-«Давай теперь по порядку. Все сначала и со смачными подробностями».
-Что?
-Ну, вы же это собирались мне сказать? Ну, возможно, слегка в другой форме. Кстати, ваша эта давящая атмосфера в комнате на меня как-то не действует. Как по мне здесь очень просторно. На стены можно повесить разные картинки. А какой у вас любимый художник, детектив? Адам Франц, Ван Гог или Моне? Я вот, знаете, предпочитаю Ёкояму Тайкан.
-Хватит паясничать. Положи руки на стол, чтобы я их видел.
Металлические браслеты звякнули, ударившись об поверхность стола. Руки, что были украшены таким странным аксессуаром, холенные и ухоженные, сложились в молитвенный замок.
-То, что ты сделал сложно описать, не поперхнувшись собственной рвотой. И у меня нет никакого желания находиться с тобой в этой комнате больше десяти минут.
-О, детектив, вы так красиво говорите. Кстати, к слову, люди не отдают должного значения времени. За десять минут можно много чего успеть. Вот мне, например, иногда хватало не больше двадцати минут. Зато, какие миры открывались.
Грохот отскочил от всех стен комнаты, сконцентрировавшись у стола. Будь бы здесь окна, казалось, они бы вылетели сию минуту.
-Мразь. Будь моя воля, я бы отправил тебя на виселицу.
-И в чем тогда между нами была бы разница?
-Мой поступок нацелен на благо.
-Все, что нацелено – стреляет.
Детектив отвел глаза на младшего сотрудника, и тот, молча, покинул комнату.
-Ооо, будете меня пытать? Как интересно.
-Нет, Джек. Я нахожусь здесь несколько минут, но уже устал от тебя. И больше не хочу тебя видеть. Но мне приходиться это делать. Мне приходиться приходить сюда и задавать тебе все эти вопросы, поэтому расскажи мне, что ты сделал?
-Вы знаете. Я просто, ну, чик-чик, и убил несколько человек.
-Ты лишил людей жизни.
-Что такое жизнь?
-Ты убил одиннадцать человек.
-Что такое смерть?
-Знаете, почему я не отвечаю на ваши вопросы, детектив? Потому, что вы не отвечаете на мои. Почему вы хотели отправить меня на эшафот? Вы переживаете о чужих жизнях, говорите об их ценности. Но чем ценность моей жизни отличается от ценности других?
-Ты пытаешься стать богом? – спокойно спросил детектив, хотя сам не ожидал такого нелепого вопроса.
-Я пытаюсь понять, что значить быть человеком, - не менее спокойно ответил его собеседник.
-Ты даже не зверь. Ты чудовище.
-Вы определитесь, детектив. Уж слишком многим вы меня только что окрестили.
Собеседник на минутку умолк, отведя взгляд куда-то в сторону, но как только ему нашлось, что сказать, уверенный взгляд вновь вернулся на детектива и остро впился в него.
-Как бы люди не хотели, нельзя одновременно быть шлюхой и монашкой.
-Ты это о чем?
-Проще, когда вещи вокруг тебя серые. В любой момент можно прозреть и увидеть нужный оттенок. Никто не говорит «да» или «нет». Все оставляют себе место для маневра, хитро отвертывая со своими «может быть» и «скорее всего».
-Так вот чего ты хочешь? Определенности?
-Смерть - единственное, где она есть. Те люди, они были определенно мертвы. Определенно. Никакой тебе переменчивости. Это их уникальное конечное состояние.
- Ты опасный социопат.
- Спокойно, детектив. Мы с вами еще не так близки для таких интимных комплементов.
-Ты сгниешь за решеткой. Ты это понимаешь?
-Предельно. А вы сгниете в деревянном ящике? Так в чем разница? В величине ожидания этого сакрального момента?
-В тебе вообще есть страх, сочувствие, сожаление? Хоть какая-то эмоция, хоть какое-то размытое чувство?
-Во мне есть боль. И мне этого достаточно.
На мгновение на лице говорящего промелькнула та гримаса, что в театре заставляет рыдать десятки людей. Черты всепроникновенной, вязкой, густой боли, от которой глаза становятся мутными, воздух - тяжелым, а внутренние органы - недееспособными.
-Детектив, возьмите любой фильм в прокате о серийных убийцах, посмотрите его. Вы все поймете. В мире нет ничего нового. Мы лишь повторяем чьи-то слова, поступки и … жизни. Все это уже когда-то было.
