Жемчужина

І. Купание Зари-Заряницы
Как-то раз гуляла Заря-Заряница по берегу лазурного моря, нежилась в солнечных лучах золотистых, купалась в ласковых волнах блестящих. Собирала она ракушки, что морские волны бережно клали к её ногам, и если попадалась среди них перламутровая раковина, то долго богиня любовалась чудесными её бликами в лучах Ясного Светила.
Гладила Заря-Заряница тёплый песочек, пересыпала горсти его в нежных ручках своих, и песчинки, соприкоснувшись с пальцами её, золотыми становились. И смеялась юная богиня по-детски беззаботно, а кто бы услышал тот смех, позабыл бы все печали свои и ощутил бы такое счастье, какое вряд ли возможно испытать на земле.
И донёсся смех Зари-Заряницы до холодных глубин Ния, грозного бога морей. Дрогнули в улыбке его суровые губы, и обрадовались тому все наяды, и русалки, и тритоны, и рыбы, и другие обитатели морей и океанов, ибо давно не радовался их властелин.
Пожелал Ний щедро вознаградить весёлую богиню, послав ей самую прекрасную жемчужину со дна морского, но не нашёл в своих владениях камня, достойного прелестной Зари-Заряницы. И вдруг увидел морской бог у подножия трона своего великолепную ракушку перламутровую, переливавшуюся всеми цветами радуги даже на глубине подводной, вдали от Солнца ясного. Не посмел Ний вскрывать чудесную ракушку и проверять, есть ли там жемчужина, подходящая для красавицы Заряницы. Не  посмел он даже прикоснуться к ней,  а велел быстрым волнам отнести раковину и тихо положить у ног богини награду за смех её чистый, за искреннюю улыбку Ниеву.
Заря-Заряница лелеяла в руках песчинки, что на её глазах превращались в золото, когда заметила большую дивную ракушку, вынесенную из пучины моря. Бережно взяла её богиня – и засверкал-заискрился перламутр на Солнце, да так, что его блеск ослепил на миг ясноликого бога Хорса.
Нахмурился Хорс, строго посмотрел на землю, но, увидев прекрасную Зарю-Заряницу, игравшую с ракушкой, позабыл он всё на свете. Был готов он вечно любоваться юной богиней, вечно слушать её переливчатый смех.
Набежавшая волна, как игривый котёнок, коснулась ног Заряницы, одарила их тёплым поцелуем – и захотелось богине окунуться в приветливую лазурь моря. Но ценную раковину она на берегу оставила: побоялась, что заберут её наяды или русалки, пожалеют отдать такое сокровище.
И не знала, не ведала богиня, что в ракушку незаметно попала одна золотая песчинка с руки её, и что зародилась под перламутром дивная, доселе никем не виданная, Жемчужина.
Не плыла Заря-Заряница по морю лазурному – сами несли её волны нежные. И вдруг озарилось всё вокруг светом небывалым, и появилась на глади водной колесница огненная, четырьмя золотыми конями запряжённая. И правил той колесницей Хорс Ясноликий. Увидала его богиня – и сладко защемило её сердце, а по телу разлилась приятная истома. По её взгляду нежному, понял Хорс, что по нраву Зарянице пришёлся, и пригласил воссесть на его колесницу огненную. Не отказала богиня, и вместе поднялись они к жаркому Солнцу, но не страшились его, ибо не менее жаркое пламя пылало в их сердцах, разожжённое Любовью друг к другу...
А ракушка ещё долгое время лежала на золотом песке и ждала, когда её вновь приголубят руки Зари-Заряницы. Набегающие волны жалели её: они знали, что надежды напрасны. Зачем богине ласкать камни, песок и ракушки, когда у неё есть теперь для нежностей живое тело? Шептались об этом волны, а потом начали шептать и другое:
– Чуем мы, что дивная жемчужина созрела в покинутой раковине!
– Дивная жемчужина... дивная... – разносил ветер весть над всем морем-океаном.
– Дивия... Жемчужина Дивия... – повторяло эхо.
И тогда подхватили волны раковину перламутровую и отнесли к престолу Ния.
– Заря-Заряница прислала тебе ответный дар – чудесную Дивию-жемчужину, - молвили льстивые наяды.
Но от быстрых волн знал уже бог морей, что оставила его подарок юная богиня ради любви ясноликого Хорса, а потому видеть больше не мог злосчастную ракушку. Приказал Ний бросить её в самое глубокое место морской пучины, и никто из подданных его не посмел ослушаться грозного повелителя.
А ветер на пару с эхом продолжали разносить над морями и океанами весть о рождении волшебной Жемчужины Дивии. Их шёпот подхватывали птицы перелётные, и вскоре уже и над землёй звучали еле слышимые, но такие манящие слова:
– Дивная жемчужина... Жемчужина Дивия...

ІІ. Дивия манящая

Много сотен лет прошло с той поры, когда купалась Заря-Заряница в лазурном море, когда улыбнулся Ний от смеха её искреннего, когда обручилась богиня с Хорсом и когда от чудесной ракушки перламутровой и песчинки золотистой зародилась Дивия-жемчужина. Слава же о ней не умолкала, а крепла с каждым годом.
Говорили мудрецы, что понимали язык ветра, будто лежит та жемчужина на дне самой глубокой морской пучины, но если кто её достанет, то даруется ему молодость и красота на веки вечные. А люди иные утверждали, будто хозяин Жемчужины Дивии станет обладателем всего жемчуга на свете и откроются ему все сокровища подводные. Третьи же верили, что жемчужина из ракушки, обласканной Зарёй-Заряницей, поможет встретить Настоящую Любовь.
И манила всех Дивия-жемчужина: старики мечтали вернуть молодость, зрелые люди хотели разбогатеть, завладев всем жемчугом и сокровищами, девы  желали обрести неувядающую красоту, юноши собирались доказать возлюбленной свою преданность, преподнеся столь ценный дар. Даже детей влекла жемчужина, ведь слыхали о ней они с пелёнок и не отказались бы полюбоваться блестящей ракушкой перламутровой.
И тысячами ныряли смельчаки в моря  и океаны в поисках чудесной раковины, и бесцельно гибли они сотнями в пучинах тёмных, в глубинах страшных. А десяток ныряльщиков из тысячи находили ракушки поменьше с жемчугом попроще и довольствовались этим. Но по ночам не могли спать безмятежно, как прежде, ибо манила их к себе Жемчужина Дивия, и чудились за ней все клады морские и океанские. Но кто мечтал владеть Дивией только из-за сокровищ, мог бы забыть о ней навсегда: не принесла бы она своему обладателю богатства, а подарила бы только Молодость, Красоту и Любовь. Шептал об этом ветер, остерегал людей завистливых и алчных, но не понимали его, а кто понимал – верить отказывался.
И лежала в пучине морской ракушка перламутровая с прекрасной Жемчужиной Дивией, и притягивала мысли всех к себе, и мечталось ей, что некто вызволит её из холодных вод и вновь заблистает она в лучах солнечных. Тогда одарит она спасителя своего с неслыханной щедростью: вечно будет он молод и красив, обретёт Любовь настоящую, крепкую, взаимную. Но не ведала Дивия, сколько жизней невольно она погубила...
И вот однажды ночью лунной, ночью звёздной приснилась жемчужина сразу троим: Кросию-купцу из княжества Зензевейского, которому минуло уже четыре десятка лет, Тамолу-пастуху из царства Рахленского и единственному сыну богатейшего вельможи королевства Арамского Ириславу. С той самой ночи кончилась прежняя жизнь для них всех, ибо всецело завладела их мыслями Дивия-жемчужина.
Кросий-купец продал все свои товары дорогие: ценные ткани и благовония, золотом отделанное оружие и украшения. Не пожалел он и палат своих купеческих белокаменных – продал, а семью переселил в избы деревянные. Много выручил он денег и отправился в Рахленское царство к морю ближайшему, ибо подсказывало ему сердце, что там найдёт он Жемчужину Дивию. А тогда обретёт он красоту, которой доселе не было, и молодость вечную. Нанял Кросий сотню ныряльщиков за жемчугом, щедро заплатил им и велел работать без устали, покуда заветная раковина не найдётся.
Тамол-пастух за свои двадцать лет ни разу не видел моря, но о прекрасной жемчужине, что дарует богатство, слыхал с ранних лет от сказителей разных. А что лгали они, со зла или по незнанию, о том не ведомо было юноше. А знал бы Тамол всю правду, не пожелал бы обладать Дивией, ведь была у него молодость и красота, знал он и любовь настоящую. И жили они с женой мирно и счастливо, только бедно. А как родился сын, трудно стало сводить концы с концами, вот и понадеялся пастух на помощь жемчужины.
Рассчитался Тамол со своим хозяином, собрал свои пожитки нехитрые, попрощался с женой, поцеловал сына-младенца и пошёл к морю ныряльщиком стать, Дивию-жемчужину добыть. Да только не пощадила суровая стихия бесталанного юношу – первый раз безрассудно прыгнув в море, захлебнулся вчерашний пастух водою солёной и пошёл ко дну глубокому. И остались его жена и сын одни-одинёшеньки...
А Ирислав в то время едва вышел из младенческого возраста: не было ему и пяти лет, когда заполонила его мысли Жемчужина Дивия. Каждую ночь видел её во всей красе сын вельможи и тогда смеялся во сне. А днём ходил он рассеянный и грустный, не хотел ни играть, ни учиться и твердил еле слышно лишь одно слово:
– Дивия...
Не на шутку встревожились родители Ирислава. Звали они на помощь и лекарей, и знахарей, и шептунов, и гадалок, и колдунов, и волхвов всеведующих. Но пожимали плечами от удивления лекари, не зная, что за хворь одолела мальчика. Шептуны и знахари пытались лечить его заговорами и травяными отварами. Лживые гадалки обещали скорое исцеление Ирислава, а настоящие предсказатели лишь скорбно качали головами: видели, что надолго окутали его чары Дивии. Колдуны и волхвы тщетно пытались разогнать те чары – с каждым днём сын вельможи всё больше думал и говорил о чудесной жемчужине.
Лишь один волхв, увидев мальчика, сказал, что знает, отчего повелся его недуг, и вызвался излечить Ирислава. Звали того волхва Велеяр, и был он так стар, что, казалось, помнил то время, когда зародилась в чудесной раковине перламутровой Жемчужина Дивия.
– Сын ваш тоскует не о жемчужине, а о любви, что ждёт его в жизни и которую он предчувствует уже, – молвил Велеяр вельможе арамскому и его жене. – Такое чувство не каждому на долю выпадет,  а коли суждено оно, то за счастье нужно почитать сей дар. И не людям противостоять той Любви, ибо создана она не человеком смертным, а Богом Творцом Единым. А потому будет Ирислав пребывать в тоске и печали, покуда не встретит свою суженую.
– Но сын наш всё время твердит о Жемчужине Дивии! – воскликнул вельможа. – Женщин же он пока почти не видел: только мать, кормилица и няня окружают его.
– Суженая вашего сына не родилась ещё, – ответил волхв. – Жемчужина же Дивия поможет им обрести друг друга. Но чтобы Ирислав не страдал пока напрасно, подарите ему раковину перламутровую с жемчужиной белоснежной – пусть носит её как талисман, пока Судьбе не угодно будет дать ему Дивию. Глядя на сводную сестру желанной жемчужины, обретёт ваш сын рассудок здравый и вырастет он вам на радость, на спокойную старость.
Промолвил Велеяр таковы слова и исчез. Не успели его даже поблагодарить за мудрый совет.
Не составило труда для вельможи купить жемчужину обыкновенную. Как стал носить её Ирислав, заметили все, что не похож он больше на блажного. Перестал он смеяться по ночам, но спал с мирной улыбкой, а днём был послушным сыном и старательным учеником, посвящая своё время наукам всевозможным. Не мог нарадоваться сыном вельможа: хороший будет у него наследник-преемник, умный появится советник у короля Арамского!..

