Елизавета свернула с главной аллеи в кафетерий - не кафетерий, но здесь можно было перекусить: на прилавках хрустели румяными корочками пирожки, блестели бутерброды обложками, за спиной продавца благоухали пряностями извлекаемые из духового шкафа куры - гриль.
Она сегодня поторопилась к открытию магазина,потому было рано, около девяти часов, за красным, длинным столиком - полочкой, прикрепленным к стене напротив витрин, несколько человек завтракали.
Обслуживала девушка россиянка, Елизавета тоже решила поесть. Она совсем недавно тяжело переболела с сорокоградусной температурой, забивающим кашлем по диагнозу врача респираторной вирусной инфекцией, которой предположительно могла заразиться от иммигрантов - периодически работающих на этом месте, теперь строго следила, чтобы была новосибирянка.
После небольшой очереди, набрав в кулере кипятка,пристроилась к общему столику. Елизавета высыпала в кипяток кофе из пакетика, увы, приходилось довольствоваться этим суррогатом, а любила она круто заваренный, приправленный корицей черный кофе в маленькой узкой джезве, мало, но вкусно-о-о.., вонзила зубы в обжигающую мякоть пирожка с печенью - по случаю утра ассортимент был в полном наличии. Продавец знала, что Елизавета любит не подогретую, а горячащую еду, пирожок жег руку, его пришлось обернуть салфеткой. Она предвкушала удовольствие от свежеиспеченного изделия, как рядом остановилась женщина с хнычущей девочкой лет семи - восьми.
-Карауль,- приказала женщина, пододвигая тележку с продуктами, оставила ребенка, чтобы выбрать еду.
-Я устала,- заныла девочка.
Она была крепкой, ладной, с тугими толстыми, русыми косами, круглыми, немного выпуклыми, серо - голубыми глазами под заборчиком темных ресниц,тонких, хорошо очерченных бровок.
- Тебе хочется отдохнуть?- спросила ее Елизавета, знавшая, что дети могут резвиться целый день, а утомило ребенка однообразное, нацеленное, монотонное хождение по супер - маркету.
-Да-а.
-А ты залезь в тележку.
- Она сломается.
-Не сломается, мальчишки, знаешь, по сколько взгромождаются.
Елизавета, как- то видела троих детей-азиатов, примерно ее возраста, забравшихся в тележку, и четвертого, разогнавшего ее, также повисшего на ручках, с гиканьем распугивающих покупателей. Никто им не делал замечания.
- Мне бабушка никогда не разрешит,- ответила девочка.
-Тогда не нужно,- поддержала Елизавета бабушкин авторитет.
В лице девочки заискрился интерес, капризы, как рукой сняло.
Бабушка ее окликнула.
-Мне бабушка запрещает разговаривать с чужими,- доверился ребенок.
- Правильно, ни в коем разе, особенно, помалкивай с иммигрантами - не русскими, - подтвердила Елизавета - хоть кто к ним тебя будет приглашать.
-Бедные детки,- меж тем крутилось в голове,- с детства им внушают, что живут в злобном мире, которого нужно опасаться, бояться, и внушают справедливо. А они, невинные, чистые, все равно расположены к добру, идут приласкать какого - нибудь облезлого котенка, и звери, в подавляющем большинстве азиаты, заманив дитя, эти скоты в человеческой шкуре, терзают, издеваются, услаждаются страшными страданиями, маленьких, трепещущих ребячьих тел.Это не может вобрать нормальный человеческий мозг.
Конечно, им с сестрой, мама говорила, чтобы не ходили с чужими дядьками в лес. Никакие дядьки ни их, ни их подружек ни в какой лес не звали. Знала Лиза двух дядек: дядю Антона - отца приятельницы Вали, с негнущейся, протезной деревянной ногой, инвалида войны, часто сидевшего на скамье у своей ограды, и дядю Павлика - отца другой подружки, тоже Вали, работавшего шофером грузовика, на котором он приезжал домой обедать,и в который пытались проникнуть ребята, пока он был без присмотра.
Изредка Валя кричала - Лиза, беги, прокатимся.
Лиза мчалась во весь опор, дядя Павлик поднимал их одну за другой, «грузил» в кузов, довозил до угла (конца их недлинной улицы), вытаскивал, и они счастливые бежали домой.
-Ты куда удалялась без спросу, - хмурилась мама.
-Да, дядь Павлик нас прокатил до угла,- радостно отвечала Лиза.
Мама никогда не ругала.
-Ты с бабушкой на время каникул?- продолжила беседу Елизавета.
-Нет, я с бабушкой живу.
-У мамы сердце остановилось,- добавил ребенок.
Елизавете стало жаль девочку, и одновременно сделалось неловко от своего вопроса.
-Мама умерла, когда мне было всего три года,- поняла девочка, стараясь ее успокоить.
