Уже три экзаменационные сессии я сдал на отлично, четвертой тоже не боялся. Перед первым экзаменом, а это была математика, меня позвали в деканат и предложили заполнить анкету. Я взглянул на бумаги, которые передо мной положили, и радость нахлынула на меня, – меня собирались представить к Сталинской стипендии.
Сталинская стипендия была в два раза больше, чем моя повышенная стипендия, но главное, – я буду Сталинский стипендиат. Тогда это было очень почетно. Не знаю, сколько всего в институте было Сталинских стипендиатов, но думаю, что не больше десяти.
Я заполнил бумаги, и в тот, памятный мне день, получил по математике отлично. Экзамены шли своим чередом, и я получал одну отличную отметку за другой. Оставался последний предмет – Технология металлов.
У меня были замечательные лекции, – так подробно, как этот, я не записывал ни один предмет. Кроме того, я набрал в библиотеке кучу книг по Технологии металлов. Я изучил очень много такого, что профессор Кузнецов не давал на лекциях. Я готовился так тщательно вовсе не потому, что я хотел получить Сталинскую стипендию. Я о ней и не думал. Мне очень хотелось, чтобы профессор Кузнецов похвалил меня. Мне нравились процессы получения металлов, и я изучил много технологических процессов и хорошо знал, что они дают, почему применяются и какие химические реакции в них протекают.
Получив билет, я понял, что все три вопроса билета знаю досконально. И я, действительно, хорошо и толково изложил материал. По лицу профессора Кузнецова я видел, что он мною доволен. Еще два-три устных вопроса, – я на них отвечаю уверенно и четко.
Профессор берет ручку и собирается ставить мне в зачетную книжку отличную оценку. Но потом, я вижу, он откладывает ручку и задает мне еще один вопрос. Он спрашивает меня о каком-то технологическом процессе, в ходе которого применяется боковое кислородное дутье. Я вспоминаю, что о подобного рода процессе я читал в какой-то экзотической книжке и рассказываю ему об этом. Но я вижу, что профессор конкретизирует вопрос и просто ставит передо мной четкую задачу – вот такие-то и такие-то параметры кислородного бокового дутья. Я чувствую, что идет какой-то творческий процесс на ходу, но экспромт не совсем получается, хотя все же основные реакции, которые будут протекать при этом, называю правильно. Наконец, я добрался до конца.
– Уф, – думаю я, – профессор должен оценить мою сообразительность. Такой трудный незнакомый технологический процесс, а я его практически составил с чистого листа.
И вдруг я слышу тихий и спокойный голос профессора Кузнецова:
– Что же Вы не выучили этот процесс? Это ведь мое.
– Это его?! – вспыхивает в мозгу мысль, – как же так? Почему же я об этом никогда не слышал? Если бы слышал, знал бы, по крайней мере, что это есть! Но ведь я сталкиваюсь с этим впервые! Забыть я не мог!!
– Но я нигде этого не читал, – сказал я. Черт меня дернул сказать эту фразу. Без нее он бы мог мне еще поставить отлично. Но теперь он уже разговаривает со мной иначе.
– Я это читал вам на лекциях, вы должны были это знать.
Меня тоже понесло. Я-то ведь твердо знал, что на лекциях он нам этого не читал. И я не пропустил ни одной его лекции.
– Нет, сказал я, – в лекциях этого материала нет.
Я был готов показать ему мои замечательные лекции, но до этого дело не дошло.
– Вы спали на моих лекциях – сказал он, – поэтому в Ваших лекциях этого и нет. Он взял ручку, на секунду задумался, и рядом со всеми моими пятерками в зачетной книжке появилась жирная четверка.
У меня хватило ума больше ему не перечить. Но как я был убит его словами! Это я-то спал?!
Меня не представили к Сталинской стипендии. Больше того, я лищился и своей повышенной стипендии. Теперь я стал получать обычную.
Зам. декана, увидев через два дня меня в коридоре около деканата, позвал к себе и сказал.
– Ты слышал о Ленинградском деле?
Я кивнул. Сталина уже не было, не было и Берии, и говорили обо всем чуть свободнее. Но, конечно, я тогда знал об этом деле очень мало. Много меньше, чем сегодня, когда опубликованы и документы, и исследования.
– По этому делу расстреляли секретаря Сталинского райкома Горбунова. Его сын учится у нас. И мы дали Сталинскую стипендию ему. Ты понимаешь? Мы дали сталинскую стипендию сыну врага народа!
Он гордился этим поступком.
А я? Конечно, мне хотелось получить Сталинскую стипендию, но не это было главное. Профессор Кузнецов был моим кумиром, и вот голос моего кумира до сих пор стоит у меня в ушах:
– Вы спали на моих лекциях ....
Какая несправедливость! Как можно?! Моя душа и сегодня все еще ранена.
Продолжение следует: http://proza.ru/2013/09/18/304