Савелий приехал в деревню из большого города к дедушке и бабушке на каникулы.
Встречает его дед на автобусной станции, здоровается с внуком, как со взрослым, за руку. Обнимает его, улыбаясь, оглаживает свою русую кудрявую бороду:
— Савелий! Вырос, вырос-то как! Богатырь да и только! Сколько тебе годков-то? Что-то не вспомню я. Двенадцать? Ишь ты! О-хо-хо! — Время-то как...
Ну, ладно, хорошо, что приехал. — Не забываешь дедушку с бабушкой. Будешь мне, как и в прошлом году, на пасеке помогать. Не забыл мою науку-то про пчёлок?
— Не забыл, дедушка. Зимой я кой-какие книжки даже по пчеловодству читал.
— Вот молодец! Воистину «науки юношей питают, отраду старым подают». Ну, а теперь давай — домой. Бабушка ждёт.
Шли не торопясь. Дед расспрашивал, как там родители поживают, здоровы ли. А Савелий поинтересовался, когда дедушка собирается на пасеку.
— Что же, завтра сядем с тобой на велосипеды и — к пчёлкам. Как их одних оставишь? Вот на пасеке-то, Савельюшка, и проверишь, как теория практике помогает. — Сказал дедушка и открыл калитку. — Вот и домой пришли. Проходи, Савельюшка, проходи!
Бабушка стоит на крылечке и помахивала платочком, приветствовует гостя.
— Принимай внука, Степанида Прокопьевна! Глянь, какой он у нас! Выше меня вымахал за год-то.
Прошла уж неделя, как дед с внуком живут на пасеке. Савелий многое увидел, многое услышал от деда, чего не во всякой книге прочитаешь.
— Пчёлы просто так не жалят, — поучает дедушка внука,- если их не сердить и правильно с ними обращаться. Ну, бывает, и ужалит иной раз пчёлка. И то из-за неловкости пчеловода. Так и в этом случае, кроме пользы, от такого «укола» ничего дурного не бывает.
Савелий на себе это проверил ещё в прошлом году. К ужалениям пчёл относился с пониманием. Жалят — значит, ошибается в чём-то пчеловод. Вот и всё.
Пасека у деда немаленькая — двадцать пчелосемей, большого ухода требует. Особенно в эти последние майские дни: сказывается роевое настроение пчёл.
Как-то вечером, перед сном, дедушка сказал:
— Я несколько озабочен, Савелий, справишься ли ты без меня. Думаю, завтра, часов в десять-одиннадцать будет отходить рой. Вот какая штука.
— Ты, дедушка куда-то собираешься, что ли? В деревню, наверное?
— Да, внук. Надобно кой-какими харчишками запастись. Ни хлеба у нас, ни картошки не осталось. Так-то вот.
— Ну и что за вопрос, дедушка? Думаешь, не справлюсь без тебя? Ах, дедушка, дедушка! Мы же с тобой ещё в прошлом году сколько роёв сняли? Забыл? И в этот сезон уже три роя... Это не считается? Я всё видел, запомнил что к чему. А ты, раз надо, поезжай и не сомневайся. Я знаю, куда вначале пчёлки слетаются. Соберу их черпаком в роевню и — в погреб. А к вечеру и ты, дедушка, вернёшься. Справлюсь!
— Ну, ладно. Пусть будет по-твоему. Только не проспи!
Рано утром дед сел на свой старый велосипед и уехал.
А Савелий, несмотря на предупреждения дедушки, выход роя всё-таки проспал. Проснулся от знакомого гудения пчёл. В беспокойстве выскочил из омшаника и увидел, как над ним медленно передвигалось мельтешащее облачко. Это был рой, выхода которого ожидал дедушка.
«К лесу направился, — быстро смекнул Савелий. — Вполне можно угнаться за ним. Только вот рой летит по прямой, и мне придётся следовать за ним тоже прямо. Иначе я потеряю его».
И в одних трусах Савелий следует за роем, преодолевая на пути неизбежные помехи: ручейки, заболоченные клюквенные поляны, кусты ольхи и дикой смородины. Рой не углубляется в лес, а выбирает для прививки нетолстую ель-сушняк на опушке леса.
Савелий торопливо обозревает и запоминает место, где временно привился рой, и бегом возвращается на пасеку. Ещё издали видит: под навесом омшаника на скамеечке сидит кто-то. «Вернулся дедушка! — с облегчение подумал Савелий. — Как хорошо! Теперь он сам увидит: рой в сохранности. Его они будут снимать вместе».