Елизавета изумилась такой проницательности и деликатности ребенка. Беда взрослит.
-Я совсем не помню маму. Я ее совсем не помню,- повторила она, видимо то, что ее мучило.
-Но ведь ты была очень маленькой, в таком возрасте никто не помнит.
-А папа погиб, еще раньше.
Елизавета не стала интересоваться от чего погиб ее отец, может быть в Чечне.
-А дедушка умер три года назад, - вновь дважды сказала девочка.- От инсульта.
Лет пять должно было ей, когда не стало дедушки, эту, уже осознанную утрату девочка пережила, по всей вероятности, сложно: похороны, труп родного человека произвели на нее большое, горькое впечатление, которое запало в душу.
-Ты хорошо учишься,- решила отвлечь от печальных событий Елизавета девочку.
-Тройки есть – вздохнула честно та.
-В какой класс ты перешла?
-Во второй.
Девочка была стройненькая, со спортивной фигуркой, развернутыми плечиками - прелесть.
-Ты занимаешься гимнастикой?
-Нет, только в школе физкультурой.
Бабушка, скорее всего, с трудом сводила концы с концами, а секции, спортивные костюмы стоят немалых денег, в тележке, что стерегла девочка, лежало немного продуктов.
-У вас есть родственники, тети, дяди?
-Нет, только я и бабушка.
-Никого, никого?
-Никого.
Елизавете вообразила всю беззащитность этой затерянной двоицы перед беспощадной действительностью.
Она посмотрела на бабушку. Бабушка была полной, бледной женщиной с такими же красивыми серо – голубыми, только более выпуклыми, чем у девочки, глазами, свидетельствующими о болезни эндокринной железы, по бледному лбу у нее сползали капельки пота, хотя в окружающем воздухе было не жарко. Она показалась Елизавете болезненной. Хватит ли у нее здравия воспитать девочку. Елизавете очень не хотелось, чтобы эта милая, обаятельная, аккуратная девочка очутилась в интернате. Бабушка без конца оглядывалась обеспокоенно на них, и в этом ощущалось, сколь крепко она дорожит внучкой.
-Мальчишки дерутся, - переключила она тему.
-Дерутся.
-Многие?
Девочка стала перечислять пофамильно, загибая пальчики. Замолчала на секунду, затем, спохватившись, назвала еще одного забияку.
-Все мальчишки одноклассники дерутся?
Девочка утвердительно покачала головой.
-Сильно дерутся?
-Еще как, - почти возгласила девочка, опровергая выводы некоторых авторов – сторонников раннего сексуального воспитания, что мальчики стали бережнее относится к девочкам, будущим сексуальным партнершам. Какая чушь, дети есть дети, во всяком случае, в младшей школе, они такие, как и прежде. Подсанята также дерутся, девочки также отказываются идти на уроки, если им повязать шарфик на шубейки концами на спину, как мальчикам.
-Пусть твоя бабушка живет многие, многие годы,- попрощалась Елизавета с девочкой.
Она бросила в бачок для мусора, нажав педаль, откидывающую крышку, стаканчик с недопитым кофе, остатки пирожка, почему-то пропал аппетит, и устремилась в овощной отдел, и у нее щемило, щемило сердце.
Возвращаться пришлось Елизавете, практически огибая магазин, вторым проходом, так как на ближайшем, первом у выхода, привычным для нее, негаданно случилось препятствие в виде высоченного охранника, солидного с брюшком, с крашенными черными волосами, связанными на затылке хвостом.
Мужчины пенсионного и предпенсионного возраста в форменной одежде – охранники обеспечивали безопасность бутиков, которые тянулись по обе стороны прохода. Все, все в обступающей среде кричало о шаткости, взаимной подозрительности, почему необходимы были охранники.
Они трудились тяжело, согласно расписания по двенадцать часов в сутки, находясь, как говорится, на ногах, и с частотой, зашкаливающей все мыслимые объемы фонда рабочего времени, так определила Елизавета по их присутствию, работавшая в прошлом начальником планово- экономического отдела. Хозяева, видимо, понятия не имели о трудовом кодексе.
В то же время труд был их скучен, не заполнен активной деятельностью, которую они имели в предыдущих поприщах: врачи, учителя, рабочие, созидавшие, осуществлявшие конкретные функции.
От скуки они забавлялись, оценивали женщин, «строили им глазки», превращались в запоздалых шутников. Елизавета сочувствовала им, вытесненным с других, подходящих должностей иммигрантами. Владельцы платили иммигрантам меньше, что последних устраивало, учитывая пересчет наших рублей в валюты их государств с коэффициентом шесть, то есть реальная заработная плата для стран постоянного проживания была в шесть раз выше.