Тридцать лет прошло с той поры, когда продал купец Кросий все товары свои, нанял ныряльщиков и стал ждать, когда добудут ему Дивию-жемчужину. Не один человек погиб в суровом море, не один десяток покинул опасный промысел, потеряв надежду отыскать заветную раковину. Ни один ныряльщик, сначала нанятый Кросием, не работал на него теперь. Но являлись новые смельчаки, готовые жизнью рискнуть, лишь бы подержать в руках Дивию-жемчужину хоть минуту, а потом, как обещал бывший купец, получить треть богатств, что дарует она хозяину своему – треть всего жемчуга на свете!
Но сам Кросий не замечал бега времени. Сотни восходов Солнца, которые он встретил у моря, провожая первых ныряльщиков за жемчугом на промысел, и сотни закатов, которые наблюдал старик, встречая последних своих работников, слились для него в один бесконечно длинный день. С каждым годом становилось труднее Кросию выходить на берег моря и стоять весь день, тщетно ожидая увидеть блестящую ракушку перламутровую с Дивией-жемчужиной в руках какого-нибудь счастливого ныряльщика. Но поклялся себе старик, что не пропустит он ни одного дня у моря, и тогда почувствует его упорство чудесная жемчужина и поможет достать себя из тёмных пучин.
Был одет Кросий в серый хитон из грубой ткани, в котором было холодно в непогожие дни и душно в жаркую погоду. Но ничего не чувствовал купец бывший, ибо умертвил он в себе все чувства, кроме зрения, а решил жить по-настоящему лишь тогда, когда дарует ему вечную молодость Жемчужина Дивия.
Хитон старика перехватывался поясом из потёртой козлиной кожи, а за поясом был большой острый нож. Ножом тем вскрывал Кросий самые крупные жемчужины из добытых и, обманувшись в ожиданиях в очередной раз, приказывал продать их. Мелкий и обычный жемчуг отправлял он на продажу не глядя, а вырученные деньги на три части делил: себе на жизнь, старым ныряльщикам оплата и новым золото, чтобы охотнее шли к нему.
И прослыл Кросий самым настойчивым среди тех, кто желал добыть Дивию-жемчужину, и верил он, что получит награду за ожидание своё и за все лишения, перенесённые ради мечты своей заветной.

ІІI. Эорея

А тем временем у князя зензевейского родилась дочь Эорея. С первых дней была она столь прекрасна, что заставила людей по всему свету чаще говорить о ней, нежели о Жемчужине Дивии. В семье княжеской был ещё семилетний сын Форн, в будущем хороший правитель, благодаря отцовским наставлениям, и  славный воин, благодаря старанию его наставника, воеводы зензевейского. Сильный сын и прелестная дочь – что ещё нужно для счастья родителей?!
А появлялись у повелителей зензевейских такие дети потому, что издревле был заведён в той земле обычай славный: когда княжич-наследник жениться хотел, то собирали всех красавиц зензевейских, и выбирал он между ними самую лучшую, хоть бы она была дочерью нищего. Но говорили люди, что невозможно будет Форну взять в жёны первую красавицу княжества, ибо первой среди всех живущих в подлунном мире станет сестра его Эорея.
И росла дочь князя, не зная ни в чём нужды, купаясь в безграничной любви. И любили её всем сердцем родители и брат, наставники и няни, придворные и слуги, и весь народ зензевейский. Да и как можно было не любить Эорею?! Обладала маленькая княжна столь доброй душой, сколь прекрасным было её тело. Никого не обидела она, напротив, за обиженных всегда заступалась. В пять лет, как только шире открылся мир пред её внутренним взором, упросила Эорея отца отменить казнь смертную, ибо не могла жить она спокойно, зная, что в княжестве её родном кого-то могут жизни лишить по велению близкого ей человека.
Даже цветов не рвала княжна: чувствовала, что им тоже бывает больно! За то любили её звери и птицы, деревья и травы. И хищники подле Эореи становились кроткими, деревья отдавали ей лучшие плоды свои, а цветы и травы одаривали ароматом пьянящим. И жила княжна зензевейская, наслаждаясь красой себя и мира, и хотела жить так вечно, и мечтала, чтобы никто на свете не знал бед и забот.
Ещё когда Эорея лежала в колыбели, стали съезжаться к князю зензевейскому послы иноземные и просить помолвить его дочь со своими наследниками престола. Но отказался правитель, ибо хотел, чтобы любимица его сама выбрала себе жениха, когда вырастет. А как исполнилось Эорее десять лет, не выдержало княгинино любопытство, и созвала мать гадалок и прорицательниц, чтобы те хоть на минуту заглянули в будущее дочери и сказали, с кем ожидает её Любовь Настоящая. Но лукавили хитрые гадалки, разные имена называли. Рассердилась княгиня и прогнала их всех, а сама опечалилась: неужто дочери её не суждено счастье с мужем?
И когда горевала княгиня, явился к ней внезапно волхв Велеяр и промолвил:
– Неземная красота у твоей дочери – подойдёт к ней лишь Дивия-жемчужина. Необычайно чиста душа Эореи – парой ей станет только обладатель Дивии.
Исчез Велеяр, а княгиня загрустила пуще прежнего, ибо знала она, что за сотни лет не нашёл никто в морских пучинах чудесной жемчужины и вряд ли дастся она, подаренная богине Заре-Зарянице, в руки человеку смертному. Так неужели у Эореи, у самой прекрасной девушки на свете, никогда не появится достойный её жених? Поделилась княгиня своими опасениями с мужем, но князь зензевейский решил, что следует послушаться Велеяра-волхва. Всем женихам знатным объявил он через послов своих, что отныне мужем Эореи может стать лишь тот, кто владеет Жемчужиной Дивией.