Но это был не дедушка, а Семён, крепкий, коренастый деревенский парень, недавно вернувшийся со службы на флоте. «Отдыхает пока после армии, гуляет по деревне и вот от скуки, наверное, решил навестить дедушку», — подумал Савелий.
— Здравствуй, Савелий! Мы встретились в деревне с дедом твоим, Василием Фёдоровичем, и он попросил меня, чтобы я помог тебе кое в чём на пасеке. Сам-то он задерживается: седло у велосипеда сломалось. Вот он и пошёл в МТС на электросварку. Так что жду твои распоряжения.
— Слушай, Семён, надо очень спешить: рой отошёл. Бери пилу, топор, вот эту верёвку, а я возьму всё остальное и — побежали: рой нас ждать не будет — улетит. И ещё: командовать буду я. Извини.
Рой висит на прежнем месте. Савелий оценивает обстановку и на ходу говорит про себя: «Высота метра три-четыре, толстые надёжные сучки. И это хорошо! Я первым влезаю на дерево и привязываю себя верёвкой к ели. Семён снизу держит роевню, выполняет мои распоряжения».
— Семён! «На абордаж!» Только смело, без дёрганий, уверенно и плавно!
— А если будут жалить?
— Придётся потерпеть и, как говорит мой дедушка, сопли не распускать ! Да ты что, Семён? Моряк Балтийского флота! Как у вас говорят на флоте: «Не дрейфь!», и всё будет в порядке!
Савелий уже поднялся до уровня клуба пчёл. Уже слышит их шелест и некие, ещё никем не разгаданные звуки, похожие на какофонию настройки музыкальных инструментов в оркестровой яме перед концертом.
— Держи роевню ровнее, Семён! Я уже сгрёб почти половину роя. Савелий видит, как беспокойно, нервно ведёт себя помощник. Потные руки Семёна, его спину и шею жалят пчелы, и он не выдерживает:
— Не могу я больше, Савелий! Зажалили они меня совсем!
И он рывками меняет руки. Пытается удерживать в нужном положении роевню, но у него это плохо получается. Совершенно отчаявшись, он опускает руку...
Рой гулко отзывается на встряску, но предусмотрительно подвязанная Савелием сверху роевня только вытянулась на сучке. — Ничего страшного не произошло.
— Спускайся вниз, Семён! — крикнул Савелий. — Ты в горячке раздавил много пчёл, а они этого не прощают: запах смерти, как учит меня дедушка, ожесточает их и подаёт команду защищаться.
Ну, ладно. Тут недалеко, я заметил, есть лужа после дождя. Умойся и приведи себя в порядок. Работы ещё предстоит немало.
Савелий собрал уже основную массу пчёл, а те, что были на крыле, входят в роевню вяло, неохотно. «Значит, матка осталась где-то на дереве, прячется от глаза в какой-нибудь расщелине, — смекает Савелий и спускается вниз. — Роевня пусть пока повисит».
— Слушай, Семён. Придётся ель спилить: матка осталась на дереве.
Прошло минуты четыре-пять, и Савелий снова полез к пчёлам, теперь — чтобы снять роевню.
Семён без слов взял пилу, и скоро ель плавно легла на покрытую густой травой поляну. Савелий тут же подставил роевню к облюбованному пчёлами месту. Присев на корточки, они стали наблюдать, как кружащиеся в воздухе пчёлы подлетают к роевне и вместе с общим потоком устремляются в неё.
— Теперь наша задача, Семён, — увидеть, как будет проходить в роевню матка, — говорит Савелий, не переставая следить за продвижением пчёл.— Жаль, ты не представляешь, что это за особа такая, матка. Это царица, хозяйка пчелосемьи. Без неё жизнь пчелы невозможна. Но тебе нетрудно будет определить её: та же пчела, только у неё удлинённое брюшко...
Не успел Савелий произнести последние слова, как встрепенулся Семён:
— Смотри, смотри! Это она? — зашептал он. Вот, вот она! Видишь? Она вместе с пчёлами торопится в роевню!
— Вижу! У-у-р-р-а-а! — восторженно закричал Савелий, вспрыгнув на ноги. — Мы выполнили наказы дедушки! Семён! Ты молодец! Первым заметил матку!
— А я, моряк Балтийского флота, совсем было уж скис, — смеётся над собой Семён. — Ты всё рассказываешь о матке-то, а я — зырк-зырк и вижу: она, конечно, она... Вот будет рад Василий Фёдорович-то!
— Так, может, в помощники пойдёшь к дедушке, Семён? А?
— Если возьмёт. Слово моряка — пойду!