-Нееет, Джек, ты особенный. Ты такой вот уникальный, что все истории с тобой не сравнятся.
-Хм, детектив, у вас раздвоение личности, и теперь со мной говорит хороший полицейский? Спешу вас разочаровать. Я самый простой, самый обычный, стандартный, если позволите, убийца.
-Все как в книгах: однажды мать ударила меня Библией и выбила мне несколько передних зубов. С тех пор это стало ее любимым развлечением.
-Мамочка тебя не любила, Джек?
-Я бы сказал, что мамочка больше любила Бога.
-Лет в одиннадцать, я все-таки задался вопросом, почему Бог не остановит ее, и не спасет меня? Ведь я ничего плохого в мире не сделал. Но Бог меня не услышал. Может, спасал другие души, может, играл в салочки с дьяволом. Кто знает этого Бога. В шестнадцать я больше не спрашивал, и больше не просил. Святой отец сказал мне, что это испытание божье, которое я должен был пройти. Это проверка моей веры, сказал он мне. Только знаете, детектив, я так и не понял какой веры? Моей веры во что? В жестокость Бога? Ибо в его милосердие и бесконечную любовь к человеку мне было сложно поверить.
-Что ты сделал, Джек? - спросил детектив, понимая, что у этой истории есть своя концовка.
-Я отрубил мамочке руки, чтобы она больше не смогла меня бить, а потом забил ее до смерти Библией. «И тогда воздастся каждому по делам его…». Мамочка пошла за Иисусом, и получила воздаяние за дела свои. Все как сказано в Библии. Бог доказал свое присутствие.
-Ты в это веришь?
Но наткнувшись на тишину в ответ, детектив, долго не думая, вышел на несколько минут из комнаты. Он был ошарашен услышанным, но, скорей всего, его удивляло холодное спокойствие говорящего.
-Дали указание проверить своим людям мои слова?
Детектив лишь подозрительно покосился на парня, ничего не ответив на его вопрос, вернувшись в невзрачные стены комнаты допроса. Но через мгновение уже сам начал новую страницу их диалога.
-Ты злой на Бога, Джек?
-Я злой на вас. На вас всех. На каждого, кто проходил мимо, когда мамочка избивала меня в супермаркете своими четками с большим металлическим крестом на конце. Я зол на каждого, кто отворачивался, когда я вырывался из ее рук и просил мне помочь посреди парка, где другие семьи гуляли со своими детьми. Вы хотели эмоций, вы хотели чувств? Так забирайте, детектив! На дне моей дерьмовой души завалялось для вас много добра! Поймите детектив, я – это очередные грабли человечества, которые оно никак не научиться обходить. Я – очередной, еще один, следующий. Я – расходный материал Бога. Но как говорят, чем больше ешь, тем больше голод. Я – работа над ошибками, и как я погляжу, вы снова сделали ее неверно.
-Детектив, я больше не виню Бога. И не ищу ему оправданий. Даже если он и есть, то его явно устраивает существующий порядок среди людей. И он наверняка не против происходящего. В противном случае, всемогущее существо разве бы за мгновение не исправило этот не устраивающий его бардак? Значит, все в порядке, детектив. Значит то, что вы пытаетесь меня наказать, можно расценивать как непринятие его действий, его решений, его порядка. Так, это не я иду против Бога, а вы. Все вы.
-Ты ненормальный.
-Стоит прекратить присуждать людям категории «нормальный» и «ненормальный». Нормальный – это тот, кто вписывается в рамки определенной статистики: послушали сердца десяти тысяч людей и решили, что 60-80 ударов в минуту - это та мера нормальности, по которой будут измерять других. Своеобразная линейка. То есть, если применять подобный способ мышления, то должны быть определенные параметры для «нормальных» людей, которые будут им присущи. Но это будет значить, что какое-то количество людей должно обладать одинаковыми характеристиками поведения, восприятия мира, мышления, желаний. О какой тогда индивидуальности мы будем говорить? Ведь, сейчас модно к ней стремиться. Как думаете, детектив?
-Боже, как я от тебя устал.
Детектив рухнул на стул напротив парня, спокойно сидящего в комнате допроса. Но тот внимательно смотрел на полицейского, и очень сожалел, что ему не попался собеседник поумнее.
В комнате воцарила тишина, и было видно, что напрягает она только детектива, отчего ему самому становилось все более неловко. И, как для детектива, так и для его собеседника, стал неожиданным резкий стук в дверь. И, не дожидаясь приглашения, стучавший влетел в комнату допроса.