IV. Судьба Кросия

Восьмидесятилетний согбенный старец Кросий вновь вышел на берег Рахленского моря с восходом Солнца. За сорок лет он потерял счёт однообразным дням, но сохранил надежду найти заветную раковину перламутровую. Но вот наступил день, когда он почувствовал, как защемило его сердце. Уж не конец ли жизни предвещает оно? Но рано, рано умирать Кросию!
– Дивия, не можешь ты быть такой жестокой... – прошептал старик  и почувствовал, что отошёл груз от сердца.
Но неведомо было Кросию, что в тот день готовился впервые выйти на промысл новый ныряльщик – шестнадцатилетний Арон, внук горемычного Тамола-пастуха. И в тот момент, когда молил бывший купец жемчужину о милости, юноша обращался к душе деда своего, навсегда оставшейся в море, просил помощи в поиске Дивии. На минуту забылся сном Арон, и во сне том душа Тамола обрадовала его: нашла она раковину чудесную, и доставят её молодому ныряльщику души его погибших предшественников.
Просияло улыбкой лицо юноши – смело нырнул он в суровое море. И увидел Арон яркий блеск, будто под водой бриллиант таился. Но не бриллиантом был источник того блеска, а ракушкой огромной перламутровой, внутри которой – ныряльщик всей душой чувствовал это – покоилась Дивия-жемчужина. Подплыл он к раковине, бережно взял её в левую руку, прижал к сердцу своему и с ней направился прямо к берегу, желая отдать свою находку сразу Кросию.
Только поднял внук Тамола ракушку чудесную со дна морского, как увидел хозяин свет из-под воды – бешено забилось его сердце, застучала кровь в висках, и обо всём догадался он!..
– Господин мой, я нашёл... – выдохнул Арон, протягивая раковину перламутровую старику. Но не успел договорить юноша, как занёс над ним Кросий свой острый нож и, собрав последние силы стариковские, поразил Тамолова внука в самое сердце.
Кровь хлынула из раны зияющей, и упал Арон в набежавшие волны, и поглотило его море безжалостное. А кто видел расправу Кросия, поспешил укрыться с глаз его подальше, ибо видели все, что страшен стал купец бывший: готов жизни лишить любого, кто посмеет взглянуть на его наконец-таки обретённое сокровище.
Не успела вся кровь стечь с ножа, убийством осквернённого, как полоснул им Кросий по створке раковины перламутровой – и распалась она, и открылась свету Солнца сама Дивия-жемчужина размером с два яйца перепелиных. Сверкала она, но кровавым блеском, так что даже старик зажмурился на миг. Но выдержал он сияние чудесной жемчужины, ибо последние сорок лет была для него она самым любимым, самым желанным существом на всём белом свете. Сжал её Кросий в правой руке, той руке, что минуту назад держала оружие смерти, и умоляюще прошептал:
– О божественная Дивия, знаешь Ты, сколько лишений я перенёс за сорок лет, что ждал Тебя? Ради Тебя я отрёкся от жены и детей, от работы и друзей, от богатства и почёта – принёс Тебе  в жертву всю мою жизнь. Солнце и Луна не сияли надо мной, ибо для меня не было иного светила кроме Тебя, Дивия! Ты согревала моё сердце, надежда обрести Тебя давала силы моему телу, а душа моя наполнялась Любовью при одной лишь мысли о Тебе. Любил ли кто-нибудь на свете своего отца, или мать, или жену, или мужа, или ребёнка так же страстно, нежно и постоянно, как я любил Тебя с той самой ночи, когда Ты позвала меня во сне?! Теперь я нищ – но ради Тебя! Я стар и безобразен – сделали меня таким годы, проведённые в тоске по Тебе. Но, Дивия, в Твоих силах вернуть мне красоту и дать молодость вечную, хотя бы в награду за преданность мою. Если же Ты дашь мне все сокровища морские и весь жемчуг, то прострою я в честь Тебя золотой дворец, драгоценными камнями отделанный, и воздвигну для тебя помост высокий, и будут все восхищаться Тобой и поклоняться Тебе. И тогда для всех людей Ты Солнце затмишь своим блеском, как затмила уже для меня! А я буду первым и самым преданным рабом Твоим, только дай мне навечно молодость и красоту!
Страстно приник губами Кросий к жемчужине, но вскрикнул от боли: обожгла его она, будто огнём. Заплакал тогда старик горючими слезами.
– О, пощади, могущественная Дивия! – стенал он. – Чем я заслужил столь суровую кару? Неужели смерть жалкого мальчишки, коих десятки гибли в море, закрыла для Тебя всю мою любовь? Если так, то я готов молодым и красивым попасть в пекло, но чтобы тот мрак освещала Ты, Дивия-искусительница!
Никакого знака не подала жемчужина, что слышит Кросия, ибо не хотела она слушать сумасшедшего убийцу. Три дня пролежал старик в забытьи, не выпуская из рук чудесной раковины, три дня ждал он милости и прощения. На четвёртый день, очнувшись по-прежнему чахлым стариком, пришёл он в ярость неописуемую. Стал Кросий рвать на себе одежды и бороду, выкрикивая голосом жутким:
– Глупец! Каким же глупцом оказался я на склоне лет, если принял простую огромную жемчужину за мою богиню Дивию! Ты, мерзкое порождение ракушки, не можешь быть ею, ибо настоящая Дивия-жемчужина сжалилась бы надо мною и подарила бы то, что для неё дать совсем не трудно: красоту и молодость! Но если ты, никчёмная подделка, оказалась столь прекрасной, что смогла обмануть даже моё сердце, значит, Жемчужины Дивии не существует вовсе! Это обман, порождение слухов и сказок, мечта для обездоленных глупцов, в числе коих, как оказалось, был и я!
Истерически расхохотался Кросий, а насмеявшись вдоволь над собой, вынес он приговор жемчужине:
– Тебя, обманщица, я продам на рынке, как последнюю рабыню за ту цену, которую даст за тебя первый встречный!
Не противилась Дивия своей судьбе, ибо не хотелось ей вновь быть брошенной в пучину морскую, вновь лишиться света солнечного.
По свету слухи поползли, что наконец-то найдена чудесная жемчужина, что многовековые чаяния людей увидеть Дивию увенчались успехом, как и сорокалетние поиски Кросия, бывшего купца из княжества Зензевейского. Но когда увидели люди его вновь на базаре в рахленском порту, одетого в рубище и с единственным товаром – раковиной перламутровой – то поняли, что лживыми были слухи, ведь не мог же старик продавать мечту свою заветную! И выглядел Кросий так жалко, что думали прохожие: обознался он с жемчужиной и от горькой ошибки своей разума лишился. Но, кто видел его товар, думал, что если та жемчужина не Дивия, то Дивии не существует вовсе – Заря-Заряница забрала её с собой в Ирий-град пресветлый.
Повлекло в рахленский порт вельможу Арамского Ирислава: сердцем почуял он, что найдёт там то, о чём с пяти лет думал. Та жемчужина, что висела на шее на цепочке золотой, лишь придавала уверенность, что однажды возьмёт он в руки саму Жемчужину Дивию. И с этой мыслью жил Ирислав последние сорок лет. Не думал он ни о службе, ни о славе, ни о роскоши, ни о семье будущей. Последнее больше всего печалило родителей его, ибо потеряли надежду они увидеть внуков и думали, что на сыне единственном прервётся род их богатый и славный. Думы эти невесёлые раньше времени свели в могилу Ириславова отца, а вслед за ним ушла и мать.
Стал их сын жить один, не преумножая, но и не растрачивая состояния вельможи, а разумно распоряжаясь им с помощью помощников и приказчиков своих. А как услышал Ирислав о Кросии, что продавал дивной красоты жемчужину, в тот же день поехал он в царство Рахленское, нашёл там купца горемычного и в изумлении перед ним остановился.
– Правда ли, что продаёшь ты Дивию-жемчужину? – спросил вельможа, дрожа от волнения.
– То не Дивия, а жалкая подделка! – буркнул старик.
– Почто обманываешь меня? – с болью в голосе молвил Ирислав.  – Почто ты подделкой называешь самое ценное сокровище на свете?! Или ты людей дразнишь, будто  бы выставляя Дивию на продажу, но не думая расставаться с нею? Но знай, что я владею дворцом в королевстве Арамском, многими землями плодородными и драгоценностями – ничего не пожалею я ради жемчужины твоей, ибо душа моя чует, что то Дивия подлинная.
Смекнул Кросий, что за счёт покупателя небывало доверчивого наконец-то сможет завладеть богатством огромным, которое хоть немного утешит боль от разочарования горького. Велел Ириславу старик отдать ему свой дворец со слугами, земли со скотом и плодами и все его драгоценности – только тогда получит вельможа жемчужину.  А тот и рад был! Повёз он Кросия в королевство Арамское, познакомил своих теперь уже бывших помощников и управляющих с новым хозяином, передал ему опись всего имущества на вечное наследуемое пользование. Ирислав оставил себе лишь лошадь свою любимую да телегу старую, взял у купца раковину перламутровую с чудесной жемчужиной и поехал, куда глаза глядят.
А Кросий вошёл в свой новый дворец и рассмеялся победоносно, увидев роскошь его: хоть последние годы будет жить он в неге, забывая страдания свои прежние! Целовал старик колонны золочёные, гладил бархат занавесей тяжёлых и атлас, коим обиты были кресла кожаные, любовался гобеленами, золотом и серебром расшитыми, восхищался статуями из самоцветов, украшенными камнями драгоценными.
– Теперь я, я всему хозяин! – прошипел Кросий, торжествуя, и желчно добавил: – Я счастливо заживу и без тебя, Дивия-обманщица!
  Но не выдержало его сердце старое таких потрясений, пусть и радостных, – разорвалось оно, и упал бывший купец на пол беломраморный. Сбежались слуги, чтобы помочь Кросию, но душа его мятежная уже покинула тело дряхлое.
Вскоре узнали дети и внуки старика о смерти его и о наследстве нежданном. Прибыли они все в королевство Арамское и стали делить имущество предка умершего, да при дележе все перессорились, так что не принесло богатство Ириславово счастья ни Кросию, ни потомкам его.


V. Светило, что ярче Солнца

Ирислав ехал на телеге туда, куда везла его лошадь любимая, и сжимал он в руке Дивию-жемчужину, и целовал её, ласковые слова шептал ей, желанной. Остановился он на ночлег в чистом поле у ручья и впервые за всю жизнь свою спал на земле, на мягкой траве. И спал Ирислав с улыбкой блаженства на устах, и приснилось, будто говорит ему Жемчужина Дивия:
– Рада я, что наконец встретилась с тобою, Ирислав! Долго ждала я тебя, но теперь вовек не покину. Пусть стал ты странником нищим, отдав за меня всё имущество своё, но получишь за то награду великую. Живи свободно, трудись честно на благо добрых людей, и тогда дождёшься ещё большего дара.
– Ты и есть мой самый большой дар! – молвил бывший вельможа во сне, но, пробудившись, понял, что прозвучали те слова и наяву.
Подошёл Ирислав к ручью, чтобы умыться, глянул в водную гладь голубую и глазам своим не поверил: отражался в воде не усталый мужчина сорокапятилетний, а юноша прекрасный. Таким обликом не обладал он и в двадцать лет! Понял Ирислав, что наградила его Дивия молодостью и красотою неземной, как обещала во сне. Поблагодарил её юноша и поклялся жить так, как она велела, но не ради будущей награды, а из любви к жемчужине чудесной.
С тех пор ездил он по разным странам на телеге своей, которая не ветшала, а лошадь не уставала, благодаря магии Дивии-жемчужины. Нанимался Ирислав к добрым людям работником, не гнушался даже самых тяжёлых поручений. За четверых трудился он, ел скромно, спал мало, но усталость не нападала на него ни разу – на всё давала силы чудесная жемчужина. И не замечал Ирислав бега времени. Все восходы и закаты Солнца сливались для него в один день счастья, будто обитал он не на земле многострадальной, а в Ирие-граде пресветлом.

А в княжестве Зензевейском устроили праздник великий: наследник престола Форн в двадцать пять лет женился на красавице Вилине. И пусть она дочь портного, зато краше этой девушки лишь княжна Эорея. Но красота сестры Форна божественна, и нельзя сравнивать её с внешностью смертной девушки, но для людей и Вилина совершенна.  Душу же новой княжны узнать ещё никто не успел.
А была та душа тёмной: злоба и зависть ко всей княжеской семье и придворным разъедали её. Невзлюбила их Вилина, оттого что с рождения были они богаты, а она до двадцати лет, до самого замужества, жила в бедности. А теперь, получив власть над всеми, кроме князя и княгини, мстила им жена Форна: плела интриги искусные, ссорила вельмож между собой, натравливала целые семьи друг на друга. Но никто не подозревал её в злодействах, ибо привыкли зензевейцы, глядя на княгиню и дочь её, что красота несёт лишь добро.
Больше всего ненавидела Вилина Эорею, ибо была та самой милосердной и прекрасной девушкой на свете, и любили её так, как никогда бы не полюбили новую княжну. Но ненависть к сестре Форна не могла наружу выплеснуться: если бы кто-либо содеял зло против Эореи, предал бы того народ зензевейский смерти лютой. А ещё чуяла Вилина, что Форн любит сестру родную едва ли не больше, чем жену молодую. Раз лишь в семейном кругу посмеялась новая княжна над своей золовкой:
– Видно, только брат не боится ослепнуть от красоты твоей неземной: двадцатый год тебе пошёл, любезная сестрица, а женихов так и нет! Где уж им, смертным, брать в жёны богиню! Ох, видно не узнать тебе радостей супружеских, не покачать на руках деток малых.
Но не обиделась Эорея, а ответила кротко:
– Не волнуйся о моей участи, милая Вилина! Чую сердцем я, что явится ко мне жених прекрасный, подарит он мне Дивию-жемчужину, а вместе с ней и любовь свой искреннюю. И заживём мы лучше всех в мире подлунном!
– А о чужих детях не тебе беспокоиться, – вступилась за дочь княгиня. – Сама второй год с мужем живёшь, а внука нам с князем никак не принесёшь!
Закусила губу Вилина, ни слова в ответ не промолвила. Лишь подумала она со злобой: «Попомню я тебе те слова и отомщу за них!»

