– Уродство – это концентрированная красота. – небрежно произнёс Пламенный Революционер.
– Уродство – это концентрированное своеобразие. – решительно возразил Великий Артист, но тут же выцвел, засуетился под недоумевающим поблёскиванием пенсне своего учителя. И он добавил, суетливо растворяясь в чадном воздухе Бесконечного Коридора:
– Ну, я пошёл, пожалуй... Ни на что времени не хватает... прямо несчастье...
Пламенный Революционер помешивал в крохотной кастрюльке алюминиевой ложечкой аккуратными и очень плавными движеньями. Другой рукою он придерживал через тряпочку кастрюльку. В Бесконечной Кухне пахло молочной кашей. Кухня уходила ввысь, как кафедральный собор; чёрные пятна плесени, древнейшие наслоения краски и копоть пропадали в сумерках, что сгущались под потолком.
Возможно, что где-то там, во тьме и многовековой провисшей паутине и была распята тень неведомого Бога, больно и неестественно изломанного в нелогичных плоскостях адской этой тверди.
Пламенный Революционер, выставляя бородку, внимательно и как бы поверх стёклышек высматривал нечто в кастрюльке и, скосив затем глаза, улыбался:
– Нового, – говорил он Невидимке, – нового душа требует!
И снова помешивал ложечкой.
– Развалить к чёртовой матери этот идиотский дом, гнильё это всё! И построить новый – свободный, удобный, по единому, строго научному проекту!
– Позвольте, позвольте... Погодите! – удивлённо перебил невидимый его собеседник. – Речь, насколько я помню, шла у нас только о пятом этаже!
Пламенный Революционер улыбнулся ещё веселее и потряс головой, соглашаясь и не отрываясь взглядом от кастрюльки.
– Ну, безусловно, дружище, безусловно!.. Развалим всё к чёртовой матери и построим сразу же самый верхний этаж. Расположим высоко-высоко в пространстве самый верхний, самый удобный и свободный этаж.
– Да, придумаем, придумаем, как это организовать! По ходу дела сообразим! Главное – развалить эту тюрьму!
За открытой дверью Бесконечной Кухни мелькнул френч Великого Артиста, но Пламенный Революционер покосился в его сторону – и Великий Артист испуганно пропал во тьме Бесконечного Коридора.
Пожалуй, один только Великий Артист и знал, а скорее – и не знал, но чувствовал, ощущал удивительным нюхом своим, что в Бесконечном Доме нет ДРУГИХ ЭТАЖЕЙ, и никогда не было. Его всегда разрушали до основания, когда хотели выстроить этаж лучше прежнего. Но это было только чувство! Кто мог внутри Бесконечного Дома ЗНАТЬ что-нибудь существенное о Бесконечном Доме. Нет, конечно! Великий Артист располагал только тем, что высказывается средствами изобразительными, надсмысловыми – о, какой текст мог бы выйти из-под пера его! Но Великому Артисту не нужен был временный успех. Ему вообще не нужен был успех – ему нужна была НАСТОЯЩАЯ ПЬЕСА.
– А пятый этаж мы поднимем в чистое небо, к солнцу и вечной свободе! – Пламенный Революционер вознёс над собою ложечку, ткнул её в не видимого никому Бога, а потом уставил её в Невидимку... в то место, по крайней мере, где должен был он быть в данный момент как раз.
– Я верю в науку! Единственное место тут, где время течёт нормально – это наука.
– А вот вы ненаучны, друг мой! – он наклонился, осторожно вынул кончиком ложки пенку и брезгливо стряхнул её в пятнистую и сальную раковину, а затем поглядел на Невидимку:
– За каким лешим вы бродите здесь вне облика своего? Зачем, понимаете, весь этот ваш идеализм - вы не думали? А жаль, если не думали!
...то есть, вот вам, пожалуйста, и готовое название – а что?.. СОН НЕВИДИМКИ или СТРАННЫЕ ГОСТИ РАЗОЧАРОВАННОГО.
И ещё раз взблеснули стёклышки:
– Я очень понимаю тех, кто плещет кислотой на холст Рембрандта. Это невыносимо – неподвижность, это – полнолуние, сумасшествие какое-то! Неподвижен может быть красный квадрат, Руанский собор, какой-нибудь, вечером... но беременная женщина, у которой отсвечивают белки глаз и тепло в паху, не может сохранять неподвижность несколько веков подряд! Это просто не согласуется с нормальным восприятием мира, просто – не согласуется! Подойдите к ней в конце своей жизни – она будет в точности та же, она не заметит вас!
Беспросветный ужас! Леденящий! Даже если это – не человек, а образ его только, он обязан изменяться! Неподвижное надо уничтожать, пока все мы тут не съехали с катушек! Неподвижный человек - это зрачок дьявола!
Оглянувшись, он прошептал, вытягивая шею:
– Но самое страшное знаете что? На самом деле они меняются! Невообразимо медленно, но меняются. Химически, физически, цветом, а, стало быть, – душою своею как раз... на молекулярном уровне... Но сейчас они на сотые доли микронов не такие, как были вначале. И вот это их своё время, потустороннее и нами не ощутимое, – ужасно особенно!