III. Залесский.
Седьмого ноября Николай привел Елену домой. Удивительно, праздником в доме Суворовых и не пахло. То есть буквально: праздничный стол был вообще не накрыт.
Николай познакомил девушку с матерью, та напряженно взглянула на пришелицу, словно провидя всю грядущую полосу их совместного проживания. Но отец, который писал что-то под старинной лампой с абажуром, рассеянно взглянул на вошедших и тут же поднялся, с улыбкой обратив к Елене свое моложавое породистое лицо.
— С праздником, Георгий Николаевич, — сказала Елена.
Суворов смешно поднял бровь и недоуменно переспросил:
— С праздником? Ах, да. С праздником, с праздником. Как там, на улице? Метель?
Он сел и, не дожидаясь ответа, углубился в свои размышления, прерванные их приходом. Николай приложил палец к губам и, взяв Елену за руку, на цыпочках вышел из кабинета.
— Речь готовит, — шепотом сказал он. — Десятого летит на заседание Академии.
— Чай будете? — сухо предложила Надежда Алексеевна.
— Не откажемся, — улыбнулась Елена.
Надежда Алексеевна никак не отреагировала на девичью попытку завязать отношения и, глядя на сына, спросила, обращаясь только к нему:
— Есть кекс, или с колбасой?
Николай посмотрел на Лену:
— С колбасой?
Елена молча кивнула. Ей было все равно, с чем. Ей было не все равно, как.
Николай же, казалось, ничуть не замечал этих мелочей. Он, наверное, весь в отца, подумала Елена, на мелочи жизни не обращает внимания. Они пошли на кухню и долго сидели там за чаем. Чай пили молча. Неужели вот так будет и потом, подумала Елена. Какая огромная кухня!
— Значит, решено? — сказал Николай. — Подаем заявление после праздников?
— Я не понравилась твоей маме, — вырвалось у Елены, и она поняла, что совершила ошибку.
— Ничего, — успокоил ее Николай. — Разве это важно? Важно, нравишься ли ты мне, а я тебе.
Елена почувствовала вдруг себя намного старше и опытнее Николая. Он был очень похож на отца, но в нем не было того, что сразу же бросилось ей в глаза, как только она увидела Георгия Николаевича с порога, — породистости. А еще — уверенности в себе.
— Ты не ответила: решено?
— Решено, — усталым голосом ответила Елена и не услышала саму себя.
— Жить будем в маленькой комнате. Родители в угловой. В зале обедаем.
Елена хотела было спросить, разве они не собираются когда-нибудь зажить отдельно от родителей, но решила, что эти вопросы задавать еще рано. И впрямь, замуж сперва выйти надо, девушка. А уж потом детей нарожать и жить, как кому вздумается!
Она встряхнула головой, сбросив с себя груз неутешных мыслей, и звонко рассмеялась остроумной реплике Николая. За такой вот смех Николай и обратил на нее внимание.
Когда Николай и Елена вышли из комнаты, Георгий Николаевич отложил в сторону бумаги и задумался, вспоминая Тифлис. Он вспомнил дом под черепичной крышей, веранду второго этажа на балках, перекладины вокруг дома для винограда, инжир и тутовник во дворе. Плоские камни двора, родничок, белую сплошную стену вокруг... Он вышел на кухню и услышал жемчужный смех девушки. Он остановился, как вкопанный. Так когда-то смеялась Софья.
— Так он Суворов? — рассмеялась Софья. — А он тут столько всего поведал о роде Бахметьевых! До князя Владимира дошел.
— Это наши дальние родственники, по линии матушки, — сказал Георгий. — И там столько мутной воды. Зато по линии отца все чисто, как бриллиант.
— Чисто, да не совсем! — снова засмеялась Софья. — Что таиться тогда, если все чисто?
— Оттого, наверное, Лавр и таится, — заметил Георгий, — что слишком все ясно и чисто.
— Не верю. Тут что-то не то! Я думаю, все дело в шкатулке. Она постоянно с ним, а за поясом два пистолета.
— Документы, наверное, доверенности, закладные... мало ли что?
Софья пожала плечиками:
— Уж половина Тифлиса знает, что у него там или фунты, или золото. Георгий, я прошу вас, отвлеките его от этого жуткого занятия. Глядеть страшно!
Георгий подвел Софью к дамам, извинился и отошел к брату. Тот бросил играть в карты и сидел в кресле, подбрасывая в воздух кинжал. Он был уже изрядно пьян, но еще весел и открыт. А кинжал, описав в воздухе двойное или тройное сальто, неизменно падал к нему в ладонь рукоятью.
— Что, братишка, что Жорж, как тебе тут у нас, на Кавказе? — воскликнул он, продолжая подбрасывать кинжал, не глядя на него.
— Лавр, я хотел бы поговорить с тобой, — тихо произнес Георгий. — Осторожней.
— Говори! — закричал Лавр. — Я ни перед кем не таюсь! Говори!
— Лавр, я действительно хочу поговорить с тобой. Конфиденциально.
Лавр не стал ловить кинжал, расставил колени, и тот мягко вошел в пол.
— Ради бога, — посерьезнел Лавр. — Пошли в ту комнату. Софья, мы уединимся?
Софья мило улыбнулась ему. Лавр выдернул кинжал и пошел, вертя им между пальцами.
— Ты прямо циркач! — не удержался Георгий.
Лавр хохотнул. Георгий прикрыл дверь. Братья расположились на приземистом диванчике. Лавр, не глядя на кинжал, продолжил свои упражнения. Георгий решил не обращать на них внимание. Уж если что Лавру втемяшится, будет делать, пока не надоест.