А не сватались к Эорее потому, что простые люди и думать не могли о том, чтобы взять в жёны княжну, да ещё и самую прекрасную на свете. Знатные же юноши условие помнили отца её и жалели о том, что нет у них Дивии-жемчужины. Обмануть князя зензевейского не решались они, ибо даже иноземцы боялись гнева его.
Лишь Гарив, наследный принц Арамский, был так очарован Эореей, что не побоялся лжи. Прибыл он ко двору княжескому и объявил, что столетьями хранится Жемчужина Дивия в королевской казне Арамской. В самом глубоком подвале покоится она за семью дверями и десятью замками, принося успех и благоденствие семье короля и всему народу арамскому. Но покажет её Гарив лишь тогда, когда прибудет Эорея в его страну, чтобы там свадьбу сыграть.
Поверил юноше князь зензевейский и в честь помолвки принца с Эореей велел устраивать праздники во всём княжестве, а потом продолжить торжества и в стране жениха. Гарив только того и ждал! Надеялся он, что за время путешествия предсвадебного полюбит его невеста за красоту, доброту и нежность к ней. И будет Эорея так счастлива с ним, что ни она, ни родители её не вспомнят на свадьбе о Дивии-жемчужине.
Забыл принц арамский, что как-то раз провёл ночь с Конгудой, волшебницей лесной, забыл и обещание жениться на ней. Зато Конгуда всё помнила и, узнав, что едет Гарив свататься к другой, поклялась жестоко отомстить сопернице удачливой.

Ирислав в ту пору попал как раз в княжество Зензевейское и узнал, что готовятся там жители к празднику великому: свадьбе любимой княжны Эореи. Был он рад помочь добрым людям и вызвался мастерить помост, на котором должно было пройти представление красочное со скоморохами и фокусниками в честь жениха с невестой. Но, на беду или на счастье, прибыли гости вельможные чуть раньше, чем площадка для них готова оказалась.  Ещё доделывали и княжеский шатёр, и для выступлений место, а потому решила Эорея прогуляться немного по зелёной ласковой травке, полюбоваться цветами яркими да побеседовать с людьми простыми.
Стоял Ирислав на лестнице высокой, закрепляя занавес над помостом, когда почувствовал на себе чей-то взгляд пристальный. Обернулся он и обомлел от той, что смотрела на него огромными глазами голубыми, и красотою своей превосходила всех сопровождавших её дев, как Жемчужина Дивия превосходила остальной жемчуг. Перехватило дыхание у юноши от ласкового взгляда красавицы, разжались руки ослабевшие и упал он на землю с лестницы высокой. А Эорея, увидев это, чувств лишилась.
Быстро вернулось сознание к Ириславу, так быстро, что заметил он, в какой шатёр понесли придворные дамы красавицу. И стало юноше нестерпимо больно от того, что сейчас ей хуже, чем ему. А княжна не хотела приходить в себя: услышать боялась, что умер или стал калекой тот рабочий неведомый, что с первого взгляда поразил её в самое сердце.
Но не умер Ирислав и не пострадал нисколько, ибо берегла его Дивия-жемчужина, что десятый год лежала в потайном кармане сорочки нательной, у самого сердца его. Теперь же хотелось юноше последнюю сорочку отдать, да вместе с жемчужиной чудесной, лишь бы увидеть красавицу хоть одним глазком, живой и здоровой!
Для исполнения желания его не нужно было жертв великих – лишь малая помощь Дивии. Та чарами своими сделала бесшумной поступь Ириславову, а облик для стражников стал подобен тени, и смог он пробраться незамеченным к самому шатру княжны зензевейской. Но долго стоял юноша у порога, не смея зайти в место, ставшее святым для него. А как вошёл в шатёр, оробел ещё больше, ибо понял, что не спит Эорея: колышется кисейный полог над её ложем. Вдруг резко встала с ложа княжна, и увидел Ирислав её стройный, хрупкий, изящный стан, прикрытый лишь ночным платьицем атласным, прямо перед собой. И показалась она ему статуэточкой, из чистейшего хрусталя изготовленной.
– Зачем пришёл ты ко мне? – с испугом спросила Эорея.
Таким нежным показался голос её Ириславу, что подумал он, будто слышит дев Ирия пресветлого. Не сразу нашёл ответ юноша. Но вот опустился он на колени, взял маленькую ручку девы в свою руку и, не в силах отпустить её, молвил:
– Ночь с её Луной и звёздами показалась мне слишком тёмной – я пришёл к единственному светилу моему.
– Но скоро день, и померкнет всякое светило ночное пред ликом Солнца, – с лукавинкой улыбнулась княжна.
– Понял я сейчас, что вся жизнь без тебя была ночью. А волосы твои золотистые ярче для меня лучей солнечных!
– Какой ты смелый! – восхитилась Эорея. – Не всякий решиться поднять глаза на Солнце, боясь ослепнуть, а ты к своему светилу прийти не побоялся.
– Не побоялся! – воскликнул Ирислав. – И смерти я самой не побоюсь во имя своего светила!
Так громко крикнул он, что почуяла его голос стража, что дремала стоя у шатра. Вбежали воины, схватили злодея, что посмел нарушить сон прекрасной княжны, а на рассвете привели его на суд князя, Форна и принца Гарива. Все они желали предать смерти Ирислава, но не могли сделать этого: казнь возмутила бы Эорею.
– Что ты делал ночью в шатре моей дочери? – спросил князь грозно.
– Я поклонялся ей как своему светилу, – с достоинством ответил юноша, и вид его гордый взбесил судей.
– Мерзавец и наглец! Я прикажу дать тебе сто плетей, и посмотрим, будешь ли ты потом смотреть так дерзко!
– Отец, но в чём его вина? – послышался вдруг голос Эореи, и сама она встала рядом с Ириславом. – Лишь в том, что принял он меня за своё Солнце? Так не один так обознался.
Метнула дева взгляд огненный на принца и промолвила:
– А Солнце не наказывает плетью!
– Но ослепляет, – продолжил фразу Форн.
– Жестокие вы люди! И как жестоко мыслите про Солнце, что всем дарует радость и тепло! И даже у ослепшего от Ясного Светила стоит оно перед потухшим взором. А тот, кого лишили Солнца, ввергнув в подземелье, страдает больше...
– Ты хочешь, дочка, чтобы подлец этот в темнице оказался? – уточнил князь.
– Но я не Солнце! – улыбнулась княжна. – А потому, чтобы меня не видеть и ничего не слышать обо мне, не нужно заточать его в подвалы – лишь прикажите выслать сего юношу из страны.
– Ты слышал приговор княжны? – спросил Гарив у Ирислава. – Поблагодари её за доброту и знай, что в королевство Арамское въезд тебе заказан!
Но для юноши были те слова хуже приговора смертного, ибо воспоминание о прекрасной и доброй Эорее могли покинуть его только вместе с жизнью. Ехал он на своей телеге старой, сопровождаемый четырьмя воинами зензевейскими до самой границы княжества, и по привычке сжимал в руках раковину перламутровую с Дивией-жемчужиной. Но теперь почему-то не давала она ему утешения, и казалось Ириславу, будто держит он тяжёлый камень, что лёг ему на сердце.

Славное представление устроили для семьи княжеской, их придворных, гостей, послов арамских и простых зевак, которых больше всего прибыло! Проходило оно на помосте, что Ирислав сделать помог, но никого не интересовало это. Гораздо более занятно наблюдать за акробатами и танцовщицами, шутами и скоморохами, фокусниками и укротителями – все они старались выступить как можно лучше, чтобы порадовать любимую княжну и гостей её. Смеялись и простые, и знатные люди над проделками скоморохов, восхищались грацией танцовщиц, изумлялись чудесам фокусников – лишь в ложе княжеской царила печаль. Из всей семьи правителя только Вилина радовалась представлению, ибо видела она, что страдает Эорея. Быть может, впервые в жизни страдает.
Но вот замерли все: после шута с попугаем вышел на помост заморский укротитель леопардов с тремя своими питомцами. И вдруг один зверь сорвался с цепи и прыгнул прямо на Эорею, впившись когтями острыми в лицо её прекрасное. Поднялся крик ужаса невообразимый! Лишь принц Гарив не растерялся: выхватил он меч у одного из стражников и пронзил им насквозь леопарда. Взвилось животное в рывке предсмертном – и упала подле Эореи дева, знакомая лишь принцу. И в глубине души пожалел юноша Конгуду-волшебницу и себя вместе с нею.
А княжна жива осталась, только лицо её в маску чудовища превратилось: вытек правый глаз, нос был вырван, губы рассечены надвое, а на щеках и подбородке зияли кровавые раны. Ядовиты были когти у леопарда, и от яда того пошли по телу Эореи язвы болючие. Но не испугались её родители болезни страшной.
– Принц Гарив владеет Дивией-жемчужиной – она вернёт красоту нашей дочери, – решил князь зензевейский.
Смутился жених княжны и сознался, что солгал он из великой любви к Эорее, а на самом деле нет в казне короля Арамского чудесной жемчужины.
– Прав был волхв Велеяр: жених без Жемчужины Дивии не принёс счастья доченьке! – запричитала княгиня.
– Я пойду войной на королевство Арамское, и пусть Гарив поплатится кровью за свой обман и за несчастье Эореи! – воскликнул Форн.
Услыхала сестра слова его и слабым голосом и заступилась за арамцев.
– Не мсти принцу, брат, не умножай мою беду горем семей тысяч погибших воинов.
Еле хватило сил у княжны вымолвить те слова – и погрузилась она в беспамятство. Выполнили отец с братом наказ её: с миром отпустили они Гарива и поклялись не нападать на королевство его. А жених-горемыка прислал лучших лекарей из страны родной, но ничем не могли они помочь Эорее.

