Юбилей, говоришь? Помню, конечно. Я их всех помню. Кого всех? Юбилеев. Ты о чем спрашиваешь-то? Ну, вот. Чем завод награждал? Да по-разному. Все больше посуду дарили. У меня этих столовых приборов… Я сам могу столовую открыть. Дочери, пока росли, били – не перебили.
Вот, на сорок пять лет смешно получилось. Три дня гуляли. Да, как свадьбу. Что ты! Дым коромыслом стоял. С пятницы начали. А что тянуть-то? Начали в цехе. Потом домой приехали. Почти все. Кто смог. Погуляли нормально. Елена Ивановна у меня знаешь, какая? У-у-у, хозяйка. Варено-жарено, всего много. Ну, и горючее тоже. Не, все хорошо было. До понедельника.
Это, знаешь, как один рассказывал: все было хорошо, и дома, и в семье, и здоровье. Тут – семь лет, школа, и все кончилось. Ну, вот и у меня. Тоже – понедельник, пять утра, подъем на смену. Я ж бригадиром был. Настроение, сам понимаешь, какое. Во рту – как будто… Как будто эскадрон переночевал… Гусар летучих… Негативное, в общем, было настроение.
А тут Елена Ивановна с завтраком, бутерброды, остатки салатов, крылья чьи-то на тарелке лежат. Ну, птичьи, конечно. Ты чего спрашиваешь-то? Рафаил Геннадьич, царство небесное, привез с охоты. Настрелял там. Кого смог. У меня кусок в горло не лезет, устал от выходных-то. Елена Ивановна чуткость проявляет, интересуется тактично, как, мол, чувствую себя. А как чувствую? Есть не могу – вот, как чувствую. Чувствую, старше стал, к могиле ближе. А она, спутница моя дорогая, нет, чтоб поспорить раз в жизни к месту, наоборот поддакивает.
- Что и говорить – сорок пять, уже не мальчик, - сама-то младше меня всего на два года, а туда же - за собой смотреть надо.
- А чего там смотреть-то? – говорю, - чего я там не видел-то? Я еще лет тридцать, как огурчик буду…
- А вот в журнале пишут, - вытаскивает откуда-то любимое свое «Здоровье», - после сорока мужчины в группу риска входят. Надо особо внимательно быть к здоровью. Надо бы тебе, Федор, в санаторий съездить. Ты бы сходил в местком.
Мучаюсь, третий бутерброд доедаю, а сам себе думаю. Отпуск в этом году я еще не брал, на отпуск другие были планы. Елена-то ездила в Гагры с младшей дочерью. У старшей вроде, как хахаль наметился. Мерзавец, конечно, но серьезный парень. Может, и сладится. С другой стороны, надо и о себе подумать.
В месткоме мне сначала отказали: «С ума сошел! Раньше надо было приходить. Сейчас откуда путевки?» А я и не расстроился, матюкнул местные порядки-беспорядки и двинул к дверям, но председательша месткома останавливает:
- Обожди, - говорит, - Федор Владимирович. Прости, дорогой. У тебя же юбилей был? В наш заводской поедешь?
- А у нас откуда санаторий взялся?
- Наш, «Мать и дитя», - говорит. И тут вспоминаю, действительно лет пять назад посылали меня с бригадой отделывать заводской профилакторий километрах в сорока от города.
- Какая я тебе мать? – говорю, - я же… этот… ну, в смысле, отец. И дитя у меня учится, экзамены у нее на носу.
А эта защитница трудового народа зубы скалит.
- Не валяй, - говорит, - дуньку. Если хочешь, оформим. Ты же у нас юбиляр. А заместо дитя, так и я смогла бы.
Так улыбается, у меня, веришь ли, спина вспотела, в животе холодно.
- Оформляй, - говорю, - меня, дитя найду. К обеду.
Она вообще закатилась:
- Ты че? Так быстро родишь, Федь?
- Усыновлю, - говорю, - пиши пока меня.
Прикинул я. Поеду, думаю, с дочкиным хахалем. Он, конечно, мерзавец, но парень серьезный. Надо к нему присмотреться поближе. То есть вдруг зятем будет. Опять же, из армии три месяца как вернулся. Не совсем потерянный, значит. Позвонил ему, поехали, говорю, на курорт. Он – молодец, сразу согласился.
