7-го сентября в 5 часов утра 2-й и 3-й батальоны Хасанского полка на подручных средствах форсировали реку Нарев и закрепились на захваченном плацдарме.
В единственной на весь полк лодке разместились: командир батальона с адъютантом, два связных, я и мой верный помощник Кабанцов. Мы плавно скользим по клубящейся паром поверхности воды к тому, пугающе затихшему и чужому берегу. Вокруг нас река усеяна плотами, бочками, досками, набитыми соломой плащ-палатками – на всем чем возможно плывут люди.
Вдруг перед нами вырастает пенный столб разрыва. За ним вздымается другой, третий. И через некоторое время точно посередине реки вода кипит от разрывов снарядов и мин. Ясно, что немцы заранее пристреляли реку и теперь спокойно «подбрасывают дрова в топку». Вроде бы уже хуже некуда, но вот над рекой появляется авиация немцев. Наповал убиты двое связных – мы привозим их трупы на ту сторону. Ранен начальник штаба батальона, когда лодка достигает берега, он вываливается из нее и падает лицом в песок. Люди упрямо плывут к вражескому берегу. Пробегающему мимо сержанту в голову попадает мина от немецкого ротного миномета. Труп без головы по инерции пробегает несколько шагов и неуклюже валится набок.
Вдобавок ко всему, выясняется - заминирована песчаная отмель! Я вижу, как фигурки солдат бегут по песку к зеленке. Их подбрасывает взрывами, летят клочки тел. Затем стрелковые цепи сходу налетают на три ряда колючей проволоки и останавливаются перед ними.
Начштаба оказывают помощь, он отправляет меня с радистом вслед за ушедшим вперед комбатом. Иду по следам подорвавшихся и теперь неподвижно лежащих на песке солдат. Бой идет уже наверху в траншеях. Через прорезанные саперами в колючей проволоке проходы поднимаюсь наверх, в окопе разворачиваю рацию и устанавливаю связь.
- Клумба, клумба! Я – лютик! Мы на месте. Прием!
- Родной ты мой! Лютик, я – клумба! Слышу тебя отлично! Держаться, держаться! Сейчас вышлем одеяло и огурцы. Держаться! Как понял? Прием!
- Клумба, вас понял…
Утро того же дня, примерно 11 часов. Давно взошло солнце. Становится жарко во всех смыслах. Мы с Кабанцовым в немецком окопе. В пятидесяти метрах от нас холм, вершину которого венчает тригонометрическая вышка.
В ответ на переправу двух наших батальонов последовала молниеносная реакция немцев – контратака по плацдарму поддержанная танками и самоходками. Сначала прощупывается наш 3-й батальон, затем следует мощный удар по 2-му. Он не выдерживает, немцы начинают утюжить его позиции танками. От комбата 2-го прибегает вестовой с сообщением, что их давят танки, радист убит, и что комбат просит помочь наладить связь. Выдвигаюсь во 2-й батальон.
В 150 метрах от моего окопа стоит «Тигр». Его приплюснутая цилиндрическая башня с длинным стволом развернута вправо. Что могу сделать я? Недалеко вижу наполовину засыпанного землей бронебойщика. Разжимаю его пальцы, освобождая из них противотанковое ружье, и прицеливаюсь в гиганта с широкими гусеницами. ПТРД ухает, поднимая облако пыли. Танк медленно поворачивает орудие в мою сторону. Из набалдашника на конце ствола вырывается струя пламени - звук выстрела и разрыва сливаются в один нескончаемый звон. Меня подбрасывает на дне окопа…
Где я? Что со мной? По-прежнему безжалостно светит солнце. Да вспомнил – танк! Где он? «Тигр» стоит на том же месте и с равными промежутками между выстрелами бьет в сторону наших окопов…
Позиции 2-го батальона, примерно 13 часов дня. Немецкая пехота забрасывает нас гранатами. Они близко, я вижу их пятнистые каски. Свои две РГД я уже бросил. В моих руках чей-то ППШ, у него на исходе второй диск. В окоп влетает и крутится немецкая «колотушка». В голове проскакивает мысль, что упасть на землю нет времени. Граната разрывается возле сидящего радиста 2-го батальона N-ова…
N-ов тяжело ранен – лицо залито кровью, два глазных яблока выскочили из орбит и висят на канатиках… Я волоку его вниз на отмель к другим раненым. Измученный санитар с засученными рукавами сообщает мне, что N-ов уже давно мертв, и тащил я его зря…
Позиции 3-го батальона, приблизительно 15 часов дня. Снова холм, снова тригонометрическая вышка. Вокруг лунный пейзаж - все перепахано-исковеркано, а она треклятая по-прежнему стоит на своем месте. Почему-то я один, Кабанцова нет. Выхожу на связь. Начальник штаба полка кричит, называет меня по имени, тем самым нарушает правила радиообмена.
