Стайка веселых девушек в белых халатах выпорхнула из общежития, смех и щебетание не умолкают всю дорогу. Бульвар Гагарина , по которому они идут , утопает в белом цвете кустарников белой невесты(Спирея Вангутта), густо засаженной вдоль дорожки. Весной, тонким запахом цветов и обещанием любви пропитан воздух. Немногочисленные прохожие, улыбаясь, оглядываются на шумную компанию.
- Вы заметили, Надька опять влюбилась, – произносит пухлая Полина, кося лукаво в сторону той, что была Надькой.
- Это с чего такое заключение?! – картаво возмущается та.
- Наташа с Галей попросили политического убежища, - еле удерживая смех, сказала Полина.
Остальные прыснули, т.к. Надькины «влюбляния» носят перманентный характер, и повторяются с неизбежностью сезонных явлений в природе. Каждый раз « объект» страданий новый, кто то из общаги, или с курса, или друг подруги…
Начиналось всегда одинаково: Надька лежит поперек кровати, ноги на стене, руки под головой, глаза закрыты и молчит, молчит. Но это лишь симптомы. Потом развивается болезнь, слезы, отказ от пищи, закрытые плотно шторы на окне, запрет живущим с ней, разговаривать громко, только шепотом, и так недели две. Живущие с ней девочки, уже попривыкнув к такому явлению, сбегают в комнату соседей и со словами - « У нас траур» дают понять, что Надьку опять угораздило влюбиться. Это было и предметом подколок, и жалением ее, так как она была человеком широкой души, добрейший и безотказный.
Подгруппа химико-биологов второго курса, состоящая исключительно из девочек, приблизилась к городской больнице, где будут проходить практику по медицине. У входа их уже ждет руководитель Татьяна Львовна, в окружении медсестер. Завидев студенток, со словами « Это мои», жестом приглашает девочек пройти за собой.
После небольшого инструктажа, раздают студенткам вату, спирт: сегодняшнее занятие – уход за лежачими больными, умывание, протирание, профилактика пролежней…
Полине досталась мужская палата, этак человек на семь вместимостью. Несколько мужчин среднего возраста, вероятно идущие уже на поправку, радостно блеснув глазами в сторону Полины, перемигиваясь, приосанились, стали отпускать шуточки типа: « Девушка, а можно подольше погладить мне спинку…». Полина потупила глаза.
- Совесть имейте, мужики! Ребенок почти что! – напустилась на них медсестра. Под скрытый смех и жадные глаза, Полина неумело протирала спины, поливала водой из чайника на руки умывающихся. Медсестра шла с подносом за ней и глазами стерегла за порядком.
Надьку провели к женщинам в онкологическое отделение. Только переступив порог - она каждой клеткой почувствовала страх, страх , который сочился из глаз утомленных долгим лежанием людей, страх носился в воздухе палаты, как дорожная пыль. Поймав на себе, чей то пристальный взгляд, бледнея, она оглянулась, глаза еще молодой женщины не отрываясь, глядели на нее, ненавидяще, как только могут глядеть безнадежно больные, завидуя чьему то здоровому телу…
Неверными руками Надька выполняла процедуры, мечтая как можно быстрее выбраться из этой палаты. Зашла Татьяна Львовна, будто солнцем озарила эту безысходность:
- Девочки, красавицы мои, как дела, как спалось?! – голос полный оптимизма и надежд, в миг, преобразил лица больных, они потянулись к ней, осветились… Улыбаясь беседуют с ней.
В дверях небольшая суматоха, и влетает плотная сорокалетняя женщина:
- Татьяна Львовна, можно поговорить!
- Сейчас, милая, сейчас…
Они выходят в коридор, Надька, закончив, тоже, и слышит:
- Доктор, ведь я не умру, нет? У меня ведь не рак? Это доброкачественная, да? – никогда Надька не слышала столько мольбы и срытого ужаса в голосе, мороз по коже. Удаляясь, слышит успокаивающий голос Татьяны Львовны.
У окна остановилась перевести дыхание, тут ее и догнала Татьяна Львовна.
- Эта женщина… - начала было Надька.
- Обречена, слишком поздно… - устало проговорила доктор, - в прошлом месяце выбросилась больная из окна, …тяжело все это… Ладно, где остальные?
Собрались все , кроме Тани. Она все еще была в многоместной палате, где лежал всего лишь один человек, мужчина, лет тридцати.
Да, конечно, по предмету они проходили дистрофию, да, там были фотографии, но там не было этих глаз. Руки, лицо покрыты лишь пергаментом кожи, отказались ему служить, жили лишь глаза. Огромные черные глаза. В них вселенское терпение, понимание, смирение. Такие глаза Таня видела на иконах, а отросшие до плеч, черные волнообразные волосы, обрамлявшие это говорящее только глазами лицо, еще больше придавало схожести с Христом.
Давно ушла с принадлежностями медсестричка, а Таня все сидела, гладила безжизненную кисть, беззвучно говорила с ним, по движению век угадывая, что он ее понимает…
Ее позвали. « Завтра я приду» - сказала она глазами. « Я буду уже не здесь…» - прочла она в ответ.
Возвращались с практики молча, никому не шутилось, тихо вдыхали весенний воздух, и тут Юля:
- Девчонки, а знаете что?! А пошли в кино! – все сразу загалдели, предлагая свои варианты просмотров, и только Таня все также грустно шла, комкая в руке, где то сорванный по дороге цветок.