В детстве я часто проводила каникулы у бабушки со стороны мамы, в деревне. Воспоминания о лете часто связаны со случаями, которые происходили там. Рассказами-воспоминаниями о прошлой жизни её и её родных.
Где то с четырнадцати лет мне самостоятельно разрешали ездить к моей бабушке в деревню. Родители собирали небольшой продуктовый гостинец, и я на автобусе, затем на паровозе, немного пешком добиралась до места. Было весело, молодежи к родителям приезжало на выходные много, дружно шутили, рассказывали нехитрые байки.
Часто просыпаясь утром, я заставала такую картину. Бабушка сидит в упечи, у маленького стола на детском самодельном стульчике и чистит картошку. Она умела её чистить так, что кожура счищалась неотрывно по кругу. Я садилась рядом на корточки и наблюдала за этим мастерством, а она, увидев меня, рассказывала что-нибудь интересное, вздыхая о чем то о своем по- старчески…
По крупицам, понемногу складываются мои познания о дедушке и бабушке со стороны мамы. Рассказ надо начинать издалека, с того как моя бабушка появилась в этой деревеньке в окружении Керженецких лесов. Это были тяжелые двадцатые годы прошлого столетия. Ей было около восемнадцати, когда брат привез её к себе погостить. Деревня наша в те времена славилась валяльных дел мастерами, попросту валенки стирали из овечьей шерсти. Были и мастерские, а бабушкин брат, Николай, был там главным. Доход, конечно, был, валенки пользовались спросом. В зимнее время было чем заняться мужичкам, валенки стирали и в своих банях, на заказ. Это был тяжелый труд до седьмого пота. У Николая жена, Настасья, болела, вот и попросили мою бабушку-Любу, Любушку, Любаньку - молодую девушку в то время, по хозяйству помочь, за больной поухаживать, из Хохломы в Керженецкие леса перебраться.
Непривычно было ей в деревне новой, у родителей все по-другому. Работы она не боялась, с малолетства в няньках сидела. Женихи в деревне сразу отметили, что Любаша была симпатичной. И повалили с предложениями. Никто ей не по мысли был, то один сватается, то другой еще богаче по тем меркам. Всем отказ, пряталась она от женихов и просилась на родину, домой. И вот, когда страсти с женихами утихли, и Люба попривыкла жить в семье брата, пришел как то с предложением и не богатый, и не так уж красивый мой дед-Василий. Бабушка рассказывала, что принёс он ей яблок со своей яблони. И как увидела она его, так и полюбила сразу.
В двадцатые брата Николая раскулачили и отправили на поселение в Сибирь, родителей бабушки тоже. Хотя они и не были богатыми, не кулаки, люди мастеровые, трудолюбивые, хозяйство крепкое имели, скотину ухоженную, все своим трудом заработали, но жуткая ошибка с раскулачиванием сделала свое дело.
У Любови и Василия дети пошли. Старшие две девочки умерли младенцами, и бабушка потом об этом говорила просто и спокойно - «бог прибрал». Затем сын родился, как отца назвали Василием, а к началу Великой Отечественной детей было шестеро. Старшие - Василий и Антонида, средние - Валентина, Геннадий и Николай, маленькая Серафима.
Отец на заработки уезжал в летнюю пору, драли дранку, крыли крыши. А в зиму закупали шерсть и стирали валенки на продажу. Для шерсти и своих овец держали. Дети любили его, ждали из города с гостинцами. В то время и сахарный леденец - петушок на палочке был детской мечтой. Незлобивый был отец моей мамы, мой будущий дед, веселый, выпивал иногда, но и работал много.
Дед участвовал в войне. Забирали его, когда рожь в наших местах косили, под Москву. Провожала его мать, бабушка Груня. Моя мама вспоминала, как запрягли лошадь, уселись на телегу со всех сторон, смеялись, болтали ногами, будто не на войну, а на заработки отца провожали. Бабушка Любовь не провожала мужа, глаз поранила остью ржи на поле. Она стояла на крыльце и горько плакала, причитая, что не вернется кормилец, какой вояка, даже не знает с какой стороны ружье держать. Дед участвовал в сражениях 1941 года, под Москвой. Бабушке, было всего тридцать девять.Так получилось, что затянула с лечением глаза, он воспалился, и впоследствии она потеряла зрение на один глаз.
Дед погиб под Смоленском,в марте сорок второго.Бои были тяжелые,много погибших и раненых. Он был неграмотным, прислал лишь одно письмо с войны, которое попросил написать друга.
Был еще один треугольник от сына Василия Васильевича из госпиталя, который писал о том, что скоро война закончится. Его могли бы комиссовать по ранению, но он командир и должен воевать до конца. Он погиб в Германии, в марте сорок пятого.
