Шахта - 6. Перламутровая приманка Смерти!

               


       Не выдержав коленопреклоненных нагрузок ночных смен в лаве, я стал прогуливать. Уволить же меня с шахты не могли так, как я был прикреплён к ней ГорОНО практикантом, а они прикрепляли к предприятиям выпускников всех без разбора. Чтобы мои зачастившие прогулы не сказывались на показателях бригады «Коммунистического труда», меня перевели  на участок ВШТ – внутришахтный транспорт, а там, в назидание или в наказание, определили чистильщиком вагонеток. Зарплата, соответственно, упала в несколько раз. 
        Руководство шахты и мой мастер производственного обучения по училищу, решили воздействовать на моё сознание именно рублём. Они вроде бы правильно мыслили, но не учли того, что после стипендии в 36рублей на все нужды быта, включая и питание, 100 с лишним  рублей стало целым  состоянием для меня. Я дорого, но надёжно откупился от ночных кошмаров в грохочущей лаве, с высотой потолка 90-110см. Там, действительно,  надо все 6часов, от звонка до звонка ГОРБАТИТЬСЯ на Родину так, как (я узнал позднее), за тот же труд на «загнивающем западе», шахтёры получали в несколько раз больше и работали они в более цивилизованных условиях.
      Государство очень теряло от моего перевода на ВШТ потому, что  в лаве мой заработок доходил до 700рублей в месяц, и тем самым, выданную мне стипендию они могли вернуть в казну законным способом, за время прохождения практики. Не хило придумано и лихо продумано! Как бы дали мне кредит на благое дело - на обучение почётной в стране профессии. Слава КПСС!
      А тут я выдаю на-гора бюджета страны на две трети меньше запланированного. Саботаж! Для исправления своей сознательности мне дали всего месяц, хотя я рассчитывал отсидеться в вагонетках, как в бронепоезде,  до майского призыва в армию.
       После пары недель на дисциплинарном фронте, я довольно быстро освоился, и нашёл массу положительных моментов в индивидуальной чистке вагонеток, что с лихвой компенсировало мои финансовые потери. Я частично упоминал о них в рассказе  «Бездна».
       Где-то к концу моего исправительного срока, на наряде, мой бригадир сказал, что сегодня я пойду с ним на осмотр самого дальнего тупика, в котором собираются возобновить проходческие работы. В эту смену мне пришлось толкаться в очереди перед посадкой в клеть, чтобы успеть занять место в пассажирской вагонетке, иначе придётся идти на своих двоих около 8 километров, либо на ходу цепляться на проходящий порожняк с риском для жизни, и, с не меньшим риском, попасться на «карандаш» инженеру по ПБ, на что мой бригадир  ни за что не согласится. Он же был комплексным бригадиром, на правах горного инженера на транспорте. Для меня же, просто, начальник! Его имени и отчества уже не помню.
       Удивительно, но мне впервые довелось ехать, как белому человеку. До этого, работая в лаве,  мне всё время приходилось идти до нашего ходка более трёх километров пешком. Всякая шушера забивала до отказа три задрыпанных вагончика и он уезжал без тех, кто непосредственно был занят на добыче угля. Назад так же никто не ждал ГРОЗовцев на коренном штреке, и мы  уставшие плелись к стволу, либо прыгали на попутку с углём, на радость «шахтных крыс». 
       Поездка в вагончиках производилась с грубейшими нарушениями правил безопасности. Начальство знало об этом, но закрывало глаза. Пострадавших нет? Можно сэкономить на этом.
       На правах первых пассажиров, бригадир потащил меня к самым выгодным местам. Людей набилось, как кильки в банки. Никакими цепочками входы не закрывались. Я сидел в первом вагоне, забившись в угол и мне видно было, как из вагончиков торчат руки, ноги и задницы. Эти грубейшие нарушения для здоровья шахтёров никто не замечал, а на нас, выползающих на четвереньках  из лавы, накануне зарплаты, устраивали целые облавы и засады до самого ствола, и, наверняка, проклинали нас, если мы не попадались «на крючок».
     Ехали мы долго и нудно. Нас всю дорогу мотало из стороны в сторону. На разболтанных стыках мне, будто бы били молотком по заднице. Думаю, что и аэрофлот не высоко улетел по комфорту для своего народа, хотя могу и ошибаться; пролетарий, как производитель материальных ценностей  и пролетарий в роли  пассажира, не одно и то же.  Я уже пожалел о том, что мы  не пошли пешком. Что для молодого парня утренние восемь километров? Пустяк! 
       Бригадиру же такая поезда, как командировочному в плацкартном вагоне, - в тесноте, да не в обиде. За двадцать семь лет  у него выработался иммунитет на такие условия. К моему удивлению, он даже глаза прикрыл.  Возможно, от стыда, что везёт молодого представителя недалёкого, светлого будущего по главной магистрали своего хозяйства. Что он расскажет при коммунизме о нём и его дорогах под землёй?
       Для меня было странным, что эта адская поездка никого не возмущала. Кто-то, что-то рассказывал, смеялись, обсуждали предстоящую работу.  Настоящие холопы или бурлаки! Возможно,  через год, другой и я, матерясь и заливая глотку самогоном, пополнил бы их ряды, но что и рассчитывало государство страны Советов.
       Через несколько километров «пассажирский состав»,  сообщением  Главный ствол – Тупиковый  уклон, остановился, чтобы высадить часть своих льготников на бесплатный проезд по Аду. Дальше он останавливался лишь по громкому и грубому «требованию». До конца маршрута мы с бригадиром доехали одни. Из разговора его с электровозником, я понял, что нам идти ещё с километр. Но бригадир, как прямой начальник, приказал тому везти нас дальше, на что тот, на правах ветерана шахты (за плечами его, не меньше тридцатки годков «подземки»), с матом огрызнулся, но всё же повёз нас до упора в шпалу, закреплённую на рельсах. На прощание, они спокойно, как ни в чем, ни бывало, переговорили минут пять, о житейских делах и проблемах, как соседи или кумовья, и тут же, заскрипев и загрохотав, доисторический составчик уехал.
