Всё!
Работа окончена – деньги получены!
Впереди – полтора месяца жизни! Двадцать четыре рабочих, плюс – отгулы, плюс... - итого СОРОК ТРИ дня беззаботного солнечного, транжирного отпуска!
Вокзальный динамик женским участливым, заставляющим вздрагивать, хвататься за чемоданы и куда-то бежать, всепроникающим, голосом объявил: «Поезд хррр… то сасет-сасет хррет третий хрк… ххрры… вывает еряк… сорок минут хрррр…»
- О, - сказала моя жена и, расстелив газету, опустилась на низкий подоконник пристанционного здания.
Я, закурив очередную сигарету и посмотрев на часы, вновь уткнулся в только что случайно купленную (надо же что-то читать в поезде) книгу Юрия Селенского «Не расти у дороги». Купил её - за название. Очень уж необычным показалось… И – не ошибся. Здорово пишет. Язык простой, образный и не витиеватый. Для дороги – в самый раз…
Поезд опоздал на пятьдесят минут. Но, что время по сравнению с радостью знакомства с тёплым, чистым, до смешного родным, нахлынувшим, из ещё склеенной в листах, пахнущей газетным ларьком, книги.
- Может ты не поедешь?..
- Угу, - ответил я, закладывая книгу газетой и беря чемоданы.
«Наш» вагон остановился, как по заказу, напротив нас. Отдав проводнице – молоденькой и общительной!.. – билеты, мы расположились на предоставленных нам местах и «взяли» постели…
Вагон оказался старым, ещё с откидными сиденьями в «курящем» тамбуре, с жёсткими деревянными полками, с забитыми гвоздями, согласно надписям на стёклах – «Закрыто на зиму», окнами…
Но… мы – ехали!
Пассажирский, 183-тий, Хабаровск – Москва, стремительно мчался на запад, нагоняя упущенное расписание, глотая километры увядающего лета, каждой секундой приближая меня к блаженным дням отпускной беспечности.
Жена вязала на нижней полке, чемоданы стояли на положенных им, местах, соседи – радушные старики, «завязывали» знакомство, приглашая сыграть в шахматишки; симпатичная проводница, мило улыбаясь, разносила жиденький чай…
Всё было хорошо!
…Не скажу точно когда в вагоне появился этот человек…
Маленького роста, невзрачный, с грубым, деревенского типа, морщинистым лицом, чуть лысоват…
На первый взгляд я принял это за старость. Бывает так – не седеют волосы, а отмирают. Всё чаще мы находим их на расчёске и, скручивая между ладонями, в шарик, с грустной улыбкой выбрасываем. Сначала шарики растут в своём объёме, потом уменьшаются; потом мы надеваем шляпу - стесняясь гладкой, до глянцевости, поверхности, впоследствии – стараясь согреть её…
Это – старость.
Но, присмотревшись внимательнее, я понял, что ошибся.
Короткая казённая стрижка вырисовывала глубокие залысины, увеличивая и без того широкий, бугристый лоб…
«Что в нём привлекло моё внимание? Чем заинтересовал он меня?..»
- А… - отогнав надоедливо жужжащие мысли, я уставился в окно…
"Новая, тщательно отглаженная, тёмно-серого цвета спецодежда и старые, но начищенные, с аккуратной заплаткой на левом, сапоги…"
Выйдя покурить, я застал его в тамбуре, стоящим у окна. Он оглянулся…
Глаза… Вот что! – Глаза!.. Как будто не его: большие, умные, резко контрастирующие со всем его обликом. Они смотрели словно из глубины, жадно впитывая каждую мелочь окружающего бытия.
Он махнул рукой, прося огонька и прикурив, вновь отвернулся, пережевывая мундштук папиросы… Сжатые губы его при этом беззвучно шевелились, чуть подёргиваясь нервной грустной улыбкой.
Мне захотелось поговорить с ним, но что-то мешало…
Стеснение?.. Глупое чувство «интеллигенции»?.. Боязнь обидеть, вторгнувшись в незнакомое, может быть болезненное для него, прошедшее время?..
« Из заключения… Ладони широкие… Большие пальцы на концах приплюснутые… Без вещей… Вроде, с утра едет… Голоден!.. Освободился – денег нет… Сейчас подойду и скажу: «Слушай, есть хочешь? Пойдём…» - Приведу его в купе, дам яиц, соли, хлеба, зелёного лука, огурцов…- «Ешь, не стесняйся!..»
Сигарета потухла. Я встал и… пошл в купе.
