1.
Они все нервно спали. Они бредили во сне, я бродила между ними и ничего не понимала. Маму я уложила спать, взяла грех на душу и подмешала ей травку в чай, я долго берегла эту травку - она здесь не растет, я за нее отдала свои два часа и серебряный браслет, его мне подарил один, смуглый такой, все смеялся, потом убили его.
Мне бы счас эту волшебную травку сварить и выпить, но Маме нужнее, пусть отдохнет.
Как она кричала, боже, как она кричала, я никогда не слышала, как кричат, люди не могут так кричать, а оказывается могут. А я не кричала, нет. Когда все это началось, я забилась в угол, я все видела, я все видела, и я все знаю, кто как и куда.
Он, Иоанн, он сразу на них кинулся, он вообще чокнутый всегда был, и по жопе меня хлопал, у него еще трех передних зубов не было. Он кинулся, и меч свой схватил, и началось мочилово, а Иисус закричал на него, он никогда раньше не кричал, и мама кричала, да вообще все орали и непонятно что там началось, я сразу в угол забилась и оттуда смотрела.
А потом я шла и шла, шла и шла, а он тоже шел, и шел. А когда его привязывали, я не смотрела, я отвернулась и не смотрела. Я хотела уйти вообще, но нас не отпускали, там стояли эти, в доспехах, и не отпускали. Они не смеялись и тоже отворачивались.
А потом все куда-то кинулись, и все стали давить друг друга, и стражники закричали, и стали рубить мечами, и стало так страшно, так страшно, но мама меня взяла за руку и мы прошли прямо туда, к нему. И мы сели, очень устали, и мама достала яйца и хлеб, и мы поели. А он уже всё, он был мертвый, и мама сказала, что его надо снять оттуда. Она уже со стражником поговорила, а он засмеялся и не взял меня, так, по жопе хлопнул – и все. Он снял его, принес топор, когда все уже ушли, мы там вдвоем остались, я и мама, он вынул эти гвозди и снял его, и дал мне монетку с дырочкой и кусочек сахара.
Потом мы его несли, да он и не тяжелый был совсем, мама сказала, что его надо туда донести. А эти, которые с нами ходили за ним, они не пришли. Они сразу убежали, когда стражники пришли и Иоанн драться с ними стал, да он всегда дурковатый был.
Мама послала меня в город, купить холста и еды, вот и я встретила этого, ну который все рядом был с нами, красивый такой, с носом и бровями, я его увидела – обрадовалась, руками машу ему, а он – нет, может не он, может обозналась.
Потом. Потом закутали его и положили, он уже пах, ну как пахнут, когда умерли.
Мама сказала, что пока здесь поживем, возле пещеры этой.
Я кусочек оторвала от тряпки, в которую его завернули, и монетку на нее надела, которая с дырочкой. А сахар я спрятала в надежном месте.
2.
Я так и знала, я так и знала, что так получится. Иоська, чертов муж, я говорила ему, не езди туда, останься, ну как я одна на полгода, ну не смогу я, не справлюсь я тут одна. Ничо, отвечает, все будет хорошо, надо, мать, надо, ты же сама знаешь, что все плохо, и долги у нас, и потерпи уже совсем немного. Вот я приеду, и все будет хорошо, ты чуть-чуть потерпи. Поцеловал и ушел. А я стояла и не думала ни о чем, а потом все и получилось.
Он, тот, взял и пришел, и не спрашивал, так, кинул на кровать и все. Посмотрел, бровь поднял, и ушел.
Я сидела и поплакала, конечно, а потом – козы, слышу кричат, пошла доить.
Потом Йоська приехал – и я ему во всей красе, губы кусаю, глаза прячу. Он говорит, не реви, дура, все будет хорошо, ну не плачь ты так, вот я и денежков принес, и вот, смотри, что я для тебя принес – браслет серебряный и шарфик тонкий-тонкий.
Он ни разу мне не сказал плохого, он его учил и все показывал, как и что. И ни разу не сказал плохого, а я так мучилась, ну хоть бы ударил что ли…
А потом Он вырос и дурковать стал. И я за Ним пошла, когда Он из дома убежал, Он ходил и дурковал, и люди над нами смеялись. А мне все одно было – пусть их, Он мой сын, муж мой умер, а у меня есть Сын. За Ним ходили люди и слушали, как Он говорит. И эта появилась, никчемная, но Он сказал, мама, не трогайте ее, и я ее оставила. Полный дом народу, всем пожрать и выпить, а эта хоть и дура, но расторопна. Он ее привел за руку, грязная, вся в синяках, ее там убить хотели, на площади, а мой не дал, Он им сказал и они расступились. Я ее мыла и подумала, а вот как я была такой маленькой, и так мне её жалко стало, и сидим обе и плачем. Она меня обняла, и завыли обе, Он вбежал, и рукой махнул, и рассмеялся. Он очень красивый был, когда смеялся…
А потом, когда все началось, я ничего не успела сделать, я только успела мою эту убогую в угол зашвырнуть, чтоб не забили, а потом меня затоптали, и я ничего не видела потом…
… Я ему говорила, брось ты их, выгони ты их, не доведут они тебя до добра. Он мне отвечает – мама, а что есть такое – добро? Я ему говорю – ты мой сын, это добро. Мама, закричал он, мама моя!
Мама, кричал он, а я не плакала, и эта рядом со мной тоже не плакала, только отворачивалась, а я не отворачивалась и смотрела.
Потом я знала, что у нас нет денег, а как его же надо снять оттуда. Я пошла, один там был, молодой со шрамом, я его попросила и дала монету, а он не взял, он сказал, подожди, вот все рассосется, я вам помогу.
Я не знала, зачем я его несу в пещеру. Мы его отнесли туда и сели возле. А потом мы с ней пошли, и не понимали куда идем…