Свекровь моя по второму мужу - Пелагея Николаевна, прожила 89 лет. В больнице была один раз за всю свою жизнь – уже незадолго до ухода в мир иной. Рассказывала, что в молодости очень болела, что - то с сердцем было. Думала, что не выживет. Однажды работала в степи и уснула, сон был тяжёлый, как в беспамятстве. Подходит к ней старенький дедушка, наклонился, подул на неё легонько и прошептал на ухо:
- Больше болеть не будешь...
Проснулась она совершенно здоровой, больше не болела...
Я когда со вторым мужем сошлась, про себя решила – не буду её, Пелагею Николаевну, мамой называть. Сколько можно – моя мама есть, бывшую свою свекровь тоже мамой звала, теперь – «ещё одна». С такими мыслями шла домой - мне передали на работе, что свекровь приехала. До этого мы были незнакомы.
Подхожу к своей двери, встречает меня бабушка сельская, в плюшке старомодной, платком тёплым укутана, да не одним. Я поздоровалась, начала было официальным тоном приглашать её в комнату, а она со слезами обняла меня, приговаривает:
- Донечка моя дорога! Ридненька моя!
У меня слёзы на глаза навернулись, еле выговорила:
- Проходите, мама, в комнату...
С тех пор мамой и называла.
Уходят одна за другой наши бабушки, это родное «чудо природы». Как я любила бывать у свекрови в деревне, слушать её рассказы о жизни, о деревенских «ведьмах».
«Ведьмы» эти в каждый мой приезд менялись – если в прошлый раз Бойчиха сидела с нами до полуночи, осуждая с нашей бабушкой какую-то сельскую «ведьму», то теперь этой «ведьмой» считали уже саму Бойчиху. Я заступалась за бедных женщин, это не помогало, но в следующий мой приезд у бабушки в гостях была снова Бойчиха, её дорогая подруга, и всё возвращалось на «круги своя».
Эти разговоры были беззлобны – зимние вечера в деревнях тянутся долго. Телевизор у свекрови был, но она его не признавала. В наших бабушках удивительно смешивалась беспредельная вера в Бога с древними суевериями. И бесконечною мудростью, добротой и оптимизмом. Таковыми были и моя свекровь, и моя бабушка. Целая эпоха уходит...