Фейге исполнилось полтора года. Она уже умела ходить, понимала множество простых слов и у неё появились три зуба. Новый мир был для неё дивным, ведь многое в нём она видела впервые.
Нынешний июнь выдался тёплым и парким и фиолетовые цветы-вьюнки, плотно усыпавшие изгородь, трепетно открывались перед роями пчёл и бабочек. Рядом в траве и ромашках валялся послушный кот Мурзик, вдыхая ароматы. Было утро воскресенья.
Дина убиралась в доме, стирала и готовила. Выбежав во двор, она расстелила в цветах большое теплое одеяло, разложила на нём игрушки и усадила дочь играть. Убежав в дом обратно, она через каждую минуту выглядывала в окно убедиться, что с Фейге всё в порядке. Дина видела, как дочка с восторгом разбрасывает выстроенные из кубиков пирамидки, таскает за хвост Мурзика и бренчит на ксилофоне. Но нужно было вымыть окна, выходящие на противоположную сторону двора, и Дине пришла в голову мысль. Она отыскала в шкафу веревку, один её край привязала к изгороди, а другим надёжно обмотала талию Фейге. Поцеловала дочь и скрылась в глубине дома.
Через двадцать минут она вышла с ведром, вылила под старую вишню мыльную воду и собралась идти в … … Как вдруг … с ужасом заметила, что дочери нет. Только одинокий кружок верёвки лежал в цветах возле одеяла. Даже Мурзика нигде не было. Упустив ведро, Дина помчалась по всем закоулкам двора. Она моталась, заглядывая в летнюю душевую, за сараями, в курятнике, за калиткой, но Фейге нигде не было. Она помчалась по всем соседям, оглядывая изгороди, прихожие, комнаты … Может дочь куда зашла? Но Фейге нигде не было. И Дина завопила, словно раненная в сердце птица. На её страшный вопль сбежались люди.
—
Старинная узорная арка из кирпича обрамляла высокие деревянные ворота. Они были лишь слегка приоткрыты. Но этого было достаточно, чтобы Фейге смогла выйти на улицу и вытащила за собой за хвост кота.
Прямо за воротами ей открылся поразительный мир звуков: шелест листьев, разноголосое пение птиц в кронах деревьев и шум моторов проезжающих мимо машин. От удивления Фейге бросила Мурзика и сама пошла дальше по улице. Разглядывая фасад старинного кирпичного дома, окрашенного внизу чёрной смолой, а вверху белой известью, она увидела гнёзда ласточек, висящих по обеим сторонам окон. Прямо из них на неё смотрели кипы желторотых птенчиков.
Потихоньку она вышла на перекресток дорог. Фейге знала куда шла. Как-то бабушка ей рассказывала: «Там за перекрестком дорог есть чудесная земля, а в ней цветёт удивительной красоты сад с деревцем и течёт молочная речка с медовыми берегами. Когда-нибудь мы туда пойдём». И теперь Фейге шла туда посмотреть.
Большое здание у перекрёстка возвышалось до самого неба, а массивное крыльцо с полированными ступенями доходило до самого края тротуара. Вверху стоял человек в светло-серой парадной форме. На голове у него красовалась фуражка с голубыми кантами и золотистой кокардой, а над чёрным козырьком, вышитым по краям колосками, на двух форменных пуговках крепился позумент из позолоты.
— Дядя … — от неожиданности сказала Фейге.
— Йой! … Яка маленька дівчинка! … — тут же отреагировал мужчина. И вдруг он увидел, что девочка действительно слишком мала. Он быстро сбежал с крыльца, оглядел перекрёсток, но вокруг из взрослых никого не было. Удивлённый, он подошёл к Фейге и спросил: — І чия ж це пташечка?
Фейге хотела сказать «мамина», но получилось: — Мами..
— Хм.. — трогательно заулыбался он. — А як звати маленьку красуню?
Хмурясь нежданному любопытному, малышка ответила: — Фека..
— Фєка?!.. — с удивлённо-вопросительным выражением повторил он. — Гм.. Яке гарне ім’я … І звідки ж така ластівко? Де твій дім?
Девочка молча смотрела в бесцветные глаза случайного встречного, который некстати возник на её пути к чудесной речке с медовыми берегами.
— Нуж-бо, кажи. Де твій дім? — строже повторил он.
Фейге показала дяде пальчиком в сторону высоких ворот и, пока он туда смотрел, пошлёпала дальше через перекрёсток, куда ей надо.
— Етпр… Ану стій!.. — подхватил малышку на руки старший помощник прокурора города Андрей Максимович Задорожный. — Ти куди пішла?
— Ыммм… — закряхтела, выкарабкиваясь из рук Фейге. — До еськи… осю…
— Оксано! — окликнул Андрей Максимович. Из окна прокуратуры выглянула молодая женщина.
— Перекажи Петровичу, через хвилину буду. Тут ось бачиш, пташеня загубилося, зараз до мамці її віднесу.
Женщина улыбнулась и кивнула одобрительно, спросив: — Андрію Максимовичу, а справа сто дев’яносто два, Тельцова, по ломбарду у вас?