VI. Страдания Эореи

Две недели блуждала душа княжны между двумя мирами, не желала возвращаться в тело, шрамами и язвами изуродованное. Вилина богатые жертвы приносила богине смерти Марене, молила её забрать Эорею в мир духов. Но то ли обозналась безглазая помощница Марены, то ли душа матери встала на защиту ребёнка, только умерла княгиня зензевейская, а дочь её спустя три дня очнулась. Исчезли с тела её язвы, но остались на коже большие пятна алые, словно кровь выступала из тела. И жутко становилось всякому, кто видел теперь кожу княжны,  а на лицо её старались вовсе не глядеть. Только локоны, до тонкой талии доросшие, остались золотыми и пышными как напоминание о былой красоте её божественной.
Велела Эорея принести себе платье чёрное длинное и покрывало чёрное на лицо и в одежде такой впервые после болезни явилась к столу княжескому. И не смог отец сдержать слёз, взглянув на любимое дитя своё. А как узнала княжна о смерти матери, повалилась она на пол и навзрыд заплакала. Поднял Форн сестру, прижал к своей груди и не отпускал, покуда слёзы у неё не иссякли. И поняла Вилина, что по-прежнему дорога семье Эорея, и, чтобы стать первой в княжестве, устранить её нужно.
А князь зензевейский, сын его и придворные не могли смириться с тем, что княжна лишилась красоты своей. Приглашали они лекарей, волхвов и кудесников, чтобы исцелить раны её. Но лекари не могли найти мази, которая сделала бы лицо Эореи по-прежнему гладким, тем более, глаз и нос вернула. Кудесники же отвечали, что слишком сильна тёмная магия над девой, и разрушить её может только сильный источник магии светлой. А волхв Велеяр, посмотрев на княжну, сказал:
– Исцелится она, когда вернёт то, что упустила.
Днями и ночами теперь думала Эорея: что же она упустила в своей жизни короткой? Всякую радость старалась запомнить она и другим передать, а горя долгое время не знала. Но и его она не упустила: навалилось на неё в одночасье столько бед, сколько иные за всю жизнь не переносят. Лишилась дева и матери ласковой, и красоты редкой, и жениха доброго...
Может, его-то она и упустила? Нет, Гарив сам ушёл, и не имеет права Эорея винить его, а звать назад, просить вернуться, жестоко было бы. А юноша неведомый прекрасный, что называл её своим светилом? Даже имени его не ведает княжна. Но мало ли встречалось ей таких? Он просто оказался самым смелым, не побоялся заявить о чувствах о своих открыто, и потому нашёл в душе княжны порыв ответный...
...Нет, не порыв то был, а Чувство сильное, Любовью что зовётся. Но Эорея забыть о юноше о том должна: не для неё теперешней он создан. И ни искать, ни звать его не станет – пусть ищет счастья с девою другою, красавиц ведь немало на земле!

Казалось, зензевейская княжна смирилась с участью своей печальной. Теперь ходила она в чёрных траурных одеждах, скорбя о матери, о себе и о любви несбывшейся. Но редко появлялась она на людях: тяжело ей было чувствовать их жалость. Зато Вилина думала, что наконец-то превзошла она Эорею во всём. А чтобы показать своё первенство и унизить золовку, вела жена Форна гостей в её покои.
– Сердце моё разрывается, когда думаю я, что бедняжка княжна тоскует одна! Уж вы побеседуйте с ней, гости дорогие, может, развеселите чем-нибудь.
Думала Вилина, что через несколько минут разбегутся все, стыдясь говорить с девой безобразной. Но хорошо прятала та под одеждой и покрывалом своё лицо и руки, и не смущал гостей вид их. А в беседе была Эорея столь остроумной и находчивой, и голос был у неё так приятен, что гости почитали за честь поговорить с ней как можно дольше. И открылся для всех ум девы, который раньше затмевала красота её. Часто теперь собиралась в покоях княжны компания умная, и вели они беседы и диспуты на темы разные, и по-прежнему слава о княжне зензевейской гремела по всему свету.
Поняла Вилина, что не Эорею, а себя унизила, и пуще прежнего обозлилась на золовку. Задумала она рассорить княжескую семью. Прошло уж больше года со дня смерти княгини зензевейской – князь мог жениться повторно, но у гроба любимой поклялся он не брать второй супруги. Однако Вилина познакомила его с Райеной, сестрой своей двоюродной, которой не было и двадцати лет, но которая по красоте превосходила жену Форна в том возрасте. Был околдован отец Эореи не то юностью девы, не то зельем приворотным, только посмел он нарушить клятву, и женился на Райене.
Эорея молча снесла оскорбление, нанесённое памяти матери, лишь на свадьбе той позорной не присутствовала, а Форн гневался на отца не на шутку. И князь, чтоб с сыном примириться, отдал всю власть ему, а сам остался во дворце лишь как отец правителя, наслаждаясь жизнью с молодой женой. Теперь Вилина своего добилась: стала она княгиней зензевейской!
А Райена через год после свадьбы дочь родила. Хоть любила Эорея детишек малых, и забавляться с ними ей нравилось, но сестру свою единокровную она видеть не хотела, и простить не могла отца за брак его второй. Да и бывший князь вскоре стал забывать дочь свою старшую: казалось ему, что любимую Эорею давным-давно леопард растерзал.
Но по-прежнему жила княжна во дворце и тем не давала покоя новой княгине. И долго настраивала Вилина мужа против сестры его родной, внушала, что из-за её злых чар нет детей у них. Наконец поверил Форн и, опечаленный, явился к Эорее.
– Знаешь ты, сестра, что любил я тебя всегда и теперь люблю больше, чем отца или даже жену. Но несчастье, что случилось уже три года назад, видно, сильно тебя изменило: колдунья не только обезобразила твоё лицо и тело, но и прокляла. А проклятье то на всю нашу семью переметнулось. Потому и мать умерла, и отец не сдержал своё слово, и у нас с Вилиной дети не рождаются. Но мать не оживишь, отца не исправишь, да и не следует.
– К чему ты, брат, мне говоришь всё это? – перебила Эорея.
– Пойми, сестрёнка, наследник нужен не только мне, но и всему княжеству зензевейскому! – с болью в голосе ответил он. – Но родится он не может, пока проклятье действует, то есть, пока ты рядом. Поэтому прошу тебя покинуть наш дворец. Бери, что хочешь! Хочешь, я отдам свою корону золотую? А в ней бриллианты, изумруды и сапфиры так блестят, переливаясь в лучах Солнца! Ты ведь любила наблюдать за блеском камней драгоценных... Раньше...
– Предатель! Форн, какой же ты предатель! – воскликнула княжна, но в голос её звучала жалость. – И предал не меня ты, а самого себя! И я уйду, но не возьму ни золотой твоей короны, ни золотых монет твоей казны. Лишь в сердце унесу я образ родного брата прежнего, как носишь образ ты той Эореи, что любила блеск камней. Когда-то раньше...
– Но поклянись мне, Эорея, что будешь жить ты и добровольно не отдашься в лапы смерти! Иначе я жить не смогу спокойно.
– После поступка нашего отца ты всё же веришь клятвам?
– Тебе – поверю.
– Что ж, тогда клянусь я Дивией-жемчужиной, которая должна вернуть мне счастье, что в мир иной сойду не раньше, чем счастья от неё дождусь!
– Тогда прощай, сестра!
– До встречи в лучшем мире...
И той же ночью покинула княжна родной дворец.

VII. Скитальцы

А Ирислав все три года, которые прошли со дня его встречи с Эореей, служил на корабле торговом из княжества Форинского, был во многих морях и океанах. Жемчужина Дивия дала ему умения превосходного моряка, так что всего на третий год сделал капитан Лурий юношу своим первым помощником.
Любил капитан побеседовать с Ириславом, и тот всегда был честен в разговоре с начальником своим и другом. Но не поведал он ни о жемчужине чудесной, что лежала в кармане потайном у самого сердца, ни о княжне зензевейской, что раз и навсегда завладела его сердцем и мыслями.
А Лурий задумал женить красивого, смелого, сильного и учтивого юношу на одной из четырёх дочерей своих. Поначалу капитан лишь намекал об этом Ириславу, но тот делал вид, что слов его не понимает. Однажды, во время остановки корабля в княжестве Форинском, пригласил он помощника к себе в дом и познакомил там со всеми дочками. Приглянулся Ирислав всем четырём, но младшей – особенно сильно. Тогда, уже на корабле, который шёл на торг в царство Рахленское, прямо заявил Лурий о том, что хочет видеть его своим зятем, но получил отказ:
– Другую я люблю...
– Жена или невеста? – спросил, нахмурив брови, капитан.
– Нет, не жена и не невеста, а та, которую считаю я своим светилом и почитаю пуще Солнца Ясного!
– Раз так, не стану я тебя тревожить детьми своими глупыми! Куда уж им до Солнца! – фыркнул Лурий.
– Простите, если чем-то вас обидел...
– Забудь об этом нашем разговоре. Но помни, что должен ты на палубе дежурить этой ночью. Мы проходим мимо рифа опасного, и только опытный моряк, такой, как ты, можешь следить за движением корабля. Я помогу тебе.
А ночью заметил Ирислав, что он стоит на палубе один. Не знал юноша, что велел капитан отдыхать остальным матросам. Но вот сам Лурий рядом оказался.
– Почему команда дремлет, когда нам грозит опасность? – встревожился помощник.
– Им опасность не грозит: они не плывут против течения, – ответил капитан и, заломив руки Ириславу, бросил его в пучину морскую и крикнул вдогонку: – Посмотрим, будет ли на дне сиять твоё Солнце!