-Шеф, срочно!
Забежавший парнишка имел настолько испуганный и растерянный вид, что детектив немедля вышел из комнаты, даже не взглянув в сторону Джека.
-Пф, как не культурно с его стороны, - цинично проронил Джек, оставшись без слушателя.
Мелодия старой детской колыбельной звучала очень тепло и мягко. Напевающий ее парень, откинувшись на спинку потертого металлического стула, закрыл глаза и, кажется, сам получал неистовое удовольствие от всего происходящего. Он был настолько умиротворен, что на крик детектива, вбежавшего, так же резко, как десять минут назад его помощник, не отреагировал ни малейшим движением.
-Где он…? – процедил детектив, едва сдерживая ярость. Но Джек чувствовал, так умело спрятанную, смесь отчаянья и страха.
-О чем вы, детектив?
Злость, гнев, страх, отчаяние, ненависть прорастали в душе детектива.
-Твое настоящее имя Том Джонс. Твоя мать Роза Джонс, жива и здорова, счастливо живет с твоим отцом Эриком. Тебя взяли в доме Джека Райта, тебя опознали, как Джека Райта. У тебя были документы при себе на имя Джека Райта.
-Ох, как такое могло случиться, детектив? – иронично, с нескрываемой насмешкой спросил задержанный.
Детектив достал из папки несколько фотографии.
-Ты изрядно постарался, Том, чтобы стать вылитым Джеком Райтом. Хотя, вы изначально были друг на друга похожи. Ваши волосы и глаза одинакового цвета, а также рост. Ты просто добавил несколько деталей: такая же одежда, прическа, щетина и этот шрам у глаза…. Какая качественная поделка.
-Как грубо, детектив.… Но, признаюсь, пришлось изрядно потрудиться. Этот шрам Джеку поставила его мамочка. Он сбежал ко мне, и мне пришлось обрабатывать его рану самостоятельно, отчего он и остался таким неаккуратным. Она приложила немало сил, и рассекла ему пол лица своим гребанным крестом. Даже мои родители не понимали этой дружбы между мной, благополучным юношей и соседским парнем, забитым, угрюмым и одиноким. Чем старше он становился, тем больше времени он мог проводить у меня, не возвращаясь домой. Я думал, что это ему поможет – жизнь в другой обстановке. Я никогда не жалел его. Я просто давал ему то, чего у него никогда не было. Я отдавал ему себя.
-Ты рассуждаешь прямо как влюбленный. Ты, случайно, не влюбился в своего соседа, а? Хотя тогда тебе понравится в тюрьме.
-Какой же ты глупый, детектив, - Том произнес это спокойно, не выдав ни единой эмоции, отчего детектив впал в минутный ступор.
-Твоя глупость - в ограниченности, твое невежество - в незнании. Ты не испытывал того, что пришлось переварить мне, и, как ты думаешь, эта мнимая свобода от обстоятельств дает тебе право так цинично осуждать меня, приклеивая нелепые ярлыки. Тебе не понять тех чувств, которые я ощущал, когда Джек прибегал ко мне весь в крови посреди ночи. Он никогда не плакал и не просил о помощи или о спасении. Он просто приходил ко мне, садился на пол и смирно ждал, когда я принесу свою аптечку. Я смотрел на ребенка, такого же, как я, но сидящего всего в крови посреди моей комнаты. «Что мне делать, - спрашивал я себя? Что я могу сделать?» И я залечивал его раны, одну за другой. Некоторые не успевали зажить, как приходилось их обрабатывать снова. Его одежда скрывала шрамы, подаренные его мамочкой ото всех, кроме меня. Я видел эти шрамы, высеченные на его теле и на его душе. Я укладывал его в свою кровать, накрывая с головой одеялом, так словно прятал его от этого нелепого мира. Пока он спал, я стирал пятна крови с его одежды, смывал потеки на полу в комнате. Это все, что я мог сделать, и эта ограниченность меня убивала, хотя я изо всех сил старался наполнить это время всем необходимым для него, для себя.
Детектив поморщился, и на его лице высветился легкий румянец, словно на школьнике, которого только что вычитал директор. Но недалекость полицейского была неотступной, он не решился парировать ответ, развивая беседу в одном направлении, он просто прыгал по вопросам.
-Зачем ты выдал себя за него?