— Так. Подивися у моєму кабінеті.
Работник прокуратуры классного чина нёс малышку обратно к дому. Под нарядной фуражкой у него блестела лысина, а на шее — белоснежный воротничок, туго подтянутый чёрным галстуком. Фейге сидела на руках и, держась за пришивной погон на кителе, безысходно смотрела вдаль, — туда, где за перекрёстком дорог прячется чудесная молочная речка с медовыми берегами.
Они уже подходили к воротам, как вдруг им навстречу вывалилась толпа кричащих в ужасе людей. Раздался страшный женский вопль и тревожные возгласы. Толпа быстро надвигалась, голосила и тащила под руки судорожно рыдающую и падающую в обмороки Дину.
Испугавшись внезапных криков, Фейге ухватилась за дядю крепче. Но вдруг … в надвигающейся толпе она увидела … … маму ... … … Мамин вид … Мамины глаза … Мамины худые руки … Фейге никогда не видела маму такой ... Из кричащей толпы мамочка тянула к ней свои дрожащие тоненькие ладошки и беззвучно шептала губами: — … моя Фейг … моя Фейг … …
Фейге охватил ужас и страх, и она заплакала так, как ещё никогда в своей жизни. Она подумала, что эти люди куда-то уводят маму, что мама уходит навсегда, и что она её больше никогда-никогда не увидит. Никогда-никогда! И малышка, вытянув к мамочке ручки, изо всех силёнок запищала тоненьким голосочком: — Мамиська... … Мами...
Толпа быстро приблизилась и Фейге, наконец, оказалась в маминых руках. Она пищала и плакала, а мама, крепко прижимала её к груди, целовала и нежно шептала на ушко: — Моя Фейг … моя Фейг …
Почувствовав тепло и запах маминого тела, услышав нежный мамин голос, Фейге уткнулась ей в шею и скоро успокоилась. А толпа ещё долго что-то вокруг кричала. Соседи наперебой благодарили Андрея Максимовича: — Дякуємо вам, пане прокуроре … — Дякуємо, пане прокуроре …
И громко перешёптывались: — Молодець чоловік … — Повівся мов справжній герой … — Таки-так, врятував на дорозі малечу …
Андрей Максимович раскраснелся, засмущался и, хотел было им возразить, что он не прокурор, а старший помощник прокурора. Но вдруг подумал: «а зачем?». И раскрылил плечи.
Толпа разошлась. Дина, изнурённая и обессиленная, возвращалась домой с «пропажей». А Фейге, повиснув у неё на плече, с интересом рассматривала, как мелькает внизу дорога: вот асфальт, вот гранитные камушки, вот ромашки, цветочная изгородь, вот взъерошенный Мурзик лижет щипаный хвост, вот крыльцо, а вот её детская. Они уже были дома. Фейге чувствовала, как мама нежно целует её, как обнимает крепко, чувствовала насколько мягкие у мамочки ручки и насколько тёплые губы. И она подумала: мама ещё никогда не обнимала её так крепко. И поняла: сегодня произошло что-то такое невероятное, что-то очень удивительное и необычное.
Разгоряченная и с вымокшими докрасна щеками, она уснула прямо на маминой тёплой груди. А Дина стала тихонько укачивать её и нежно баюкать над маленьким ушком:
Дари-дари-дари-дей… Фейг…
Дари-дари-дари-да…
И во сне Фейге заулыбалась сладко-сладко, пошевелив детскою ручкой мамину грудь, — ей снилась чудесная бабушкина земля, где цветёт удивительной красоты сад с деревцем и течёт молочная речка с медовыми берегами.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ЕВРЕЙСКАЯ
Идиш. Поёт Юхим Чoрный.
Перевод песни:
Стояло в поле деревцо,
Клонилось книзу.
На нем ни птиц и ни птенцов,
Их путь неблизкий.
Летят на север, на восток,
А кто-то к югу.
А в поле дерево одно
И в снег и в вьюгу.
Ты только сильно не мешай,-
Сказал я маме.
Хочу тебе пообещать:
Я птицей стану.
Но плачет мамочка моя:
Что ты, сыночек!
Боюсь я очень за тебя,
Мой голубочек.
Отвечу ей: Ты не горюй
И вытри слезы.
Я буду птицей, говорю.
И я серьезно!
Но мама: Ицык, надевай
Скорее шапку.
И торопилась подавать
Мне шарф в охапку.
Возьми сапожки,
И смотри, не простужайся.
Боюсь я очень злой зимы,
Ой, одевайся!
И шубу тоже прихвати
С собой в дорогу.
Чтоб не замерзнуть по пути
Ой, Ради Бога!
Но ноша слишком тяжела,
Ты знаешь, мама!
А птичка малая слаба,
И крыльев мало.
Гляжу с печалью я в глаза
Твои устало.
Стать птицей мамина любовь
Мне помешала.
Стояло в поле деревцо,
Клонилось книзу.
На нем ни птиц и ни птенцов,
Их путь неблизкий...