
Я пойду на мостик, ближе к свету,
Прислонюсь к дымящейся трубе
И начну писать поэму эту,
Чудную поэму о губе…
Мягко стелются слова, и нет тут грубых,
Еле слышно тикают часы,
Мысль возникла, что не только губы,
Есть еще на Севере носы.
Я своим чудовищным талантом
Много пользы Родине принес:
Долгогубство воспою дискантом
И начну басить про Канин нос.
(Из сборника: «О службе морской и дружбе большой». СПб. 2004).
Послесловие. (Из серии: «Мертвые военные посёлки»)
Бывшая легендарная база торпедных катеров на берегу Кольского полуострова, внесшая значительный вклад в дело обороны Заполярья в годы Великой Отечественной войны. Боевые корабли (ракетные катера) СФ были выведены из базы в 1996 г, после чего его жители уехали из посёлка. Посёлок Гранитный официально упразднён законом Мурманской области в 2006 г. После этого там некоторое время хозяйничали банды сборщиков чёрного и цветного металла. Фото этого заброшенного посёлка с названием Гранитный в 2000- е годы можно найти в интернете.