Но не мог юноша пойти ко дну, ибо берегла его Дивия-жемчужина. Дала она силы небывалые, так что доплыл Ирислав до рахленского берега. Но не в порт попал он, а на отмель пустынную. Садилось Ясное Светило за кромку глади водной, разливало краску алую по небу и по морю, пронзало последними лучами золотыми сиреневые облака пушистые. И была эта картина столь прекрасна, что защемило сердце юноши: вспомнил он красоту княжны и понял, что жить без неё не может. И раз спасла его Дивия, то нарушит он приказ князя, пойдёт в родную страну девы прекрасной и попросит там, чтобы воспоминания тягостные отпустили его. Тогда станет он жить, как прежде: странствовать, трудиться для добрых людей да любоваться своей жемчужиной чудесной.
Не было теперь у Ирислава даже лошади с телегой, а потому долго добирался он до княжества Зензевейского, и помогала ему в пути том трудном лишь Жемчужина Дивия. Но не решился юноша идти ни в столицу, ни в города крупные: боялся не столько княжьего гнева, сколько печальных вестей о княжне. И хоть слышал Ирислав, ещё служа на корабле, что нет больше красавицы зензевейской Эореи, но надеялся, что говорят не о его возлюбленной.
Пошёл юноша в лес далёкий, что раскинулся на севере княжества. Надеялся он, что на лоне тихой природы, под ясным небом голубым и золотистым Солнцем скорее забудется светило его трёх последних лет. Но в ту пору как раз цвела природа и всё напоминало о Любви. А если та любовь была несчастной, то лес лишь растравлял больную душу.
И стало Ириславу нестерпимо больно, но, на счастье его, рядом оказалась лесная неприметная речушка с прохладной водицей. Окунул он голову в воду – и гореть она перестала, а по телу разлилась такая нега, что заснул юноша на травке под сенью дерева, что росло чуть-чуть поодаль от речного берега.
Проснулся он от резкого толчка под сердце, словно ударила его Дивия-жемчужина. Взглянул он на речку – и мир в его глазах перевернулся, ибо у воды увидел юноша красавицу, которой были заняты все мысли. Сидела она спиной к нему, и пышные волосы её золотистые спадали до самой земли, прикрывая платье её чёрное.
Стирая в холодной воде речной одно из своих чёрных покрывал, внезапно страх почуяла Эорея, будто голодный волк или медведь приблизился к ней. Но знала, что не медведь то и не волк, да и не боялась она зверей диких: не трогали те княжну, а, если б вздумалось кому-нибудь её загрызть, знать, такова её судьба – жизнью своей теперь не дорожила дева. «Неужто Он стоит и смотрит на меня?» – подумала о юноше неведомом княжна и растерялась. Хотелось выть, и плакать, и смеяться.
– Эорея?.. – послышался вдруг робкий голос, который дева узнала сразу.
И захотелось деве обернуться, но вовремя себя она сдержала.
– Стой, где стоишь! – сказала она властно. – Ни на шаг ближе подойти не смей, не то я утоплюсь!
– Хорошо, стою я далеко. Но ты меня не бойся: тебя я не обижу, ибо люблю с того момента, как увидал глаза твои впервые. Нет, даже раньше, когда в пять лет явилась ты во сне мне Дивией-жемчужиной.
– Замолчи! – закричала Эорея, не в силах больше слушать то, что думала сама, и слёзы покатились из её глаза единственного.
Почувствовав, что юноша стоит недалеко и уходить не думает, промолвила она сурово:
– Скажи мне своё имя.
– Ирислав.
– О, твоё имя так же прекрасно, как и ты сам, – еле слышно прошептала дева, а громче добавила: – Ирислав, я буду о тебе молиться всем богам, чтоб даровали тебе счастье, но большего ты от меня не требуй!
– Как скажешь... Я лишь молиться буду на тебя.
– Напрасно! – отрезала княжна. – А теперь уйди с моей дороги, и горе нам, коли пути наши сойдутся ещё хоть раз!
Повиновался Ирислав и лишь краем глаза увидел, как от речки к чаще лесной скользнула чёрная тень. Значит, Эорея была в чёрном платье! Но отчего же? Может, траур в её семье? Нет, тогда бы в голосе княжны услышал слёзы юноша,  а он услышал страх.
Страх? Откуда? Чего бояться может столь невинное создание? А то, как с ним дева говорила, подсказало Ириславу, что теплится любовь к нему в её сердце. Значит, княжна боится мужа! Проклятый принц Гарив! Наверное, он мучает её, ревнуя ко всем и вся, и заставляет прятать красоту свою под чёрными одеждами. Жалел Ирислав, что не уследил он, куда пошла Эорея, иначе сразу отомстил бы принцу Арамскому за все страдания своей возлюбленной. Но ничего! Ещё он оберётся до Гарива и тогда!..
До ночи юноша выдумывал месть тирану-ревнивцу, и не успел ещё заснуть, как услыхал из чащи лесной не то стон, не то вой жалобный, будто кто-то в капкан попался. Пожалел Ирислав зверя неведомого и пошёл на звук, чтобы освободить его.
Но не из капкана стон тот раздавался, а из норы просторной и глубокой, где, видно, раньше зимовал медведь.  Глянул юноша внутрь и обомлел: там плакала, кусая руки, Эорея. Не посмел Ирислав заговорить с нею, ибо была она в тот час особенно слаба и беззащитна. 
А княжна так сильно плакала потому, что утром повела себя жестоко с тем, кого любила больше жизнь и кто её любил не меньше. Руки же кусала, чтоб плач свой заглушить, чтоб никого им не встревожить.
С той ночи Ирислав ходил по лесу сам не свой. Боялся отыскать он Эорею, но и не мог покинуть те места, где дева обитала. Молился юноша богам светлым, чтоб дали они ему разум, чтобы понять собственное сердце. Просил помощи и у чудесной жемчужины. Но молчали боги, не давала знака и Дивия. Тогда решил Ирислав, что нет ему больше места на этом свете, и захотел он  утопиться в тёмной заводи лесной, что была поодаль от речки и куда не заходил человек, да и животные там появлялись редко. Не хотел он, чтобы возлюбленная, пускай случайно, увидала его тело мёртвое.
Но когда подошёл юноша к той заводи, то увидал на берегу её одежды чёрные и догадался, что купается сейчас в воде княжна. «Что ж, подожду, пока она уйдёт, – подумал Ирислав. – Но прятаться я далеко не стану – хоть перед смертью наслажусь красотой Эореи!»  Присел он возле чахлого деревца ивы и стал ждать. Немного времени прошло, как наплавалась дева в тихой заводи и вышла на берег. Увидал Ирислав её обнажённой и оцепенел: ужаснула его кожа дряблая, покрытая пятнами алыми, и лицо одноглазое, шрамами перерезанное. Показалось юноше, что заметила его княжна, но не мог он пошевелиться, придавленный горем её.
А несчастная Эорея в упор глядела на своего возлюбленного и видела лишь страх в его глазах. От горького стыда, что открыл он уродство её, нырнула вновь княжна в заводь тёмную. Понял Ирислав, что не выплывет дева по воле собственной, и ринулся спасать её, и вытащил на берег, хоть она сопротивлялась.
– Пусти меня! – кричала Эорея, брыкаясь и ногами и руками.
– Нет, тебе я умереть не дам, хоть бы то жизни стоило мне самому!
– Пусти! Мне нету жизни после того, как ты меня увидел такой...
– Молчи! Тебя я полюблю в любом обличье!
– Не ври! Сама себя я не люблю давно. Пусти, злодей, немедленно!
Но крепко Ирислав держал её за плечи,  а когда Эорея всё же смогла высвободить руки, схватил за тонкий стан. Рассердилась княжна и стала рвать на юноше одежду. В руке её вдруг оказалось нечто большое и твёрдое. Посмотрела внимательно дева на тот предмет и на миг забыла, что с ней.
– Какая огромная ракушка! – восхитилась Эорея, погладив перламутр. – В такой достойна находиться лишь Дивия-жемчужина...
– Это и есть царица жемчуга, – ласково молвил Ирислав, радуясь, что дева присмирела. – Её я приобрёл за все богатства, что мой род копил веками, а она дала мне молодость навечно и потом не раз мне жизнь спасала. Ныне готов отдать я Дивию тебе за нежный взгляд один.
– За взгляд один? О, как же это мало для влюблённых! А ты не просто мой любимый, ты суженый, обещанный мне в детстве. Помню, волхв Велеяр сказал: «Будет счастлива княжна Эорея с тем, кто Дивией-жемчужиной владеет!» А ты про взгляд! – вздохнула дева. – Да я, если б могла, то сердце своё вынула и положила б под ноги тебе!
– Такой я жертвы не приму, ты знаешь.
– Я целовать тебя готова с ног до головы и с головы до ног, – как в забытьи, шептала Эорея. – Но своими мерзкими губами к тебе я не посмею прикоснуться. Позволь, я поцелую твою Дивию!
Но не ответил Ирислав: он плакал от слов её.
Лишь только губы княжны соприкоснулись с жемчужиной чудесной, окутало обеих облако густое, блестевшее, как перламутр на Солнце. Когда рассеялось то облако, захотелось Ириславу глаза зажмурить, чтоб не ослепнуть от двух светил: сияла Эореи красота, а Дивия-жемчужина была под стать ей.
– Теперь, княжна, ты можешь утопиться! – шутливо молвил юноша и отпустил её.
– Ах, весельчак! – улыбнулась она и подошла к воде, которая от чар жемчужины светлее стала.
Увидала обнажённая Эорея себя во всей красе и от отраженья глаз отвести не могла: исчезли пятна, пропали шрамы, а нос и глаз утраченный возникли и казались ещё милее. Долго у заводи княжна сидела, сама себе даря улыбки, сама собой любуясь. Рядом стоял Ирислав, восхищаясь красотой своей возлюбленной. А когда сел он рядом с ней, и заметили оба, как они прекрасны вместе, потянулись их губы и руки друг к другу – и исчез для них весь мир, лишь их Любовь осталась...

– О Ирислав, – молвила на следующий день княжна, – я вижу вновь прекрасный мир и восхищаюсь им! Я вновь люблю всех, кто живёт на этом свете! Я поняла отца, простила брата – хочу опять увидеться с родными. И даже на Вилину, Форнову жену, я не в обиде. Как думаешь, примут они меня, их Эорею прежнюю, любимицу семьи и зензевейцев всех?
Со вздохом ей ответил юноша:
– Да, Солнцем ты была и для родных, и для всего народа. Но, главное, ты Солнце для меня, и не хочу делить тебя ни с кем! А потому, прошу, останемся пока в лесу. Нам будет лучшим ложем мягкая трава, а небо и деревьев кроны – лучшей крышей. Жемчужина же Дивия обережёт нашу Любовь от всех невзгод.
– Как скажешь, властелин моего сердца! Если честно, отец не нужен мне, не нужен брат с его женой, и зензевейцы не нужны мне – пусть хранят их боги! Пусть всем даруют счастье и любовь, как нам!
 – Ты так добра и так красива, Эорея, и в платье перламутрового цвета, и без него...
– Спасибо Дивие-жемчужине за всё!

