Персональные дела комсомольцев не были редкостью. Каждый проступок вначале рассматривался на комсомольском собрании студенческой группы, потом – на комсомольском курсовом бюро, – потом на факультетском бюро. Если там выносился выговор с занесением в личное дело комсомольца (учетную карточку) или если комсомольца исключали из ВЛКСМ, что случалось очень редко, тогда дело выносилось на комитет комсомола института, а затем и на заседание Сталинского райкома комсомола. В те годы район был Сталинским, потом ему вернули прежнее название – Выборгский.
У преподавателей и сотрудников комсомольская организация была одна (на правах факультетской), они не делились на факультеты, и эта организация подчинялись нашему комитету комсомола. Обычно оттуда персональные дела не поступали, но вот появилось и оттуда «Персональное дело Талалаева» (фамилия искажена).
Суть его была такова. Молодой преподаватель (ему было 27 лет) был женат, но он не сошелся характером с женой и покинул ее. Детей у них не было. Он оставил ей все вещи и квартиру, где они жили, но какие-то его личные вещи в квартире еще оставались. Однажды он зашел за какой-то вещью, и жена уговорила его поужинать. Они выпили, и он остался у нее ночевать. Но утром он ушел и не захотел к ней вернуться. Тогда жена написала письмо в комсомольскую организацию Политехнического института, где Талалаев работал преподавателем, с просьбой вернуть мужа в семью.
Да, тогда возвращали в семью мужей с помощью комсомольской или партийной организации, которые довольно нетерпимо относились к распаду семейных отношений. Это называлось моральным разложением, даже если никакой другой женщины в жизни мужчины не было.
На заседании комсомольской организации преподавателей и сотрудников Талалаева исключили из комсомола. Более того, была принята рекомендация ректорату уволить его с работы, потому что он подает плохой пример молодым комсомольцам-студентам. Теперь нам предстояло либо утвердить это решение, либо смягчить его.
Замечу, что это был уже 1955 год. Еще 2-3 года назад никто бы и не задумался над этим вопросом. Исключили бы из комсомола и прогнали бы из института в два счета. Но время после смерти Сталина текло, и некоторые нормы жизни, казавшиеся незыблемыми, начали меняться. Мы задумывались, а почему мужчина или женщина не могут разлюбить и разойтись по-доброму. Правда, говорили об этом с осторожностью, потому что приверженцев прежних взглядов было еще очень много, пожалуй, даже большинство, но, тем не менее, не молчали – говорили и сомневались. Вот и теперь кто-то из членов комитета комсомола подал голос:
– И в чем усматривается его моральное разложение? Это был вопрос секретарю бюро комсомольской организации преподавателей и сотрудников, который представлял это дело.
– Ну, я же читал формулировку, – сказал он. – Вот тут сказано: за развал семьи и моральное разложение.
– Не понял, – сказал дотошный член комитета, – развал семьи – это одно, но как можно наказывать людей за то, что у них не сложилась семья, что они больше не любят друг друга, или, по крайней мере, один не любит другого. И это не моральное разложение, это беда, которая пришла в семью. А в чем все-таки усматривается моральное разложение?
Теперь встает другой член комитета и говорит:
– Я тоже считаю, что распад семьи нельзя отождествлять с моральным разложением, но вот я считаю, что Талалаев проявил моральную неустойчивость, когда, выпивши, согласился заночевать с нелюбимой супругой.
А потом встает третий член комитета и произносит совершенно крамольные в тот период слова:
– А я считаю, что основу семьи – любовь – не возвращают с помощью комсомольской организации, и это будет совершенно аморально, если мужчина, не любя женщину, будет жить с ней как муж с женой. И мы не можем подталкивать Талалаева к совершению аморальных поступков. А именно это нам и предлагают сделать.
Насколько я помню, Талалаеву все же объявили выговор за аморальный поступок. Так был расценено то, что он остался ночевать. Я помню, как он в отчаянии говорил:
– Ведь я же выпил, понимаете? Я почти ничего не помню.
Он получил выговор без занесения в личное дело, и с ним не надо было идти за утверждением в райком. И не было в решении требования к Талалаеву вернуться в семью, как это зачастую, бывало раньше. И не ставили мы вопроса об его увольнении.
Первым, дотошным членом комитета был я.
Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/16/655