         Нам предстояло открыть дверь в законсервированный на время уклон и осмотреть его весь до самого низа. Осмотрев дверь снаружи, я предположил, что её, как в жуткой сказке,  лет сто не открывали.
         Я напрягся, чтобы силой распахнуть вход в преисподнюю, но она, громко и жалобно заскрипев, довольно легко поддалась.
         Все тоннели и прочие ходки в шахте имеют по две двери, и  «задавливаются» сильными воздушными потоками, и иной раз, с первой попытки, не открываются, особенно, если другую дверь дальше, кто-то забыл закрыть.  Тогда уже без, какой-то «матери» не обходится. Закрывать же приходится её, сдерживая всем  телом  и  рискуя, что-нибудь прищемить.
         Закрыв за собою дверь, я ощутил духоту и и в нос ударил влажный, затхлый воздух . Вентиляционная труба со свежим  воздухом осталась за ней. Здесь тоже находилась вентиляционная труба, но она бездыханно провисала справой стороны тоннеля, как длиннющий солитер в кишках, и местами покрылась белым пушком вездесущего грибка.
         Я посветил вперёд, но луч рассеялся в  глубине черноты. Бригадир, прошёлся снятым с каски фонарём по кругу тоннеля и тихо сказал: - Пошли, и будь осторожен. Смотри под ноги и на кровлю.
         Я и без его предупреждений, не собирался бежать вперёд него, сломя голову. За месяц подземной «вольницы», я многое узнал о подземном хозяйстве и многому научился. В дальние уголки шахты, я не ходил, а вблизи ствола облазил и изучил всё, не хуже любого старожилы так, что предупреждать меня об осторожности не стоило, хотя это было его прямой обязанностью.
        Пройдя с сотню метров  вниз под наклон, бригадир остановился. Он достал блокнот, карандаш и стал записывать, какие-то параметры и отметки.
         Я видел, что прежде, чем сюда запустить вагонетки, надо все рельсы опустить на полметра и выровнять. Горное давление так прижало арки, что они ножками выдавили средину во многих местах и исковеркали всю дорогу.  Из-за этого и идти было трудно. Записав данные, бригадир спрятал блокнот и карандаш в карман, и мы медленно пошли дальше.
        Метров через двести, я почувствовал, что дышать стало тяжело. Температура воздуха, наверняка, перескочила за сорок. Влажность – все 100%.  Я весь вспотел. Падающие с кровли капли, попадая на лицо и руки,  не освежали, а как бы обжигали, возможно, в воде было запредельная концентрация щелочей. Без вентиляции, здесь даже сидеть долго не выдержишь, не то, чтобы  работать.
       Вскоре луч фонаря упёрся в стенку из досок.
       Не доходя  метров двадцать до тупика, бригадир остановился,   и снова принялся за свои записи.
       Я же посветил на вытянутое, светлое пятно матового цвета, будто там была лужа из перламутровой краски. Я предположил, что в низину, вместе с водой принесло грибковый пух, падавший с подгнивших досок. Он ровным ковром лежал на поверхности лужи и в свете фонаря отливал матовым светом.
        Я приблизился к тупику, затем взял небольшой кусок породы и бросил в самую средину замшевого полотна. Брызг я не увидел, да и сама загадочная поверхность воды не колыхнулась от невидимых кругов, которые всегда расходятся от места падения тяжёлых предметов в воду. Мне привиделось, что едва уловимое волнение поверхности, ближе ко мне, немного окрасилось жёлтым перламутром.
         Я сделал ещё пару шагов к странной луже, но окрик бригадира заставил меня отступить назад.
        - Осторожнее, сынок! – громко сказал он. – Это сероводород скопился в низине.  Нам надо поскорее выбираться отсюда.
         Из рассказов я знал, что сероводород пахнет тухлыми яйцами и его легко учуять на запах, но здесь ощущался лишь затхлый запах сырости и гниющего дерева. Я даже не предполагал, что  можно увидеть, как сероводород  выглядит в натуре, хотя знал, что он тяжелее воздуха и скапливается именно внизу, где нет сквозняков.  Видимо, его здесь скопилось довольно много, раз бригадир так забеспокоился.
         - Пока вентиляционщики не проветрят тоннель, нам здесь делать нечего! – заключил он. – Пойдём скорее отсюда.
       Я был всего в нескольких шагах от завораживающего покрова воды, и мне очень хотелось попробовать его на ощупь, но тревожные нотки в голосе бригадира удержали меня от глупого поступка.
       Я сделал несколько быстрых шагов к бригадиру и на прощание повернулся к тупику.
       В свете фонаря я увидел, как перламутровое покрывало слегка колыхнулось от нежданного завихрения  воздуха у его кромки и протянуло вслед мне мутновато-жёлтые щупальца, как бы желая обвить ими мои ноги. При виде завораживающего мой взгляд  движения газа, я невольно вздрогнул и поспешил к бригадиру. Тот пропустил меня вперёд себя и едва слышно усмехнулся. Наверное, он уже не раз наблюдал за реакцией новичков в аналогичных тупиках, и его немного веселило от их испуга и поведения.
         Мы молча и быстро пошли ко входу  в преисподнюю или к выходу из неё. Всю дорогу, до двери, у меня перед глазами стояла необыкновенная, завораживающая, перламутровая приманка Смерти, которую в такой вблизи редко кому доводиться увидеть!
                Вне времени.