Эпилог первой книги
Наступили и спокойно, размеренно потекли семидесятые годы прошлого века. Мало кто знал, что годы эти через каких-то два десятилетия назовут застойными и будут всячески иронизировать по поводу этих бестолковых времен в анекдотах, мемуарах, да и в научных статьях. Десятилетия до и после не было и не будет таких относительно благополучных и безоблачных лет для людей, проживавших на территории страны советов. Ничего в те годы не предвещало никаких катаклизмов, тем более политических.
Партия советовала, рулила, и страна советов шла единственным, казалось, правильным путем. Народ спокойно работал, учился, отдыхал, стоял в очередях за дефицитом, в меру пил, ровно столько, сколько позволял ему контролируемый той же властью скромный бюджет. И когда выпивал – танцевал, пел, бил морду ближнему своему и не задумывался о будущем.
А будущее подкрадывалось незаметно, шаг за шагом меняя облик и психологию жителей страны. Власть, она же партийная верхушка, сплошь состоящая из склеротичных старцев, сплотившаяся вокруг нового генсека, благодушествовала, беззлобно интриговала в своем кругу, страстно боролась за мир во всем мире, и народ, населяющий огромную страну, как ей казалось, монолитный и непоколебимо верящий ей, доверительно отпускала на длинном поводке. Тех же, кто сомневался в правильности выбранного партией курса, кто кликушествовал и нарушал общее спокойствие, в лучшем случае вышвыривала за пределы государства, отобрав паспорт, в худшем определяла в психушку, стараясь не предавать этим случаям большой огласки.
Партия была уверена в своем народе, она холила и лелеяла его благодушие, граничащее с равнодушием, ей уже не нужны были собрания коллективов и общественное осуждение, она учла опыт последних десятилетий. Самонадеянность и непоколебимая вера в правильность идеологических догматов помешали кремлевским старцам за два последовавшие десятилетия разглядеть сгущающуюся над ними революционную грозу. А пока страна застыла в благодушной дреме.
Никакие глобальные изменения в мире или в отдельном государстве, тем более революции, не случаются спонтанно, не происходят по велению кого бы то ни было и, если становятся неожиданностью, то только для самоуверенных властелинов любых мастей. Революции зреют в умах народа, накапливают взрывную силу в мелких нюансах происходящих событий, но готовятся избранными и совсем не теми, кого впоследствии народ назовет своими вождями. Вождей и подвижников она, революция, как уже установила история, сама же и уничтожит, предаст анафеме.
Вожди, как и сами народные массы, являются материалом для революционных реакций, разве что функции их ближе сравнение с катализаторами. А тех, кто принимал решение, кто направлял бурные потоки событий в нужном русле, как правило, не только простой обыватель, но и искушенный историк через годы так и не разглядит, не выковырнет из пыльной толщи архивов. Потому, как нет их там, и не было! Не оставляют следов невидимые правители мировой истории человечества. Им не свойственно тщеславие.
В стране кухонной гласности вначале робко в узких кругах, но с годами все громче зазвучало определение «шестидесятники». Относилось оно в те годы и в последующие, особенно не претерпевая изменений, к категории людей искусства, а в основном к литераторам, вдохнувшим однажды воздух хрущевской оттепели. Эти молодые люди больше уже не смогли заставить себя дышать парами идеологической похлебки, льющейся однообразными потоками из ушатов контролируемой партией информационной кухни. И заговорили они на страницах самиздатов, а кому повезло, то и в периодике на новом свободном языке, знакомя новое поколение с окружающим их миром без идеологических шор, и показывая современникам их место в этом мире.
А по стране в партийных лозунгах зазвучали новые словосочетания: освоение новых земель, геологоразведка полезных ископаемых, открытие новых районов промысла мирового океана, стройки пятилетки и новостройки, новостройки. Выпускники ВУЗов, техникумов, училищ и просто романтики разлетелись по стране, осваивая самые отдаленные и раньше непроходимые территории своей необъятной Родины. «Что у вас, ребята, в рюкзаках?» пели с центральных сцен и у таёжных костров. В рюкзаках у них лежали сборники стихов Евтушенко и Вознесенского, журналы «Юность» и «Новый мир» с повестями Василия Аксенова, а гитары в их руках рокотали в такт любимых песен о «запахе тайги», о «пароходе белом беленьком, черный дым над трубой». Им пела «морзянка за стеной веселым дискантом», и кто-то сидел «на краюшке крутого бережка далекого пролива Лаперуза».
Но это начиналось в шестидесятые романтические годы. В эти годы сформировалось совершенно новое молодое поколение образованных свободных людей. И пришедшие «застойные» семидесятые годы своей относительной свободой уже не удовлетворяли это поколение. Приоткрытые границы впустили в страну вместе с духом свободы и демократии дух потребления, наживы и стяжательства. Коммунизм, обещанный к восьмидесятому году не наступал и, никто уже не сомневался, наступать не собирался. И знания и способности этого поколения обратились к новым вызовам времени. Романтика и сопутствующий ей аскетизм уходили на второй план, а первый постепенно занимало желание красивой жизни в достатке, желание выделится среди серой толпы строителей светлого будущего. Выделится не всегда талантом и знаниями, а накопленным если не самим, то родителями достатком, набором вещей недоступных большинству.
Затем пришли бурные восьмидесятые, начавшиеся не прекращающимися похоронами генсеков, а закончившиеся «перестройкой». Накопившееся, нереализуемое желание жить по-другому, с грохотом весеннего паводка на большой реке, стало крушить старые наведенные мосты и плотины коммунистических догм, и никакие попытки направить их в узкие русла кооперативов и мнимых половинчатых свобод не остановили того нового, что неумолимо должно было произойти.
Теперь все зависело не только от того, чьими руками будет ломаться старая государственная машина, и не от того, чьими она будет восстанавливаться. Теперь все зависело от того, успела ли, оставшаяся в начале девяностых годов, в одиночестве, без «братских» республик, Россия сохранить в себе духовные силы, человеческий потенциал не потерявших способности думать и жить категориями благородства, честности и духовности. Только такие люди могли бы сохранить и поднять, наконец, с колен многострадальную Россию.
Дети того поколения романтиков «шестидесятников», родившиеся в среде неравнодушных «физиков» и «лириков», впитавшие в себя умение видеть и слышать, успевшие осознать себя частью целого народа, историю читавшие по Карамзину, а русских классиков в несокращенном варианте, и самые стойкие из «физиков и лириков», именно они станут стержнем для возрождающейся России. О них следующая книга.