— Лавр, что за шкатулка у тебя? — спросил он напрямик. — Все говорят о ней.
— Шкатулка? — взгляд у Лавра стал острым и жестким. Кинжал снова воткнулся в пол. — Кто говорит? Идем к нему!
— Не кипятись. Софья сказала.
— Эта знает, — расплылся Лавр в улыбке. — Она видела, как я доставал одну цацку.
— Цацку? Что за цацку? Зачем?
— А чтоб жить на нее, вот зачем цацку. Без цацек, милый мой, что тут делать? Впору подаваться в абраги. А что, и подамся. Слава богу, оружие в руках держать умею.
Он выдернул кинжал и неуловимым движением метнул его в притолоку. Лезвие на треть ушло в древесину.
— Не дуб, — пробормотал он, — и не бук. Погребальный звук...
— Извини, Лавр, я не посвящен во все тонкости вопроса. Не понимаю тебя. Я про цацки.
— Да что тут понимать? — устало обронил Лавр. — Семейные драгоценности спускаю, брат. С ними думаю и за кордон податься. Думаешь, я кому нужен в Австралии? Кому я, Жорж, нужен таким, каков я есть? Ни-ко-му. Подумаешь, Суворов! Там таких пол-Австралии. А с цацками, о, с цацками я Ротшильд! Ты не волнуйся, половина цацек твои. Ровно половина. Больше не с кем нам их делить.
— И где они? Надеюсь, ты их надежно спрятал?
Лавр хохотнул.
— Ты меня удивляешь, Жорж! Будто ты не в России живешь, а где-нибудь в Швейцарии или Амстердаме. У нас самое надежное место — карман да пазуха. Во всяком случае, они всегда при тебе. Пока жив. Ну, а сдохнешь, тогда все равно. Хотя чертовски хочется пожить еще капельку, а? Я, Жорж, вижу, как к горлу моему тянется рука. Она и во сне снится мне... Вот они, наши цацки.
Лавр пошарил рукой под диваном и извлек наружу шкатулку. Раскрыл. Там были две коробочки. В одной лежали сапфиры, а в другой бриллианты.
— «Не счесть алмазов в каменных пещерах», — пропел Лавр. — Это, Жорж, нам отец завещал. Когда у вас ничего не останется, сказал он, ни имения, ни дома, ни имущества, поделите их поровну. Он не вписал их в завещание, словно чувствовал, что мы пойдем с тобой в народ. Скорее всего он думал, что я буду тому виной, и достаточно часто попрекал меня в моем неуемном азарте жизни, но после пятого года уже без обиняков заявил мне, что есть вещи куда более жуткие, чем азарт дворянина. Помнишь Пушкина, о бунте?
Раздался стук в дверь. Георгий потянулся к шкатулке, чтобы закрыть ее.
— Это Софья, — остановил его Лавр. — Заходи! — крикнул он.
Вошла Софья.
— Какая прелесть! — всплеснула она руками.
— Позвольте, сударыня, вашу божественную шейку, — сказал Лавр. — Вот так. Как?
Колье было царское! Софья не могла наглядеться на него.
— Это тебе, Сонечка, от меня. А Георгий, коль захочет, подарит что-нибудь на свой вкус. Вы позволите? — Лавр взял шкатулку под мышку и вышел в зал.
— Он сумасшедший, — сказала Софья. — Георгий, возьмите это колье.
— Я не могу, Софья, это его подарок.
— Такие вещи не дарят... случайным знакомым.
— Софья, как вы можете так говорить? Подарок от всего сердца.
— От всего — отчаянного — сердца — верю. Нет, Георгий, в Австралии или куда вы там собрались, они вам пригодятся скорее. А моя шея, уж поверьте мне, без ожерелья не останется.
— Я не возьму, — покачал головой Георгий. — Вы что, смеетесь надо мной? Колье — ваше!
Георгий с удивлением увидел в ее глазах слезы. Девушка отвернулась и подошла к окну.
— Какой сегодня воздух, светится изнутри, — спокойным голосом произнесла она, и в ее голосе был свет, которым был пронизан воздух.
Внезапно открылась дверь.
— Софи! — позвала ее дама в неприлично длинном платье. — Софи! Там опять!
Софья поспешила в зал. Георгий за ней.
В зале Лавр и капитан Залесский о чем-то спорили. Причем Залесский был уже красный, как рак, а Суворов белый, как мел. Софья подошла к Лавру, тронула его за плечо. Тот мутным взором взглянул на нее и никак не отреагировал.
— Брат! — воскликнул Георгий.
Лавр отмахнулся от него.
— Вы, сударь, подлец! — крикнул он капитану.
Залесский сорвал со стены саблю. Сабля была боевая.
Лавр хохотнул и сорвал другую с той же стены. Несколько раз со свистом рассек воздух.
Женщины взвизгнули. Мужчины смолкли. Все прижались к стенам, кое-кто выбежал из зала вон. Суворов с Залесским стояли напротив друг друга, ожидая, кто первым сделает выпад. Несмотря на свою горячность, оба поединщика имели на удивление ледяную выдержку.
Георгий встал между ними. Протянул в обе стороны руки.
— Прекратите! — срываясь на фальцет, воскликнул он. — Идиоты! Здесь же дамы!
Лавр и Залесский после секундного колебания по очереди повесили сабли на старое место и, не глядя друг на друга, разошлись по разным углам.
Софья поцеловала Георгия.
— Да вы герой, — сказала она.