Елизавета после беготни за продуктами нуждалась в передышке, и любила использовать светло малиновый полужесткий диванчик, ютившийся в середине этого прохода, удобный для ее сломанного когда- то позвоночника. С него она исподволь наблюдала за людским потоком.
Какие только не мелькали образы, какие не прочитывались судьбы. Как- то шла очень молоденькая женщина, почти девочка, с крошечным младенцем на руках, запеленатым в дешевые, китайские тряпицы, а за ней небрежно ступал молодой, нечистоплотный азиат, не соизволивший купить даже плохонькую коляску. Девушка была какой-то измотанной, и безысходность застыла в ее тонких, замечательных, славянских чертах. Иногда бочком, опустив долу голубой взор, торопилась просочиться белолицая дама в хиджабе и костюме начала девяностых годов, Елизавета сама той порой щеголяла в таком же. Однажды, она слишком открыто воззрилась на нее, та чрезвычайно смутилась, застыдилась, в жестах засквозила ее нелегкая доля. Что толкнуло этих женщин в нищее, хиджабное рабство.
Но…, к выше упомянутому охраннику: он, в отличие от других, забавлялся с упоением,причем своей игрушкой выбрал Елизавету. Когда она проходила мимо, мужчина притаивался за дверями своего магазина и неожиданно возникал у самого носа, стращая внезапностью.
Случалось, что она вздрагивала, когда он метался наперерез, крупный, решительный. Но если Елизавета вспыхивала, то двигалась на него, как на амбразуру, едва не сбивая с ног. Он ретировался в свой магазин, или столбенел, его темно - карие глаза наливались ненавистью, он враждовал в такие моменты с ней, но развлекаловку не прекращал. Странный народ мужчины, уже внуки, если были, заигрывали со сверстницами, а дедушка все не унимался.
Сегодня же на душе у Елизаветы было тягостно, не до чужих потех, потому прошагала дальним путем, который тоже был ей неприятен, так как вел мимо бутика французской обуви, где за стеклом дразнили светло- бежевые ботиночки, понравившиеся ей, соответствующие ее одежде, главное, бывшие ей по редкому размеру. Ботиночки Елизавета примерила еще весной, за лето мечтала скопить на них денежку - французская обувь была дорога, но денежку с пенсии, естественно, отложить трудно, чтобы не расстраиваться, не любила эту стежку – тропку.
Ботиночки все также манили, что окончательно испортило ей настроение,это было уже принадлежностью слабого пола – волноваться из-за туфелек, кофточек, украшений.
Елизавета съехала по эскалатору, минула темную парковку, лавируя между машинами, солнечный уличный свет ударил в глаза; навстречу шли и гнали на автомобилях иммигранты, нарушая дорожные правила, ей приходилось быть и здесь на чеку, увиливать с сумками, дабы сохранить себя самую, наши попадались редко. Бесцеремонность поведения иммигрантов, тревога за жизнь вызывала в ней недовольство. Если бы они принесли неведомую культуру, новые знания, их можно было бы приветствовать, но с ними в быт россиян ворвалась жестокость, поножовщина, насилие над детьми и женщинами, дополнительная безработица, инфекции, невежество. Все это мутным ручьем пачкало, заволакивало мир, сознание, извращало и то, и другое, оттого назревало возмущение, и не у нее одной.
На предыдущей неделе встретилась соседка, отоварившаяся до самых краев тележки, поэтому с ней отправились к лифту.
Когда они вошли в него с пожилой парой с грузом, двумя женщинами и одним мужчиной с ручной поклажей, к дальнему концу вереницы тележек и покупателей приблизилась молодая азиатка в хиджабе с тремя детьми. Несмотря на очередь, в которой переминались с ноги на ногу старые, беременные, большенькая ее дочка нахально прошмыгнула вперед, за ней мамаша, пытались втиснуться в лифт, но не вместились.
-С детства приучены идти по головам,- произнесла соседка, когда лифт захлопнулся и тронулся.
-В хиджабы поодевались, распоясались, - подхватила жена из семейной пары.
В лифте повеяло страстным, общим порывом, засветились глаза даже у самой дряхлой бабушки, прислонившейся к поручню. Был ли это свет неприятия иммигрантки, нет, это был свет требования восстановления достоинства своего народа, а значит и каждой, отдельной, гражданской личности, этот свет сплотил их всех на минуты, пока спускался лифт.-
-Отче Небесный,- неслышно взмолилась нерелигиозная Елизавета, но знавшая, что Бог внутри человека, - спаси мою Землю от ужаса, даруй долгоденствие добродетельным людям.
У крыльца подъезда дома в непросохшей луже Елизавета промочила ноги прозрачной, но все равно содержащей паразитарные, вредные микроорганизмы водой. Погода стояла дождливая, с северными ветрами, холодная и жестокая, как сама жизнь.
PS Совпадения случайны.