Каждый своим делом должен заниматься, а как же иначе? А с металлом тем более. Вот у нас термист был на заводе. Я-то по пресс-формам работал, сделаем сырую, ее калить надо. Он посмотрит, покурит, говорит: «Это нужно так и так» - режимы уже сложил в голове, печку подберет. Печки тоже с характером. Дружки у него везде. Термичка-то была, дай Господи. В три смены завод работал. Пресс-формы шли косяком, а кроме них же сколько еще всего! Вот он посмотрит, подумает: «Семьдесят две единицы». Твердость то есть. И что характерно: ни больше, ни меньше. Шаман? Нет, ни шаман. Специалист. Пил, правда. То есть насмерть пил. А мы знаем и подгадываем, когда можно с ним работать. Сложное придерживаем, простое и сменщики у него сделают.
Конечно, ругали его. Выговоров сколько было. Пьет, как лошадь. Как верблюд. И хоть бы цирроз его тукнул, хоть бы горячка какая. Ни в одном глазу. А, как выпьет, идет советы давать моему начальнику. Как надо пресс-формы обрабатывать, как производством руководить. Ну, мой-то терпел-терпел, начал от него прятаться. А что ты думаешь? Отлаять-то невозможно, термист этот сам от сохи. Такие слова знает, им же в институтах не обучают.
И вот однажды собрание, разные вопросы. И вдруг открывается в дверь и на тебе – Валентин собственной персоной. И уже готовенький. Полна комната народу, он заходит в кепке, сел, кепку снял и так ехидно: «Ну, и что вы на меня сейчас вешаете?» Уволили его, не выдержали. А он перескочил на другой завод. Встретил его лет через пять: пить бросил, коттедж строит, машину купил. Попал человек в струю.
На его место взяли одного. Знаешь, как говорят, муж жены. Она – кто-то, а он при ней. Пошли у нас трещины сплошные. Пресс-форма по старым деньгам бывает тысяч под тридцать. А он режимы неправильно подберет, там не досмотрит, там – все псу под хвост. А таких пресс-форм не одна идет. А другие детали? Что говорить. Его давай прикрывать. Сверху. Мол, научится. Когда учиться – пятый десяток. Его убивать пора за такие дела. А нам говорят, мол, надо припуск больше оставлять, потом на каленой детали убирать. Я им говорю вежливо, мол, может сразу кубик калить, а я потом микеланджелом притворяться стану, рубить буду эту чушку каленую. Так Микеланджело годами работал, а у меня – нормочасы.
Мало нам этой заразы, так тут еще перестройка. Хозяйства подсобные. У завода тоже хозяйство. И вот направляют от каждого цеха боевой отряд колоть свиней для завода. Разнорядка – двадцать штук. В смысле – свиней. Меня, конечно, в этот отряд. Твою жизнь! Как орден получать, так меня в командировку, а как свиней колоть, это - пожалуйста. Ладно, приехали к вечеру. Пока обустроились, на стол накрыли, чай, то се. А этот говорит: «Мужики, позвольте мне быть забойщиком». А мы что? Давай, говорим, свинячий убийца, действуй.
По первой успели махнуть, этот заходит, нож вытирает о голенище. Нож – в крови. Семеро, говорит, готовы. Мы, кто в чем был, выскочили: лежат у избы семь туш, уже опаленные. Когда успел? Путный человек покурить не успеет, а этот вон чего наворотил. Он говорит: «Ребята, хорош чаи гонять. Я вам сейчас шулюм сооружу». Похлебка такая. Я тебе скажу, я такого шулюма в жизни не ел. То есть – произведение искусства. Спрашиваю: «Ты откуда умеешь так готовить?» У свиньи, оказывается, - двадцать четыре точки есть, где мясо вкусное. Вот он в этих точках его и срезал. Мы к нему пристали: «Ты откуда такой странный взялся?» «А я, - говорит, - ветеринар вообще-то. Мне ваши пресс-формы и прочие ужасы до подоконника». Я его просто зауважал с тех пор. Талант! Специалист.
Что ты спрашиваешь – как термичка? Что значит – что с пресс-формами? Нормально. Мы паренька нашли вменяемого. Стало меньше трещин. А ветеринара мы старались не загружать с тех пор. Ну, не его стезя. Каждый своим делом должен заниматься, а как же иначе?