Трудно было жить в годы войны. Многие семьи голодали. Но бабушка и дети не голодали, потому что все огороды засаживали картошкой. Были рассказы о том, как шли на воровство с колхозных полей, ради того чтобы выжить. В начале войны умерла младшая дочка Сима, возможно от дизентерии. Очень было страшно слушать раскаты, грохот, когда бомбили Горьковский автозавод, и были видны зарева огней. Моя мама, Валентина, стала ходить работать на колхозные поля, сначала за свою маму, мою бабушку, затем самостоятельно. Было трудно, но молодость побеждала.
Мою бабушку в деревне кликали тетя Любовь. А по свекрови, которую Агрофеной или попросту Груней звали - Любовь Груничева. Была моложе, и Любахой звали сверстницы. Да, в деревне как прилепится имечко, так и не отлепишь. Старушку за семьдесят Ленкой запросто могут звать, Нюрашки, Мани, Дуси. Зоюха, Лидея, Клавдея, Граня, Надёнка, Любаня, Тося. А с фамилиями еще смешнее, часто называют по деревенскому прозвищу , потому что здесь оказывается, что однофамильцев полно. На словцо в деревне люди меткие. Бывало, сидим с бабушкой и, перебивая её рассказ, спрашиваю, а кто это? Она поясняет, кто кому приходится с толком. А я все равно забываю подробности, так все запутано. Родные, двоюродные, сватья, крестные, дети, всех не упомнишь, одно ясно, что жива была в том веке деревня. Поля были засажены, ферма своя, огороды совхозные плодоносили, сено косили на зиму, дедушки и бабушки коров держали. Стадо утром идет, так минут пять в окно смотришь. По очереди ждали пастуха на обед. Если наша очередь приходила, так бабушка вкуснее готовила. Щи с мясом, картофельник в плошке, если есть то и селёдину, бутылочку беленькой. Разговаривали уважительно, с почестями, чтобы корову не обидел.
На углу дома у нас две красные звездочки были приколочены за мужа и за сына. Редкая изба была без такой метки, в каждом доме были погибшие на войне. Смешно сказать, но это так, что у бабушки Любови не было паспорта почти до семидесятых. Он вроде бы и не нужен был, да вот когда пенсии утвердили и стали получать деньгами, понадобился. Шестнадцать рублей получала моя бабуля трудовую пенсию, потом прибавили, и она стала получать двадцать рублей. Еще была прибавка за погибших мужа и сына, стало тридцать два рубля. Она не знала даже своего дня рождения и не признавала такого рода праздники, считала баловством. 30 сентября 1902 года записали в новом паспорте - день именин «Веры, Надежды, Любови» как день рождения.
Когда соседний дом продали, то на лето стала приезжать соседка, Анна Петровна, жена крестного моей мамы. Тогда бабушка Любовь Петровна иногда по приглашению ходила на чай к Анне Петровне. Та была женщиной полной, ноги плохо ходили, поэтому встречи были в её доме. Называли они друг друга только по имени отчеству, говорили о старой жизни, вспоминали общих родственников и случаи всякие, голод, неурожайные годы, войну и раскулачивание. Я тоже приходила, слушала рассказы и смотрела старые подшивки журналов. Пожилые женщины уважительно называли родителей тятенька и маменька, делали нехитростные выводы из своих рассказов: «Да было время, сейчас не то уже».
Бабушка держала корову до семидесяти пяти лет. Сенокосы, заготовку дров, огород-все было на ней. Конечно, приезжали дети и внуки, помогали, но она была очень независимым человеком. Не могла сидеть без дела, постоянно с тачкой то за травой, то за дровами. Встречала - сердилась: «чу приехали», провожала-плакала: "скоро ли еще приедете?". Вот и пойми её.
Уже в более старшем возрасте, я замечала, что бабушка все чаще сидела с четками в руках. Умерли молодыми два средних сына, переживала очень. Видимо пришло время и о Боге и душе подумать. Сестра с родины, Александра, присылала молитвы, написанные от руки, с пожеланиями младшей сестре: «Читай, Любанька, молитва сильная». Наша малограмотная бабушка Люба учила их на слух, а может она и читала немного. «К кому возопию Владычице, к кому прибегну в горести моей…», читали и перечитывали мы ей по просьбе. «Спишите, девчонки, молитва хорошая, пригодится»- говаривала она нам. Почитала и молилась иконе «Всевидящее око», поясняла нам, чтобы на второй глаз не ослепнуть. Она шила себе вручную, без выкроек юбки из наших старых шерстяных школьных форм, а из простенького ситца кофты, приглашая нас посмотреть на обновки. Кто знает, сколько тайн ушло вместе с ней, целая эпоха.
В деревнях есть еще одна традиция, вешать фотографии своих родных в рамках. Фотограф ходил и предлагал свои услуги. И так появились в доме фото деда и дяди вместе, еще до войны, бабушки и деда, бабушки с младшим сыном. Фотограф подставлял костюмы и галстуки, ретушировал, с маленьких, сохранившихся чудом фото, делал большие и красивые. Вот и смотрят они на нас настоящих, живущих сейчас внуков, правнуков, что унаследовали родительский дом и землю. Как вы живете, молодые?! А мы с небес смотрим и оберегаем вас от бед.