Большая прогулка

Игорь Караваев 2
          Скрытность для подводной лодки - первое дело, поэтому подводники трепетно относятся к такой, в общем-то, рутинной процедуре, как контроль шумности своего корабля. В годы моей военно-морской юности для этого использовались ГКС - гидроакустические контрольные суда, напоминавшие по внешнему виду тральщики.
 
          До и после замера шумности на борт ГКС высаживался один из лодочных офицеров: сначала - для того, чтобы передать туда секретный документ, в котором записывались результаты работы, а потом - чтобы забрать его назад. Для перевозки офицера и документа с ГКС спускали маленькую гребную шлюпку, которую на жаргоне радистов так и называли - «маленький».
          После того, как шлюпка начинала движение в нашу сторону, обычно следовал доклад:

          - Мостик, радисты! С ГКС передали: к нам идёт «маленький»!

          Кто-нибудь из шутников, заслышав эти слова, нередко уточнял:

          - «Маленький» с большой канистрой!
 
          Эта шутка несла особый смысл. Подводный флот у нас тогда был большой, и на каждый ГКС приходилось много лодок, которые постоянно ходили в автономки, а перед этим обязательно замеряли свою шумность. Нередко получалось, что экипажи ГКС, даже не отходя далеко от наших берегов, неделями не видели своих баз. Это, кроме всего прочего, означало, что зачастую они своевременно не могли получить ничего из положенного им довольствия. В таких случаях подводники всегда выручали своих товарищей по оружию - делились и спиртом (без которого хитрая и тонкая техника работать не будет!), и хлебом, и другими продуктами.
 
          Пересадка в море с мокрого, скользкого, округлого борта подводной лодки на вёрткую деревянную шлюпку - дело непростое, да и возвращение на лодку тем же путём ничуть не легче. А стоит Баренцеву морю, которое почти всегда неспокойно, разволноваться чуть больше - и тогда эта задача по сложности исполнения вообще превращается в цирковой номер. В этом случае в мирное время ни один умный, нормальный начальник не станет рисковать жизнью людей и не даст «добро» на такую пересадку.

          Вспоминаю такой случай.

          Когда мы в очередной раз проходили замер шумности, я видел с мостика, как с лодки на «маленький» пересаживался Лёня, наш командир боевой части связи (он же - начальник радиотехнической службы). Через плечо у него был переброшен ремень, на котором висел портфель с тем самым, очень серьёзным, документом, который надо было передать на ГКС. Море уже почти успокоилось после недавнего шторма, но зыбь всё ещё была такой, что подошедшую шлюпку-скорлупку швыряло вверх-вниз. Спускаясь за борт по шторм-трапу, Лёня ухватился за два весла, которые ему заботливо протянули в качестве поручней.
 
          Через полчаса он благополучно вернулся, и мы, пользуясь временным затишьем на море, замерили свою шумность. Затем лодка всплыла и подошла к ГКС настолько близко, что с нашего мостика было хорошо видно, как работают моряки на его палубе, спуская шлюпку. Сделали они это быстро и ловко, несмотря на то, что волнение на море вновь стало усиливаться буквально на глазах. Высокие волны заметно мешали гребцам, однако «маленький» благополучно подошёл к нашему подветренному борту. Не знаю, каким чудом Лёне вновь удалось оказаться в шлюпке, как потом люди в ней сумели догрести до ГКС и беспрепятственно подняться на его палубу.
 
          Вскоре опять заштормило - и стало ясно, что наш доблестный офицер, похоже, теперь надолго останется в гостях у надводников. Так и вышло - море всё никак не успокаивалось, а через день и мы, и ГКС получили приказание возвращаться - каждый в свою базу. Так Лёня оказался в чужом гарнизоне - без денег, без документов и с секретным формуляром на руках. Если я понял правильно, никто не доложил «наверх» о том, что на борту ГКС остался наш человек - а значит, возвращение его к нам официальным путём оказалось затруднительным.

          Эта ситуация могла бы поставить в тупик кого-нибудь другого - но только не Лёню, матёрого капитана 3 ранга, авантюриста и проныру. Он вырос на Кольском полуострове и хорошо представлял себе дорогу от чужой базы до нашей - несколько десятков километров, которые он планировал преодолеть где «автостопом», а где и пешком. Отсутствие денег и документов большой бедой для него тоже не было.

          Проблема оказалась в другом: Лёня был в ватнике - такие в советские времена носили, в основном, представители трёх социальных групп: колхозные трактористы, заключённые и подводники. Если для лодки такая одежда была достаточно удобной и вполне уместной, то очутиться в ней за пределами базы было, по меньшей мере, не совсем прилично. Да и не каждый водитель попутной машины остановится, увидев, что у дороги стоит и «голосует» мужик в ватнике - а вдруг этот человек сбежал из какой-нибудь «зоны»... Но удалось решить и эту проблему: Лёне на ГКС нашли старую офицерскую шинель. То, что к ней были пришиты старлейские погоны - это было ещё полбеды. Приводить эту шинель в относительно приемлемое состояние пришлось очень долго по той причине, что она, отслужив своему хозяину, потом в течение нескольких лет использовалась в качестве подстилки для корабельной собаки!

          Остаётся только догадываться, какие чудеса изворотливости показал наш старый лис в «собачьих обносках» с погонами, явно не соответствовавшими его возрасту, и с секретным документом под мышкой, чтобы  выбраться из одного гарнизона и пробраться в другой - но через несколько дней он вновь оказался на родной лодке. А ещё через несколько дней мы ушли в очередную автономку.