-Год назад он пришел ко мне в очередной раз. Знаете, в двадцать пять лет я до сих пор жил с родителями именно из-за него. Он, молча, влез ко мне в окно, в своем, уже привычном для меня образе. Но я сразу понял, что сегодня что-то не так. Одежда была насквозь пропитана кровью, и, взглянув на него, я осознал, что эта кровь не его. Я стоял напротив, с аптечкой в руках, и понимал, что она мне сегодня не пригодится. Двадцать один год он ждал спасения со стороны и так и не дождался. Говорят, спасение утопающего – дело рук самого утопающего, да? Он выплыл. Мы закопали его мамочку на заднем дворе дома.
-Все это время я знал, что он делает. Вы, кстати, находили только те трупы, которые он хотел, чтобы вы нашли. Ну, это так, на заметку. Я знал, что рано или поздно вы за ним придете, поэтому и придумал всю эту постановку.
- Мы все равно поймаем его, Том!
Все такой же спокойный Джонс взглянул на единственный аксессуар на стене в комнате – часы.
-Это вряд ли.
Детектив, как ошпаренный, вылетел из комнаты. Он кричал кому-то и на кого-то, отдавал приказы, звонил по телефону и то и дело подгонял всех в отделении.
Дверь в комнату все это время была открыта, но Том не проявлял абсолютно никакого интереса к происходящему. Он, закрыв глаза, напевал старую детскую колыбельную. Разочарованный, уставший детектив показался на пороге комнаты минут через двадцать. Он шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь.
-Колыбельная, Том?
-Джек оказался у меня впервые, когда ему было девять лет. Я увидел, что мать выкинула его из дома ночью, захлопнула на замок дверь и выключила свет. Тогда я только переехал в новый дом. Я смотрел на мальчика, с которым так жестоко обошлись, как с вещью, а он лежал смирно, на холодной черной земле. Я понял, что это не впервые. Я пробрался через окно к ним во двор, и затащил его к себе. Он даже не сопротивлялся, точно, как сломанная игрушка. Он спал в моей кровати, а я перебрался на пол. Я напевал ему эту песню до тех пор, пока он не уснул. А я не смог сомкнуть глаз. Все смотрел на тот дом, и боялся, что мать сейчас выйдет и заберет его. Я разбудил его пораньше, чтобы он вернулся во двор, чтобы мать ничего не поняла, и не наказала его сильней. Я все наблюдал и наблюдал из своей комнаты. Когда она вышла и забрала его, я продолжал смотреть. Заходя в дом он, украдкой, чтобы она не заметила, повернулся ко мне. Его лицо было самым грустным лицом из всех, что мне когда-то приходилось видеть. Мою грудь сжало грубой рукой боли. Я так хотел увидеть хоть намек на улыбку или радость, но понимал, что мои желания наивны и глупы.
-Так зачем ты это сделал? Ты понимаешь, что ты пожертвовал собой ради него?
-Именно так и поступают друзья, детектив. Именно так и поступают ради тех, кого любишь. Однажды я дал ему обещание. Я сказал, что он всегда может надеяться на меня, и что я не позволю этому гребанному миру снова причинить ему боль. И он улыбнулся мне. За столько лет я впервые увидел его улыбку.
-Ты заплатишь слишком большую цену за нее.
Силы детектива уже иссякали, и это понимал, как сам полицейский, так и Том. Но последний вопрос он все-таки должен был задать.
- Почему ты так спокойно мне рассказываешь все?
-Я хочу, чтобы вы знали, что вы все сделали с ним. Я хочу, чтобы вы осознали, что каждый труп забрызгал кровью и вас. Вы вылепили Джека, так старательно выводя контуры стекой. Человеческое общество его породило, поздравляю, детектив, у вас мальчик!
В этом спальном районе многоэтажек сохранилось что-то семейное и радушное. На ступеньках около входной двери играло несколько ребят разного возраста и похоже, это приносило им уйму радости. Самый маленький мальчик держал в руках пластмассового робота и вырисовывал в воздухе круги.
-Как его зовут? – спросил парень с тяжелой сумкой, перекинутой через плечо.
- Это Роб, он супер герой, и он мой друг! – весело ответил мальчик.
Незнакомец слегка нагнулся и посмотрел на мальчика:
-У меня тоже есть друг, - он слегка улыбнулся, - его зовут Том.
-Мистер Крис, прошу вас, проходите в дом! – в окне второго этажа высунулась голова женщины, - ваша квартира убрана и готова к вашему приезду.
-Иду, - незнакомец оправился, снова закинул сумку на плечо и направился к двери, напевая одну старую колыбельную песенку.