Мы ехали на дачу. Солнце взобралось уже достаточно высоко и, зацепившись за верхушки деревьев, повисло над лесом. Поляна невдалеке от деревни залита сиянием, в тёплых солнечных лучах купается небольшое стадо коз. Пастух, русоголовый и голубоглазый, провожает нас добрым взглядом. Пасторальная картинка. На душе грусть, светлая грусть.
Каждый раз, подъезжая к этой деревне, я невольно начинала икать глазами пастуха. И однажды увидела его с маленькой девочкой, сидящей у него на коленях. Голубые глаза и выбеленная солнцем белокурая головка – дочка, подумала.
Пастух растревожил память, и из далекой юности выплыла лодка с рыбаком. Красивый мужчина, хорошо развитый бронзовый торс, крупная голова, яркие синие глаза на опалённом южным солнцем лице, шкиперская бородка. Это Володя - городская знаменитость, рыбак. Володя был незаурядной личностью, и около него собирались талантливые люди. Одним из таких людей был его друг-гинеколог. Дружили с ним и прокурор, и мой отчим - начальник участка электропечей на крупном заводе.
Талантливый, умелый отчим и лодку-плоскодонку, и книжный шкаф мог сделать своими руками. Володя заразил его рыбалкой, открыл секреты приманок для рыб, показал места наилучшего клёва. Я помню сытный запах кукурузной каши и, если не ошибаюсь, анисового масла, таким было снадобье, которое мы готовили для рыб. Если не ленилась, тоже шла на рыбалку. Помню нежелание разнеженного тела выползать из божественного тепла постели, прохладу едва засветившегося утра и всюду проникающую сырость тумана. И только теперь поняла – это было счастье!
Учитывая военные заслуги, власти города разрешили Володе рыбачить в запретной зоне, недалеко от плотины. Его вывозили ранней весной на Днепр, он ставил на острове шалаш и жил в нём до поздней осени. Катя, его жена, приходила к шлюзу после утренней зорьки. Володя приплывал на лодке, вываливал из садков живую рыбу, стремящуюся выскользнуть в реку. Катя ставила в лодку кастрюли с едой, а рыбу несла на базар.
Я запомнила изобилие рыбы на рынке в голодные послевоенные годы. Чего тут только не было – раскормленные войной с виду добродушные усатые сомы; блестящие мокрой чешуёй лещи и подлещики; толстотелые карпы; пёстрые щуки; торпедовидные судаки; краснопёрые окуньки! Всё это трепыхалось, струилось, раскрывало слизистые кровяные жабры, старалось соскользнуть с прилавка! А уж положить этот живой товар в сумку было проблемой - самая строптивая из рыб получала по голове и только тогда затихала.
По воскресеньям около Володи собиралась компания на его знаменитую уху. Было вкусно и весело. Наступал вечер, и Володя уплывал на работу - на вечерней зорьке хорошо идёт рыба. Он был кормильцем семьи, у него рос сын, который стал впоследствии врачом-реаниматором.
Школьницей я часто сбегала с уроков географии. Учительница, пусть простит меня, не помню её имя и отчество. Звали мы её «монашка» за длинную черную юбку, невыразительное лицо и фигуру, напоминающую каменных баб, выставленных около краеведческого музея. Её скучные уроки мы с подружкой прогуливали на Днепре. За это время можно было, пробежать через парк, кубарем скатиться с крутого берега в реку, поплавать, вернуться в парк, и оказаться на уроке физики. На этот урок старались не опаздывать. Свирепую физичку мы побаивались. Злые глаза, увеличенные линзами очков, пронизывали насквозь. Да и линейкой можно было получить.
С географией в моих знаниях и до сих пор непорядок. Страны Африки и Южной Америки у меня меняются местами, перемещаясь с континента на континент, и я, до сих пор, не могу их утихомирить. Столицы Латвии и Литвы встали на места только после автомобильного путешествия по Прибалтике.
Детские впечатления от Днепра, от рыбака дяди Володи, его мужественной внешности, оказалось, жили во мне все эти годы. Пастух из русской деревни вызвал эти воспоминания.
У этих двух сильных мужчин были одинаковые судьбы. Они потеряли ноги, но продолжали крепко стоять на земле.
Сегодня, когда вижу в подземке искалеченных последними войнами молодых людей, которые позволяют другим эксплуатировать их увечья, я вспоминаю Рыбака и Пастуха!