- Саша, Сашенька! Прием, родной! Держитесь! Держитесь! Где комбат? Держись, милый! Прием.
- Где комбат не знаю. Я тут один. Держусь. Что мне делать? Прием.
- Сейчас мы тебе поможем. Корректируй огонь. Прием.
- Никогда не корректировал. Не знаю, как это делать. Прием.
- Где ты? Дай ориентир. Прием.
- Видите тригонометрический знак? Прием.
- Вижу, Саша, вижу. Прием.
- Дайте огня за вышку 500, правее 100, левее 50. Там автоматчики и самоходки. Прием.
- Саша, сейчас! Сейчас дадим огонька. Дивизион…
Рация хрипит. Я вижу со своего бугра, как за рекой поднимаются клубы пыли, из которых ко мне тянутся дымные с огненными концами щупальца. И за бугром все исчезает в огненном смерче. На какое-то время атака немцев захлебывается…
Снова танки. Перебегают фигурки автоматчиков. Опять тот же «Тигр»? Он подошел еще ближе, у меня ощущение, что я чувствую тепло от работающего двигателя. Господи, как хочется пить!
- Можете еще дать огня? Прием.
- Говори, Саша, говори! Прием.
- Дайте огня по вышке. Огня по вышке! Как поняли? Как поняли?
Снова залп «Катюш». Мир раскалывается на части и рушится в бездну. Трудно дышать. На вершине холма жарко пылает тригонометрический знак. В десяти шагах от меня словно факел из земли торчит фюзеляж неразорвавшегося РС. Придавая окружающей меня картине вид полного безумия, из направленного вверх крылатого сопла в небо бьет сноп огня, искр и черного дыма.
Немцы отходят. Что делать дальше? Что говорить в эфир? Ко мне в окоп вползает лейтенант медицинской службы: «Ты один? Бери рацию, пойдем к соседям». Мы решаем идти на плацдарм соседней дивизии. Говорят, что он гораздо больше чем наш. Спускаемся вниз на отмель, там встречаем трех совершенно ошалевших минометчиков из нашего полка. Впятером двигаемся вдоль реки. Нас обнаруживает наблюдатель с юго-восточного берега – по нам через реку начинает бить прямой наводкой наша артиллерия. Падаю лицом вниз, в бок больно тыкается рация. Словно страус, ломая ногти, закапываю в песок голову. Два минометчика убиты, один из них засыпан песком. Мы втроем вскакиваем и бежим на плацдарм соседней дивизии…
Вечер того же дня, приблизительно 18 часов вечера. Я сижу возле эскарпа и снова пытаюсь связаться с начальником штаба полка. Туго рассекая воздух, прилетает 150 мм немецкий снаряд, затем разрывается и один из его осколков бьет меня между 6-м и 7-м ребром…
Вот и я ранен, жду эвакуации. Настраиваю радиостанцию для передачи ее другому связисту. Приходит лейтенант-радист, перевязывает меня, затем принимает рацию. Мы выходим на связь и узнаем, что плацдарм не сдан! 1-й батальон высадился по нашим следам, а сейчас упрямо удерживает обе линии немецких окопов. Лейтенант советует мне идти в медсанбат их дивизии.
Иду по оставленному немцами окопу. По нему трудно передвигаться, он забит трупами, оружием и какими-то обломками. Меня замечают немцы и начинают стрелять по мне. Плевать, пусть лучше убьют, чем мучиться. По окопу я буду до утра идти. Вылезаю на бруствер, так идти удобнее…
Надо же, не убило! Я брожу по берегу реки среди палаток медсанбата соседней 373-й дивизии. Мне снова делают перевязку, но лечить отказываются, поскольку я из чужой части…
Ночь проходит в палатке медсанбата, а утром я ковыляю к реке. Там солдаты глушат рыбу. Спрашиваю их: «Кто меня перевезет на тот берег?» - «А что ты нам дашь за это?» - «У меня осталась граната. Годится?» - «Конечно, годится. Зачем раненому граната?»
Так закончились мои сутки на Наревском плацдарме.