Наша армия одновременно милосердна и жестока. Она милостива к своим врагам и добра к здоровым солдатам. Но она крайне бессердечна к тем, кто уже не способен стоять в ее рядах. Я это испытал на себе.
Выполняя непродуманный приказ своего командира, я зацепился антенной за низко висящие высоковольтные провода и испытал, как 22000 вольт проходят через мою плоть. Взрыв отбросил меня на несколько метров, а в момент расплавившаяся рация омыла мое тело жидким металлом. Невредимым осталось только лицо, за что я ежедневно благодарен счастливому случаю в том несчастном случае.
После ряда пластических операций обследования армейских специалистов можно свести к фразе:
- Можешь поднять руку? Вот и помаши ей на прощанье!
Армии не интересны люди, которые никогда не вернуться в строй. Осознание ненужности грозило раздавить меня не меньше, чем само ранение. Выбор стоял между принятием мысли, что невозможно бороться с системой, и принять брошенные мне крохи или следовать поведению полностью израненного и неспособного человека, вновь и вновь представать перед теми же комиссиями и носить на себе печать полного бездействия и социально лишнего индивидуума. И в то время, как армия толкала меня к первому варианту, со второй стороны баррикад выстроились адвокаты, каждый из которых бил себя в грудь и заявлял, что он может добыть мне высокие проценты инвалидности и компенсации, которых хватит на безбедную жизнь. Вооружившись пачками документов, армия юридических защитников была решительно настроена сражаться рядом со мной против своих же вооруженных сил.
Однако я чувствовал себя слишком уставшим для борьбы, и выбор пал на незначительные льготы неполного инвалида армии. Из этих мелочей самой полезной оказалась плата за учебу в течении двух лет. Я выучился на менеджера и продвинулся до директора в известном Тель-Авивском магазине вин и сигар. Снотворные и врачей мне заменили стихосложение и музыка. Через это новое хобби я нашел способ справляться с кошмарами и болью, выражая не только свои ощущения, но и истории других.
Оглядываясь назад, я понимаю, насколько оправданно было решение не сражаться за высокую инвалидность – это фактически спасло мою социальную жизнь. Я не стал узником социальных выплат в собственном доме. И чувствую себя настоящим живым человеком, частью общества, как в ежедневной работе, так и в ночных сочинениях. Меня не обошло осознание того, что, останься я дома, просто замкнулся бы в себе и полностью сошел бы с ума. Мне хватает шрамов на коже, так что не нужна еще и исковерканная душа.
По сей день я получаю обращение от разных адвокатов. Они чуют запах денег, витающий над папкой медицинских документов, пылящихся на высокой полке. Но я не готов отказаться от своей свободы. Не зовите меня «делом».
На фото Дмитрий Персиц, переживший эту трагедию