Рядом с нашим домом на Можайской есть сквер, который называют «садиком». И когда я весной или ранней осенью возвращался из школы или гулял, то всегда видел на одной и той же скамейке молодую девушку удивительной красоты, которая читала книгу. Изредка она отрывалась от чтения и некоторое время смотрела перед собой огромными и поистине прекрасными глазами. Рядом с ней стояли прислоненные к скамейке деревянные костыли. Иногда я видел, как она передвигалась: её хрупкое тельце буквально висело на костылях, и она, не отрывая ног от земли, как бы загребала тыльной стороной стопы сначала одной ногой, а затем другой, издавая при этом шаркающий звук. Исподволь глядя на неё, я не мог не испытывать к ней чувство щемящего сострадания: мне порой казалось, что её руки вот-вот выскочат из плечевых суставов. Одновременно с этим состраданием появлялось и чувство какой-то неловкости. А потом вдруг она перестала бывать в садике.
После срочной службы в армии я переехал жить по новому адресу, но регулярно навещал свою мать, остававшуюся жить на старом месте. Как-то, возвращаясь от матери, я пошёл по Можайской в сторону Клинского проспекта и встретил Валентина Т. – он стоял возле арки своего дома, расположенного как раз напротив садика. Мы с ним учились в одной школе, а на улице были в одной кампании. К этому времени мы с ним не виделись уже лет наверное 15, поэтому были рады встрече и разговорились. Вдруг я услышал за спиной размеренное шарканье, как будто дворник подметал метлой тротуар. Я оглянулся и увидел ту девушку на костылях, которую часто видел сидящей с книгой в садике. Рядом с ней, подстраиваясь под её движение, не смея зайти даже на полшага вперёд, иногда бросая на неё полный глубокой преданности взгляд, шёл светловолосый, стройный и широкоплечий юноша, который был головы на две выше её. Мы с Вальком (так его все называли) отошли от арки, чтобы не мешать им пройти, и я тихо спросил: «А кто это с ней?» — Валёк с удивлением взглянул на меня:
— А ты не знаешь? Это же её сын!
— Так она что, замужем?
— Нет. Помнишь по вечерам мужики в садике в домино играли? И среди них был такой здоровый мужик, его В. звали. Так вот, однажды он пришёл в садик забивать козла «под газом». Когда стало темнеть и мужики начали расходиться, он подсел к ней — он же с ней на одной лестнице в моём доме жил, а когда в садике никого не осталось, он её изнасиловал. Мать, не дождавшись её дома, пришла за ней — его уже не было, и, узнав, что случилось, хотела бежать в милицию, а дочь ей, плача, говорит:
— Ты хочешь добавить к моей жизни ещё и позора? Ты хочешь таскать меня по милициям и судам? Ну и матери ничего не оставалось, как замолчать и помочь дочери добраться до дому. После этого случая она перестала выходить в садик, а потом почувствовала, что беременна. Ей врачи настоятельно советовали сделать аборт, но она отказалась и родила мальчика. Но самое интересное началось потом. Этот В., хотя и был женат, но детей у него не было. И вот, узнав, что у изнасилованной им соседки родился совершенно здоровый мальчик, он признался жене, что этот мальчик — его сын. И они решили потребовать себе ребёнка через суд, ссылаясь на то, что мать — инвалид и поэтому не может полноценно вырастить и воспитать его. В доме, когда узнали обо всём этом, то перестали давать им проходу и честили так, что врагу такого не пожелаешь. Суд принял решение оставить ребёнка матери и даже предложил ей подать иск на отца для взыскания с него алиментов. Этого делать она не стала. А этот В. после суда сразу же поменялся и с тех пор больше его никто здесь не видел».
Мы распрощались, и я пошёл дальше, по Можайской. Эта история не выходила из головы. Я вспомнил этого высокого и широкоплечего В. Он, играя в домино («забивая козла»), часто спорил и при этом всегда размахивал своими огромными ручищами. Вспомнил я и то, как его сын шёл рядом со своей матерью и смотрел на неё. И совершенно неожиданно вдруг вспомнил свою собаку, Бэллу, которую мне подарили трёхнедельным щенком от восточно-европейской овчарки, и я вырастил его и приучил ходить рядом без поводка. Именно таким глубоко преданным взглядом, как этот юноша смотрел на свою мать, смотрела на меня, не смея бежать впереди, и Бэлла.