- Ну, раз уж мы оказались рядом, пойдём в Лицей! – воскликнула Алёна Александровна, - пойдём, я покажу тебе Вольтерову собаку!
- Почему – Вольтерову? – не поняла Аврора Михайловна.
- Сейчас сама увидишь! Пошли!
И подруги вошли под святые эти своды.
- Меня почему-то всегда завораживают здесь лестницы, - призналась Аврора Михайловна. – Он бегал по ним!
- А меня – углы переходов…
- А вот – библиотека. Его «Городок»… Какой же это был труженик! С самого раннего детства…
- В нём не была убита нормальная для человека жажда знания. Прежде всего за это – хвала Лицею! Я тоже в пять-шесть лет стремилась к знанию, и могла бы петь, как в той передаче - «Все хочу, все хочу, все хочу на свете знать, Обсуждать, разбирать, помнить, думать, понимать…» Но школа… Ты знаешь, я была «домашней» девочкой, не ходившей ни в ясли, ни в дет. сад. Я сама в четыре года научилась читать. Сама – считать. Всё было спокойно. Я спрашивала, мне отвечали. Искала – и находила. Половину дедовой библиотеки перелопатила к семи годам. Бабушка перепугалась, к глазному меня повела – не перенапрягла ли глаза девочка? А то – ведь у нас в роду был слепой предок! Оказалось – всё нормально, и я продолжила своё запойное чтение…
А тут с меня-семилетки взрослые люди вдруг стали чего-то требовать! И мне бы – только отделаться от них! Уже не до знаний стало. Поставить вам сюда игрек, а вон туда – икс? Да ради бога! Помню, как я радовалась, когда поняла универсальную схему решения уравнений. Вместо того, чтобы открывать и осваивать новые знания, я стала ими манипулировать. Даже сочинения писала так, как хотелось их видеть учительнице. И так – всю школу. Я её претерпевала. В моём интеллектуальном и духовном развитии школа меня остановила. А у Пушкина этого, к счастью, не произошло. Он осваивал знания, как дышал. Хвала Малиновскому, Куницыну и иже с ними!
- Ну, и, видимо, его самого не так легко было заморозить...
- Пришли. Смотри!
- Ну и что? Этот парень с бочкой кваса мне не кажется интересным. Обычная ученическая штудия…
- Если честно, мне тоже так кажется… Но вот собака! Смотри на собаку!
-Она какая-то напряжённая… Знаешь, кого она напоминает? – усмехнулась Аврора Михайловна.
- Кого?
- Твоего любимого Овода в «Прерванной дружбе». Когда он голодный пришёл в лагерь Дюпре. Помнишь, Мартель всё не понимал: «отчего он так смотрит?» И сделал вывод, что нельзя брать в экспедицию человека с «такими глазами»…
-Вот, вот! Ты попала в точку, Зорюшка! Значит, мальчик-Пушкин нарисовал этого пса очень прочувствовано.
-Но что же это за пёс? Почему он держит эту пташку в зубах и так по-оводовски смотрит?
- А вот на это я тебе отвечу, подруга, что пора перечесть «Pucelle»!
- Эта собака – оттуда, из «Орлеанской девственницы»?
- Ну да, я всё тебе толкую, а ты внять не хочешь! Это – пушкинская иллюстрация к одному из мест вольтеровой поэмы. Вот, я выписала, прочти.
- "Так верный пёс, одолевая голод,
До устали набегавшись окрест,
Дичь держит в пасти, но её не ест…"
Голодный пёс! Верный своему долгу…
- Да. Видишь, какой у него ошейник солидный? Он, верный Хозяину, все свои душевные силы собрал для того, чтобы не заглотнуть лежащую на языке «дичь»! Потому что верность для него важнее голода…
- И ведь это – не только мученье от голодного желудка изобразил наш юный гений? – хитро улыбнулась учительница.
- Конечно. Сам Вольтер пишет о собаке в связи с решением рыцаря Дюнуа не притрагиваться к Жанне, пока та не выполнила свою миссию. Мальчик-Пушкин учился смирять свою плоть…
- Как он трогателен во всём, чёрт его задери! – прослезилась вдруг Аврора Михайловна.
* * *
Через некоторое время подруги распечатали фотографии, сделанные в Лицее. Библиотекарша пригляделась к одной из них, заволновалась, достала из сумочки лупу, снова пригляделась, и вдруг покатилась со смеху.
Учительница смотрела на неё с растерянной улыбкой.
-Возьми лупу и погляди на пень! - велела Алёна Александровна.
-Бог мой! Да это же и не пень! Это — остатки рыцарского шлема скорее...
-А сбоку — ты видишь?
-Лицо. Улыбается, зараза!
-Узнала?
-Ну, конечно!
-Вот тебе — и первый автопортрет. Какой год?.. Тысяча восемьсот тринадцатый. Ему, значит, четырнадцать. А может, и этого ещё нет...
-Он — в образе рыцаря Дюнуа...
-Дюнуа и Астольфа - одновременно!
-И Астольфа?
-Ты "Orlando furioso" тоже не помнишь?
-Не-а...
-Астольф был заточён в миртовое дерево. А это - может быть, пень от него!
-Миртовое? Райское дерево, ветки которого присутствуют на всех королевских свадьбах?
-Да. Райское дерево, а Пушкин в него забрался, как чертёнок!
-Верно! Смотри, копыто тянется! Он копыто протянул к собачьей лапе, или она дала лапу - его копыту!
-Ты про эту тень говоришь? И правда, копыто... А у собаки за спиной - крылья, как у ангела...
-Что же получается? Собака - ангел, Пушкин - чертёнок, и они друг с другом в трогательном союзе!
-Оба - рыцари, как ни крути!
-Оба - рыцари, но птичка задушена!
-Птичка тоже - он сам...Пушкин. Видишь, она лежит, как жертва, на собачьем языке.
-Жертва богу?
-Конечно. Для собаки ведь хозяин и есть бог.
-Так что же... Он уже тогда - всё знал?
-Конечно. Всё знал, и так изящно обыгрывал. И смеялся. Он всегда смеялся. Как говорит один мой знакомый: "это был весёлый гений"!
15,29 августа, 9-10 сентября 2013 г.