Жена ела сваренные всмятку яйца, хрустя огурцом и луком…
- Ты все яйца съела?
- Нет, - ответила она, показывая под столик, - а что?
- Да… нет, ничего…
Рывком вспрыгнув на верхнюю полку, взял книгу…
«Почему я такой? Ну, что тут плохого? Ну, подойди, предложи… Когда он ел в последний раз… Вот интеллигент долбанный! Когда же ты, наконец, человеком станешь?..»
Дверь купе откатилась неожиданно. В сопровождении проводницы вошла женщина с чемоданом.
Мы четверо: двое «стареющих» мужчин и я с женой – переглянулись…
- Простите, но мы до Красноярска…
- А мы с женой - ещё дальше…
- Красноярск через три часа. Оставьте чемодан здесь. - Распорядилась «молодая проводница». – А подождать можете и в коридоре. Мест нет. В кассах напутают, а виноваты мы… - отметая наши реплики как ненужные, гипнотизируя инструкционной вежливостью, отчеканила «симпатичная проводница» с чёрными от сажи руками (видимо скоро будет чай), и ушла.
- Конечно, конечно, - извиняющимся голосом произнесла женщина, заталкивая чемодан под нижнюю полку, - я посижу в коридоре…
- Ну, что вы, что вы… Садитесь здесь… - оживая, воскликнул наиболее старый из «стареющих мужчин», маслянисто улыбаясь, "скряхтываясь" с полки, прикрывая одряхлевшие седеющие груди и расположившийся на коленях живот, простынёй.
- Нет, нет… Я лучше там… Мне до Красноярска… Недалеко… - покраснела женщина и, выйдя, закрыла дверь.
«Вот тоже интеллигентка… А старик-то осклабился, аж слюнки потекли… Неужели он и на мою также смотрит?.. Сказать бы этой проводнице… А мужик-то - действительно голодный… Да и чего я боюсь?.. Ну, откажется – ему же хуже. Ходи голодный…»
Спрыгнув с полки, я решительно пошёл в тамбур. Он был там. Я подошёл к нему и…
- Спасибо… - в его потянутой руке лежал мой спичечный коробок.
Что-то невразумительное буркнув в ответ, отойдя к противоположному окну, я снова закурил, исподтишка, боясь впрямую встретиться взглядом, посматривая на него…
«А папиросу держит не по «зековски»: между указательным и безымянным – как мы… Большой палец жёлтый… Вообще-то глубоковато папиросу держит – на втором сгибе… Да и одежда не такая уж глаженная, складки вон, на спине… Это помял, когда сидел… - оправдал тут же я. – В каком вагоне он едет? Не в нашем же – купейном… Может – «заяц»?.. И сапоги припыленные… Что ж он по воздуху летает? – по земле же ходит… А заплатка на сапоге приклеена… Нос курносый… И спина сутулая… Интересно – за что он сидел?.. Лицо не такое уж и морщинистое – около глаз, да на лбу… Но – глубокие…»
- Слышь, друг, пойдём. Я чай уже взял…
Я вздрогнул.
- Пойдём, пойдём, не стесняйся, гостем будешь… - В дверях стоял мужчина из соседнего со мной – 9-го купе и теребил его рукав. – На стеснении далеко не уедешь.
- Разглядываешь?.. – донеслось до меня в грохоте открывшейся межвагонной двери.
- Да нет… Курю вот… - подкашлянув, промямлил я.
- Я спрашиваю, в «дурака» играешь?
- А… - стараясь улыбнуться, протянул я, - могу…
- Ну, пойдём, чем воздух-то коптить… Вот и компания.
- Я – сейчас…
Рванув дверь своего купе, вроде бы не замечая вопросительный взгляд жены, в каком-то радостном возбуждении я схватил хлеб, яйца, лук, огурцы…
Сосед уже доставал карты:
- Вот и время пролетит незаметно. Дорога-то, она длинная…
- На, ешь…
- Да не надо… Я не хочу… - прихлёбывая чай, смщался незнакомец.
- Ешь, ешь… На стеснении далеко не уедешь… - подмигнул я. – Курну пока…
Потом мы играли в карты...
Сосед выиграл, а я остался в дураках…
В это же день, к вечеру, после маленькой станции с удивительно неприличным названием «Козулька», незнакомец исчез…
Я перебрался с верхней полки на, освободившуюся – нижнюю, и вскоре забыл об этом случайном эпизоде.
Мало ли чего в отпуске не случается!