Как решились, спрашиваешь. Конечно, неспокойно немного было – из меня такая же мать, как из него дитя. Решили рискнуть. А что нам сделают? Выгонят, если что. Не привыкать.
Купили билеты на автобус. Запаслись сухим пайком на дорогу: «Бычки в томате». Две бутылки плиски. Каждому. Сушек полкило. Как знать, что там ждет. Надо быть наготове. Парень, хоть и мерзавец, а нормальный оказался. Дочь в людях разбирается, вся в отца. Приехали, решили, по-армейски, создать НЗ. Неприкосновенный запас то есть. Оставшуюся бутылку плиски, сушки и бычков, которые в томате, положили в сумку, зарезервировали. Дочкин хахаль насмешил, никак не мог выговорить «зарезервировали». Укачало, наверное, в дороге. Известное дело, дороги-то у нас какие.
Профилакторий нашли легко. Поселок почти сплошь – частный сектор. Только несколько коробок торчит. Школа искусств, нормальная школа, райком да этот профилакторий. Не доходя маленько решили остановиться, передохнуть. Сели в скверике, вытащили НЗ. Так разволновались, что буквально еда в глотку не лезла. Посидели, покурили. Пустую бутылку из под плиски выкинули, еду обратно в сумки сложили – кто знает, что впереди ждет.
Мерзавец этот так устал, что встать со скамейки уже не смог. Пришлось мне его как в бою – подхватил под руку и поволок. А что с ним делать – не бросать же в чужом краю. Тем более парень-то неплохой. Слабый только. Опять же – а вдруг будущий зять? Дотащились кое-как. Позвонили в дверь.
Открывает мужик, щетина, как у Мимино, на левой руке синий перстень. Выколот, то есть. Ну, наш человек, сразу понятно. Я его культурно спрашиваю, мол, «Мать и дитя» здесь находится? Тот икнул, здесь, заходи, говорит, и дитя заноси, че на пороге стоять?
Я тебе так скажу. Я много шалманов повидал, но такого еще не встречал. Поселили нас на третьем этаже. Обои повытерты, в пятнах. Плафона нет, голая лампочка болтается. У тумбочек дверцы провисли, в шкафу одна вешалка. Какая там мать и какое дите жить может, я не знаю. Я туда собаку свою не поселил бы. Ладно. Зять мой будущий оклемался немного, пошли мы с ним на местный базар. Время-то советское. В магазинах только сырки «Дружба» и хлеб. Ну, горючее тоже. Плиски, правда, нет. Провинция, что ты хочешь… Затарились. Не, еда-то еще городская оставалась, сушки там, бычки. Горючего взяли. Без горючего-то и дизель не едет, а мы ж – люди. «Комсомолку» купили. Газету то есть. Не, ты не подумай. На счет этого ни-ни. Что ты! Руссо туристо, обликом морале. Зачем газету? Скатерти-то у них там нет. Накрыли стол, все поприличней. Только разложились, бычки открыли. Стучат.
Открываю, стоит какая-то, лет за сорок, рот рукой закрывает. «Соли не дадите?» Отсыпал ей, ушла. Только сел, опять стучат. Открываю, следующая, тоже рот прикрыла, утюжка ей надо. Я ей что – бюро добрых услуг? Откуда у меня утюжок? Потом еще. Я спрашиваю: «Вы откуда такие страшные и почему рот закрываете?» А мы, говорят, зубы лечим, повырывали напрочь спереди. Не знали ж, что вы приедете. Я им говорю культурно: «Шли бы вы… зубы вставлять. Не видите что ли, не один я. С дитем». А они мне: «А мы согласны и на дите».
Срамота, а не профилакторий. Не езди ты в такие места, ищи поскромней что-нибудь.
Хахаль-то? Не, он молодцом оказался. Да это ж зять мой старший. А ты и не понял сразу? Я тоже сразу не понял. А вот, видишь, как все удачно сложилось. Это, я считаю, нас трудности сплотили. Отдыхать в таких местах, это, знаешь, нелегко.