Хранитель маяка

Андрианс Вейкшис
                Мысленно он всегда называл море la mar, как зовут его по-испански  люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе называют море el mar, в мужском роде. Они говорят о нём как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. (Эрнест Хемингуэй. Старик и море)



    Круизный лайнер идёт своим ходом, волны мерно и неспешно накатывают, отступают, вновь накатывают, такая монотонность успокаивает. Слышится  музыка, чей-то смех, работа двигателей. Разными цветами горят огни палубного освещения. Куда он идёт - неизвестно, да в общем-то это не важно. Одинокий пассажир на верхней палубе, опершись на перила, пристально всматривается вдаль, мимо медленно проплывают огни небольших поселений, серые скалы, одинокие острова. И тут его взгляд улавливает светящуюся точку, мерный ровный свет то гаснет, то появляется вновь, пульсируя. Наконец из темноты вырастает едва различимое очертание старого маяка, его каменные стены выкрашены белой краской, местами облупившейся от старости и солёной морской воды, ещё можно различить на нём красные полосы , которые охватывают маяк словно кольца.  «Интересно, есть ли там кто-то, кто зажигает вечерами эту старую рухлядь или уже давно всё заменила автоматика? Хотя какое мне дело», - бросил окурок сигареты за борт и пошёл в ту сторону ,откуда был слышен громкий смех и музыка.
.             .             .          .           .             .               .    
   

   Порой ему казалось, что он не живёт, а жизнь закончилась тогда, давно, ещё 40 лет назад, когда он пришёл сюда…

.             .             .          .           .             .               

 
   Первые лучи солнца, потрескивание радио, тиканье часов и шум морского прибоя заполнили маленькую комнату. Все они слились в какую-то невесомую, годами знакомую и изученную атмосферу. Старик открыл глаза, посмотрел на потолок, откуда, приняв причудливые формы, свисала отставшая от стены краска. Привычным движением руки он повернул ручку радиоприёмника, откуда-то из эфира доносились отзвуки вальса, быстрая испанская речь, сухой голос диктора.
 
  Спустившись вниз по уже ржавой винтовой лестнице, он вышел на террасу. Приложив руку ко лбу, закрывая  свои серые, блёклые глаза от утреннего солнца, он оглядел округу. Где-то вдалеке струился дым от печных труб, вперед, насколько, хватало взгляда, простиралось море, безмятежное, спокойное и такое знакомое.
Он  любил это море и, наверное, уже не смог бы прожить без него ни дня. Любил его спокойствие, любил его буйство. Иногда по ночам он выходил наружу и, держась за перила, разговаривал с ним. Рассказывал ему о своих воспоминаниях, о том, что пережил, о своих мыслях. А море его слушало, слушало, изредка прерывая его брызгами солёной воды, и снова слушало, как бы кивая ему в ответ, било волнами прибоя о камни. Иногда он просто любил стоять в одиночестве и долго, долго, как завороженный смотреть, как волны накатывают и вновь отступают.
   
   Сухие старческие пальцы ещё с ловкостью справлялись с рыболовной снастью. Спустившись вниз, к побережью, через полчаса,он выловил пару небольших рыбёшек, - много ли надо старику.

 
  После обеда, он, не спеша, перелистывал местную газету. Ещё отчетливо издававшей запах типографской краски. Дойдя до последней страницы, он резко встал. Потом сел. Сомнений не было - да, это она. Сколько лет он мечтал о том, чтобы вновь встретить её. Буря отчаяния захлестнула его. Напрасно он пытался успокоить себя, разом хлынули слёзы, которых было ему не сдержать. Он увидел её, в чёрной небольшой рамке, ту, которую однажды покинул, но продолжал любить. Ту, о которой он рассказывал морю, как сильно он её любит и как ему порой одиноко. И как он хочет встретиться с ней вновь и рассказать ей, что когда–то не успел. Сколько лет он мечтал об этой встрече. И вот та надежда, которой он жил, разом рухнула, не оставив ему ничего.
«Сегодня там будет людно, ни к чему мне показываться там. Пойду завтра, когда всё уляжется и расскажу ей всё».
  Он зажёг свет маяка. Аккуратно положил газету на стол. Уверенным движением  завёл часы на 3 оборота.  «Оставлю-ка  я окно открытым, так будет легче уснуть».

.             .             .          .           .             .               . 

   
   Первые лучи солнца, треск радио, мерное тиканье часов и шум прибоя заполнили маленькую комнату. Окно хлопало от порывов ветра, слышался крик чаек. Но никто не повернул ручку радиоприёмника….

19.08.13г. Андрианс Вейкшис.http://www.proza.ru/2013/08/19/1499