Но через месяц опять стала просить княжна Ирислава пойти к её отцу и попросить принять их во дворце.
– Я чую, что уже ношу под сердцем жизнь новую! А скоро ведь начнутся холода. И если мне с тобой везде тепло, везде приятно, то ребёнку нашему я не желаю участи скитальца – пускай родится он в палатах княжеских, как подобает то по роду моему.
Не стал возражать юноша – и пошли они в столицу зензевейскую. Но привратники дворцовые сообщили, что молодой князь с ближайшими придворными и со своим отцом отъехал на охоту и уж четвёртый день там пропадает.
– Но вас, красавица, я провожу к княгине, – сказал один из слуг. – Как вы прекрасны! Как вы похожи на покойную княжну, на Эорею, какой была она до горя страшного!
– Как – на покойную?! – опешил Ирислав.
Слуга попался разговорчивый и, пока вел их к Вилине, рассказал ту страшную историю, о которой год назад судачило всё княжество, но которая до чащи лесной не добралась.
 – Три года бедная княжна терпела своё уродство, а потом, не знаю почему, покинула дворец. И через десять дней в лесу ближайшем женский труп нашли в одеждах чёрных. В платье Эореи! – слуга заплакал. – Весь труп в крови – его, как видно, растерзали злые звери... Нет, не могу я дальше говорить... Мы до сих пор все плачем, хоть траур лишь на месяц был объявлен...
– Я Эорея... – призналась дева.
– О, прошу, не смейтесь надо мной! Не растравляйте вы моей душевной раны! Ах, вот и покои госпожи моей. Я доложу ей о красавице, что хочет её видеть.
После слов о смерти Эореи со смущённым сердцем вошла пара в гостиную княгини, где та с Райеной играла в карты. Одного лишь взгляда хватило Вилине, чтобы узнать золовку.
– Зачем пришла? – спросила она резко.
– Вилина, тебя не удивляет, что я «воскресла» и что вернулась красота моя?
– Воскреснуть может только мёртвый, а ты жила в лесу далёком, я это знаю. Та нищенка, что была оплакана вместо тебя, сама просила смерти: я купила жизнь её за кров и пищу для её детей.
– Но для чего ты не меня убила? – удивилась Эорея.
–Тебя с рожденья боги берегут и Дивия-жемчужина, иначе давно расправилась бы я с тобой. Зато ты для других мертва: у твоего отца есть дочь-малышка – сущий ангелочек! У Форна – младшая сестра, в которой он души не чает.
– Ибо детей своих дождаться не надеется! – в лицо Вилине бросила княжна.
– Ты пришла сюда, чтоб оскорблять меня?! – пришла княгиня в ярость.
– Нет, хотела я забыть все распри прежние, домой вернуться в милую семью, но вижу: нет нам примиренья в этой жизни!
– Не можем жить мы под крышею одной с волчицей! – воскликнул Ирислав.
– Даже если б вы хотели, не приняла б я вас, – с презреньем фыркнула Вилина. – Ступайте прочь из княжества, где нету больше Эореи, – вот мой совет последний. А чтоб быстрей отсюда вы убрались, по моему приказу вам выделят и лошадь, и телегу, и провожатых-воинов, чтобы случайно вы не заблудились и чтобы ненароком вас не обидел кто-нибудь в дороге.
Но когда Вилина осталась наедине с Райеной, шепнула та княгине:
– Зря ты выгнала княжну так грубо! Мне показалось, что она непраздна, а у тебя не может быть детей...
– Ты сошла с ума! Ни за что сын презренной Эореи не станет наследником своего дяди!
– Но мог бы стать он твоим сыном.
– Тогда, – княгиня хищно улыбнулась, – даже лучше, что княжна поселится от нас далёко. Но из виду её не упущу я!

VIII. Пристанище

Долго плакала Эорея, поражённая приёмом, оказанным в родном её дворце. Ещё больше печалило её то, что приходилось покидать милое княжество Зензевейское, где прошла вся жизнь её, многорадостная и многострадальная. Ирислав утешал возлюбленную, ибо привык он к странствиям, да с княжеством прощался уже во второй раз. И первый отъезд его намного был печальнее для юноши, ибо тогда он покидал своё светило, а ныне оно было всегда рядом.
Прибыли они к королю арамскому, отцу принца Гарива, и попросили у него пристанища. Но сказал правитель, что примет лишь Эорею и выдаст замуж её за старшего сына своего, который так и не женился после помолвки неудачной и после гибели волшебницы Конгуды. Не захотела княжна покидать самого близкого для неё человека, и пришлось им вместе оставить королевство Арамское.
Пожалел теперь Ирислав, что отдал все свои богатства, и земли, и дворец за Дивию-жемчужину, которая не может дать им кров. Иначе привёл бы он Эорею в свои арамские владения, и сделалась бы она полновластной хозяйкой их. Но тут же вспомнил юноша, что, если бы не чудесная жемчужина, был бы он теперь почти стариком, да и возлюбленной красота не вернулась бы.
– Прости меня, Дивия, что чуть не разуверился в тебе, – прошептал Ирислав. – Знаю я, что бережёшь ты нас.
В ту же ночь приснилось ему, что найдут они с Эореей пристанище в царстве Рахленском.
Приходила на землю осень, холодная и промозглая, когда прибыли туда княжна и возлюбленный её. Увидели они равнины рахленские, где ещё трава оставалась и паслось стадо овечье, наслаждаясь последними деньками вольными на природе.
– Чьё это стадо? – спросила Эорея пастуха.
– Всей моей деревни, – ответил тот не сразу, ибо был поражён он красотою девы.
– Богатая у вас деревня, – отметил Ирислав. – Может, найдётся место, чтоб приютить двух странников бездомных?
– Трёх, ведь ношу ребёнка я под сердцем.
– Вас приютить?! – пастух изумился. – Мы бы рады, но даже в нашей деревне не найдётся хором, подходящих для вас.
– Не беспокойтесь, жили мы в хоромах, но знали счастья меньше там, чем под открытым небом леса.
– Ну да, ведь счастье, как и несчастье, в жилье неприхотливо: стучится и во дворец царя, и в бедную лачугу, – стал рассуждать пастух. – Семья моя обоих знает не понаслышке.
  – Кто ты? – спросила Эорея.
– Меня зовут Ганот, я внук Тамола-пастуха и младший брат Арона, что погибли, пытаясь Дивию-жемчужину достать.
– Поедем-ка отсюда, Ирислав! Он нас не примет, – вздохнула тяжело княжна.
– Но почему же? – удивился Ганот.
– Мы владеем той жемчужиной.
– Значит, правда, что Арон нашёл её! – воскликнул радостно пастух. – А мы не верили. Как хорошо, что Дивия в руках у вас, такой чудесной пары! А то боялся я, что захватил её старик, Кросий-убийца. Можно взглянуть на то сокровище хотя б одним глазком?
– Смотрите, сколько будет вам угодно! – с этими словам Ирислав Ганоту протянул ракушку перламутровую, в которой чудесная Дивия сияла.
– Как она красива! Теперь я понимаю деда и брата: ради жемчужины такой готов был бы и я погибнуть. Прошу я вас, не уезжайте! Останьтесь в хижине моей убогой! А лучше поселю я вас к своим родителям, ведь у них и дом просторнее, и моя бабка, вдова Тамола, – повитуха. Взамен прошу лишь об одном: позвольте хоть раз в неделю мне на Дивию смотреть и гладить перламутр её ракушки.
– За вашу доброту готовы мы показывать жемчужину хоть каждый день, – заулыбалась Эорея.

