Тот древний город из песчаника и глины,
Когда-то восхищавший целый свет,
Теперь – ничто, остались лишь руины.
И тех, кто его помнил, их уж нет.
И имена забыты, и надгробья
Давно исчезли – здесь другой уже расклад.
Лишь тополя, вокруг разбрасывая хлопья,
Тогда стояли, и теперь они стоят.
Когда стволы их были столь тонки, столь гибки,
Что смог бы их юнец к земле прижать,
Здесь город был, и город тот великий,
Казалось, будет вечно здесь стоять.
Ничто его могучих стен не разрушало:
Ни мор, ни бунты и ни приступы врагов.
От времени строения ветшали,
И город пал пред натиском веков.
Прокрутим череду светил на небосклоне,
Теперь - туристов бесконечная струя.
Спешат они запечатлеть себя на фоне.
А где-то в их толпе стою и я.
И также щёлкаю себя я у развалин,
И также раскупаю сувенирный хлам.
Лимит исчерпан, нас в салон позвали,
Нас повезут теперь к другим местам.
Иные прелести культурного наследия
Нас ждут, автобус мчит быстрей.
А развалившиеся стены эти
Остались таять между тополей.
Но скорбный вид их или жаркая погода
Так разморили, что без видимых причин
Уже не слышу я экскурсовода,
Я снова тут, я снова у руин.
Хотя развалин нет, на месте стены.
И город жив, и всюду суета.
И ржание, и навоз, и запах сена,
По акведукам движется вода.
«Посторонись!» - кричат за поворотом.
Остывший с фонарей свисает воск.
И старый мастер сквернословит что-то,
И подмастерья юный прячется от розг.
Вот меж колонн слоняется философ.
О! Как в быту порочен его нрав.
Здесь кабана в трактирах подают и просо,
Да крепкое вино из горьких местных трав.
Здесь женщины загадочно красивы,
Пленителен их взор, очерченный сурьмой.
Их волосы умащены оливой,
Движенья плавны, словно ласковый прибой.
Здесь всадник, спешившийся на распутье,
Скакавший отомстить издалека,
Вонзает ятаган в торговца ртутью
И о шелка стирает кровь с клинка.
Здесь будет и чума, но это позже.
А нынче седовласый звездочёт,
По вечерам у знатного вельможи,
Гадает, что и как произойдёт.
И трудно верить в то, что он пророчит.
И зря вельможа пальцы сгрёб в кулак.
Увы, но звёзды каждой ясной ночью
Ложатся так. И, значит, будет так.
Но стяг ещё висит на тонком шпиле,
И развевается холщёвое сукно.
И акведуки не всю воду пропустили,
И всем ещё так много суждено.
Вот вечный город расплывается в сознании,
И грустный музыкант на крыше под луной,
Пока не растворился он в тумане,
Мне на прощание помашет вдруг рукой.
Всё было так, а, может и иначе.
Ведь сколько лет с тех пор уже прошло?
Но будто мои грёзы что-то значат,
Я в них поверил. И от этого тепло,
Мол, смог в фантазиях своих беспечных.
Над вечностью я превосходство получить.
Песчаника я будто долговечней,
И в глине погребённым мне не быть.
Я будто привилегией особой
Был наделён. Вот это мне везёт!
И я уведомлён, и я готовый
Тысячелетий пережить круговорот.
И в памяти надёжно сохранятся
Все люди, все прошедшие года.
Как будто разрешают мне остаться,
Как будто здесь я буду навсегда.
Но звездочёта взгляд, меня насквозь пронзая,
При виде звёздной карты всё грустней.
Наступит день, он это точно знает,
Когда не станет даже тополей.