Радушно приняли гостей нежданных родители Ганота-пастуха, и бабушка его, и брат с сестрою младшие. А Дивии-жемчужине обрадовались даже, ибо была она им памятью о погибших Тамоле и Ароне. И жили Эорея с Ириславом  не в роскоши, зато в большой любви, согретые теплом очага домашнего. И так им понравилась рахленская деревня, что захотели они там навсегда остаться. А отец Ганота и его соседи пообещали Ириславу помочь в постройке собственного дома.
Зимой дошёл до Эореи слух, что в княжестве Зензевейском должен появиться на свет наследник престола долгожданный, и от всего сердца порадовалась она за Форна и Вилину.
Одним прекрасным утром на заре весны, лишь только Солнце небо осветило лучами золотыми, и птицы первые запели, славя зарю и пробуждение природы, у Эореи родились дети: сын и дочь. Оба младенца были так прелестны, что повитуха воскликнула невольно:
– Нашей княжне недолго оставаться самой прекрасной девою на свете: лет через десять затмит её красу родная дочка!
– Пусть Дивия-жемчужина дарует счастья детям, как и мне, – вздохнула сладко мать.
Вместе с Ириславом назвали они дочку Дивией в честь оберега своего, а сына – Заряславом, ибо на свет он появился на заре и дня, и года, нового для всей природы. Души не чаяли родители в младенцах. Не тяжело было для Эореи сидеть у колыбелей день и ночь, с детьми своими нянчиться, петь колыбельные. Хоть предлагали помощь и мать, и младшая сестра Ганота, от всех отказывалась дева – лишь себе доверить малышей могла. И даже Ириславу порой непросто было к детям подступиться. 
У изголовья колыбелей мать поместила ракушку с Жемчужиной Дивией, чтобы хранила дочурку она и сыночка. А ещё тайно ждала Эорея, когда объявят, кто же родился в семье её брата. Тогда пошлёт она весть с поздравлением Форну.
Прошло меньше месяца, как на свет появились Заряслав и Дивия. Стала весна полновластной хозяйкой природы. С каждым днём Солнце светило всё ярче, радостью мир наполняя, всё гуще травы росли, а птиц голоса громкою песней звучали. В такие деньки воздух, казалось, наполнился ароматом особым, что головки юным кружил и спать не давал им. А если заснуть кому всё ж удавалось, тот спал как убитый, и в снах грезил о сокровенном...
В один такой вечер весенний почувствовали Ирислав, Эорея и все, с кем они жили в доме, запах пьянящий дурманный. Никто не успел разобраться, откуда возник он, как сон всех сморил. И даже над колыбелью княжна сном тяжёлым забылась.
Наутро дом весь проснулся с такой головой, как бывает после веселья бездумного с пьянством неумеренным. Очнулась и Эорея и обвела всё вокруг взором туманным: между двумя колыбелями Дивия-жемчужина сияла по-прежнему, а в правой из них Дивия-дочка спала. Сына же не было – пропал Заряслав. Тут мать поняла, отчего снились ей страшные твари, но пробудиться она не могла.
– О боги! За что посылаете мне столь великое горе! – так закричала княжна, что с сознанья других мигом спала пелена. – Где сын мой?! Жемчужина, где Заряслав?!
Никто ей ответить не мог. Поднялась суматоха великая: Ирислав и хозяева дома побежали во двор, стали искать малыша – вдруг домовой вздумал сыграть злую шутку? Но не было там Заряслава. Тогда подняли на ноги жителей всех деревенских и стали расспрашивать их, но никто ночью не делал ни шагу из дома, и младенца никто не видал. А иные говорили, что днём недалеко от деревни видели странных людей, одетых как знатной особы гонцы, но с ними начать разговор не посмели.
– О, Чернобоговы слуги взяли моего малыша! – запричитала, об этом узнав, Эорея.
Плач её был так надрывен, что  волосы вставали дыбом даже у тех, кто мимо дома шёл – лишь Дивия-дочурка не проснулась. С тревогой взял на руки малышку Ирислав и понял, что она не дышит, прислушался: не бьётся сердечко малое!
– Что с нашей дочкой? – с ужасом спросила дева.
В ответ послышались печальные слова:
– Её душа переселилась в пресветлый Ирий-град. Не вынесла она дурмана, который нам дал лишь тяжёлый сон.
– О светлая богиня Доля, за что меня ты невзлюбила?! О чёрная Недоля, за что же так ко мне ты привязалась?! – стенала Эорея, о смерти дочери узнав.
Безутешна была дева в своём горе: рвала золотые прекрасные волосы, билась головой о колыбели детей своих утраченных, а потом лицо и голову золою посыпала. А нарыдавшись так, что глаза от слёз померкли, заснула Эорея на три дня, и не могла она малютку Дивию нести в последний путь.
А когда княжна проснулась, то первым делом попросила подать детей её, чтоб покормить она могла их. Но Ирислав, что за эти дни, глаз не сомкнув, подле неё сидел, отвёл свой взгляд и промолчал. Молчали и другие. Безмолвно Дивия-жемчужина сияла светом серо-серебристым.
– А, всё помню я прекрасно! То Чернобог украл моих детей! – вскричала Эорея, и в глазах её блеснула ярость. – Но их найду я и вырву из лап его! А если окажусь слаба, то выкуплю ценою Дивии-жемчужины!
Схватила дева ракушку чудесную и прочь из дома бросилась, а Ирислав – за нею вслед, чтоб оградить от всякого безумства. Случайно ли, или по веленью свыше шёл по деревне в это время волхв Велеяр. Княжна его узнала и на колени бросилась, с мольбой воздев к нему руки.
– О, мудрый волхв, не раз я на своём пути тебя встречаю. Ты говоришь всегда лишь правду, оттого сбываются слова твои. Мне предсказал ты счастье с Ириславом, ещё когда была совсем мала я и даже имени его не знала. И напророчил ты мне исцеленье от ран моих, когда другие руки опустили пред чёрной магией. Теперь страдаю я так сильно, как не бывало в жизни моей трудной. Так помоги мне, светлый Велеяр! Хоть одним словом укажи то место, где я могу найти своих детей! Я ног своих не пожалею – и на край света доберусь!
И Эорея с Ириславом к ногам волхва припали.
– Встаньте, мои дети, – молвил Велеяр и руки подал им. – Отрадно мне вас видеть, ибо вы да Дивия-жемчужина – те три звезды, что свет дают моим глазам, уставшим от грязи мира этого. И радуюсь я сам, когда, по воле богов моих, могу я сообщить вам весть приятную. И ныне та минута вновь настала.
– Ты знаешь, как победить нам Чернобога, что сына нашего украл? – спросила Эорея и от волненья даже задрожала.
– К счастью, не он свершил злодейство то, а лишь Вилина, княгиня зензевейская.
– Ох, доберусь я до неё и палкой разобью ей голову, как убивают змей! –воскликнул гневно Ирислав.
– Не горячись, мой друг, – волхв улыбнулся. – От собственного горя взяла Вилина вашего сыночка и за дитя своё всем выдала. И муж её поверит, что стал отцом богатыря, который, к тому же, похож лицом на Эорею. И назовёт он сына Годрик, в честь предка вашего, что княжество расширил вдвое и управлял им восемьдесят лет. И рядом с тем ребёнком Вилина подобреет, и  недостатка в любви не будет знать ни в детстве он, ни в юности. А в тридцать лет престол получит Годрик, ведь по достоинству оценит Форн и разум его, и силу.  И весь народ полюбит князя нового, и слабы будут у него враги.
– А сам кого полюбит наш сынок? – не вытерпела Эорея.
– О, он нарушит обычай древний и женится на иноземке. Но никто тому не воспротивится, ибо на свете не будет девы красивей Конгуды, младшей дочки принца Гарива, что не родилась пока. Однако даже ей сравняться не удастся с Эореей ни в красоте, ни в доброте душевной.
– Я так и думал! – улыбнулся Ирислав.
– Ах, Велеяр, не слушай ты его, а продолжай! Мне так приятно тебя слушать!
– И счастливой парой Годрик с Конгудой долго проживут, и семеро детей у них родится. Ваш сын не будет жаловать войну, и мир будет царить у них с соседями, а споры, что станут очень редки, решат с умом. За всё правленье князя зензевейцы ни в чём не будут ведать недостачи. А умрёт ваш сын, пройдя круг жизни полный, потомками своими окружён. И долго подданные будут говорить о времени том золотом, и сложат о нём легенды.
Когда закончил волхв повествованье, то слёзы радости блестели на глазах у Эореи, а Ирислав сиял от гордости за сына.
– А что же с дочкой нашей? – вдруг княжна спросила.
– Её найдёте вы, когда придёте к морю, но не в портовый рахленский город, а туда, куда укажет Дивия-жемчужина. А впрочем, чтоб ваш путь не усложнять, я сам отправлюсь с вами к морю.
И только он промолвил те слова, как увидали Ирислав и Эорея позади себя двухместную колесницу дивную в форме ракушки раскрытой, запряжённую тройкой коней крылатых, и гривы, и хвосты, и крылья, и уздечки их усыпаны были жемчугом крупным. На сиденье же лежала раковина с Дивией-жемчужиной.
Волхв Велеяр сел управлять конями, влюблённые, обняв друг друга, уселись в саму колесницу, а ракушку с жемчужиной чудесной держала в руке княжна. И взмыли кони в высь небесную, и летели они над царством Рахленским над облаками густыми, так что не могли видеть их люди.
Опустилась колесница на берег моря лазурного, на песочек золотистый, когда Ясное Светило в самом зените пребывало. И удивился Ирислав, ибо именно сюда выплыл он благодаря Жемчужине Дивии, когда Лурию-капитану оскорблённому не удалось погубить его.
– А где же наша дочка? – тревожилась всё Эорея, но Велеяр лишь улыбнулся с хитринкой лёгкой.
– Милая, взгляни на небо! – вдруг воскликнул юноша. – Те облака большие словно створки огромной ракушки, а Солнце между ними – как Дивия-жемчужина.
– Я вижу! Как же здесь прекрасно! – и княжна впервые рассмеялась со дня потери своих детей. – Готова я навечно тут остаться, вот только дочку б милую найти...
– Ты посмотри, родная, – говорил своё Ирислав, – Солнцу неловко стало, ибо увидело оно, что есть светило, способное затмить его. И вот на Солнце точка появилась! Она растёт!
– Ой, неужели разгневался на нас Ярило?
Но волхв стоял спокойно – значит, не было беды. А точка, становясь всё больше, приближалась к морю. И наконец, стали видны черты колесницы огненной, четвёркой коней сверкающих запряжённой. Когда опустилась она на берег, обмерли Эорея с Ириславом, ибо в колеснице той стояли сам Хорс Ясноликий с прекрасной женой своей Зарёй-Заряницей и детьми их: юными дочерями Милавицей и Мирцаной  и сыном Зничем, что распоряжался звёздами.
– Здравствуй Эорея, сестра моя, Ярилы-Солнца дочь! – промолвила богиня Заряница, обняв деву. – Знай, без тебя зря величают Ирий-град пресветлым!
– Я недостойна похвалы такой от той, чья красота воистину способна ослеплять, – ответила княжна, потупя взор. – Но раз ты так ко мне добра, скажи, де дочь моя! Неужто нет её на этом свете?
– Свет этот не для вас, – Заря сказала. – Здесь души чистые испортить норовят. А если смеют те сопротивляться, то стремятся злые силы их грязью запятнать, сломить, убить!
– Да, верно, дорогая Заряница, – вздохнула Эорея.
– А потому явились мы, чтобы забрать вас в Ирий, град богов! – Хорс объявил. – Ты, Велеяр, прошу, последуй с нами: наверное, тебе мир этот тоже не по нраву.
– Да, не один круг жизни я прошёл и стосковался уж по небу, и по богам пресветлым, чью честно исполнял я волю.
– И дочери моей душа живёт подле богов? – изумилась Эорея.
– Да, её звезда рядом со мной сияет, – обрадовала Милавица. – Взгляните, она вам улыбается сейчас и просит показать ей Дивию-жемчужину!
Действительно, на светлом небе, недалеко от Солнца золотого мерцала звёздочка, вливая в сердце неведомое тихое тепло. А когда открыла ракушку перламутровую Эорея, то сияние жемчужины чудесной прямо к звезде-малютке полилось – и соткалась от света их дорога, по которой колесницы попасть могли в пресветлый Ирий-град.
И двинулась по той дороге колесница огненная с Хорсом и его семейством, а вслед за ними – жемчужная, которой правил волхв Велеяр. И поднимались они высоко над землёй и над морем. Так высоко, как птицы не смели б подняться. Крепко держал Ирислав свою любимую, а она ракушку с Дивией сжав в руке, глядела на ту красоту, что под ней расстилалась, и с нею прощалась навеки.
– Как же красив мир тот, что мы покидаем! – всплеснула руками Эорея, пальцы разжав ненароком.
И ракушка перламутровая с Жемчужиной Дивией чудесной вниз полетела, но не упала в море, а расшиблась о гору каменную, и осколки её разлетелись на полсвета. Но так была счастлива дева, и возлюбленный её, и волхв Велеяр, и те, кто перед ними на колеснице ехал, что не заметил никто потери той.
Зато на земле стали находить осколки дивные блестящие, на бриллианты похожие. И у кого оказывалась часть раковины чудесной, тот становился красивее и добрее, а кому попадалась крупица самой Дивии-жемчужины, обретал Любовь Настоящую. Хранили люди осколки найденные как сокровище величайшее. А те, что отыскать не удалось, присыпала земля или погребло море – и стало трудней до них добраться.
Но до сих пор с помощью них служит людям Жемчужина Дивия, даря Добро, Красоту и Любовь.

КОНЕЦ