Странствующие Жизни. Глава 2. Созерцающая Жизнь

Смотря в прохладную бесконечность,

Мысли приводят во мглы вечность.

Древние времена остановились,

Сокровенно мы испарились.

Между туманным пространством,

Безмолвный скоротечный шум знаком.

Биение единого тайного сердца,

Непогрешимого творения и чистого конца.



Каждый раз, закрывая глаза, каждый из нас уверен, что он их откроет. На самом деле уверенности в этом нет никакой. Нам хочется верить и убедить себя в том, что мы их откроем. Для некоторых это самый долгий самообман, начинающийся с рождения.

Закрыв глаза в последний раз, мы отправляемся в самое долгое и свободное странствие, на пути которого нет ни одной преграды, ни ежиного ограничения. Лишь мы, наши мысли, которые к тому времени полностью видоизменяются, то, что было важно и стояло на первом месте ранее, уходит в самый конец, но большинство совсем пропадает, а то, что было закинуто на самое дно самих себя, поднимается к верху прямиком на поверхность.

Пока мы тешим себя лживой уверенностью жизни и, прибывая в этом заблуждении, откладываем или стараемся забыть то многое, что на самом деле стоило бы сделать, отпущенное нам время может оборваться. Возможно само, возможно с чьей-то помощью, но после того как эта нить времени будет обрезана, причина будет волновать меньше всего, а на первый план выйдут самоупрёки за то, что было не выполнено. За то, что должно было быть сделано. За то, что забыто. За то, что многое прошло сквозь пальцы. За то, что огромная часть событий прошла мимо глаз. За то, что многие просьбы пролетели, не коснувшись ушей. За то, что множеству ситуаций не было уделено достаточно внимания. Это одно из самых суровых наказаний. Самоистязания. Никто не в силах наказать нас строже и жоще, чем мы сами. А когда мы способны видеть всё, свои ошибки, видеть причины этих ошибок, когда способны отследить путь, произошедший после совершения этих ошибок, когда способны оценить свои возможности, которые были на тот момент, когда способны прочувствовать время, отведённое нам, эти наказания, которые мы совершаем сами с собой - невыносимы.

Не все так страдают, в основном это те люди, которые при жизни неоднократно делали неправильный и непростительный выбор. Среди таких оказался и я. Обречённый на вечное скитание меж пространств и времён. Не сумеющие найти покой, не сумеющие найти смирение, мы будем постоянно скитаться, мечтая о конце. Но его так и не настанет. Мы не души, не призраки. У нас нет названия, нет имён, нет личности, нет индивидуальности. Мы едины. Все мы соединены в одно. Мы просто ненужные, бессмысленные, бесполезные мысли в идеально-холодной пустоте пространства. Некоторые, проанализировав свою жизнь, карали себя больше других. Они обрекали себя на непрерывное наблюдение за людскими жизнями. У нас нет чувств. У нас есть сожаления, печаль и тусклые прозрачные воспоминания о том, кем мы когда-то были, которые становились блеклее и вскоре должны были выцвести полностью.

Пока мы помнили о себе, мы видели свои жизни. Видели, как они осыпались крупицами песка снова и снова. Даже постоянно смотря на наши жизни, мы теряли с ними связь. Все Мысли помнящие свои жизни одновременно просматривали их, все сразу, пока теряя с ними связь, мы не начинали путаться в них. Путаясь, какая из просматриваемых нами жизней кому принадлежит, мы их отпускали и начинали существовать как отдельные частицы от всего.

Мы просматриваем жизни. Я просматриваю свою жизнь…


Я вижу, как начали плакать затянутые серыми тучами небеса. Вижу, как всё заполняется водой. Вижу, как мать мучается в агонии, крича о боли, давая мне жизнь, а потом, прижимая меня к своей груди, я вижу, как по её щекам текут слёзы. Она плакала, плакала и улыбалась. Некоторые женщины в особенности созданы для семейных отношений, для рождения потомства, для ухаживания и заботы за ними. Моя мать думала так же.

Дождь, не переставая, лил ещё несколько недель, после моего рождения. Я не преставал плакать лёжа в детском манеже и меня постоянно пытался успокоить и укачать отец. Мать навещала меня крайне редко. Она тоже плакала дни и ночи напролёт. Из-за меня. Постродовая депрессия развивалась в ней намного сильнее, чем ожидалось, влеча за собой другие более серьёзные психические отклонения как расстройство личности и психоз. Я вижу, как отец принимал тщетные попытки уговорить мать лечь на лечение в реабилитационный центр.

- Прошу тебя, умоляю, послушай меня. – Пытался достучаться до матери отец.

- Нет. Нет! Молчи! – Истерически кричала она.

- Успокойся, пожалуйста. – Отец попытался её обнять.

- Не трогай меня, ты монстр! – ещё громче закричала она, откинув его руки. – Это всё из-за тебя! Это ты виноват!

- Виктория, послушай меня. – Отец прикоснулся к плечу матери.

Как только она ощутила его прикосновение к своему телу, её правая рука моментально отвесила сильную пощёчину. От удара, голова отца сильно дёрнулась в сторону. Он вытер кровь с разбитой губы, развернулся и ушёл в другую комнату.

- Я ужасна! Ужасна! – Прислонившись к стене и впившись пальцами в волосы орала мать.

Всё это происходило у открытой двери комнаты, в которой лежал я. Может, пока мы ещё малы, мы не запоминаем деталей, но любая картина, увиденная или услышанная отпечатывается в нашем подсознании, даже в таком возрасте в котором находился я. Эмоциональные краски картины, которые произвели на нас необычайные впечатления никогда не пропадут из наших подсознаний и будут напоминать о себе. Мы всегда будем их замечать и отмечать, даже не зная причин.

Я мог слышать чувства, видеть эмоции, это не была синестезия (синестезия  — явление восприятия, когда при раздражении одного органа чувств наряду со специфическими для него ощущениями возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств), это то, что умеет и делает каждый ребёнок, пока он ещё не приобщился к этому миру, пока ещё не начался процесс становления самосознания. Лёжа на спине, я чувствовал гневные взгляды матери, наполненные объёмной массой ненависти и отвращения ко мне. Она, не переставая, твердила себе, что я испортил её жизнь, что это именно я основа причин всех её бед. Человеческая психика слишком нестабильна и чувствительна, а когда она выходит из строя, то впоследствии появляются множество неизлечимых патологий.

Я вижу, как всё ещё льёт дождь. Покормив меня, отец попытался меня убаюкать и думая, что у него это получилось, ушёл в другую комнату. Он нёс на себе тяжёлую ношу. Как любой мужчина старой закалки, он верил в то, что семью содержать обязан лишь мужчина, а женщина, это хранительница уютного очага, куда он должен хотеть вернуться после тяжёлого дня. Сейчас всё изменилось. На его плечи упало всё, быт, работа, уход за мной и самое тяжёлое - он наблюдал, как его любимая жена с каждым днём погружается всё глубже туда, откуда уже невозможно вернуться. Он проводил бессонные ночи в кресле рядом с детским манежем, в котором лежал я, пытаясь хоть как-то успокоить мой плач. Часто из спальни родителей, где теперь мать спала одна, я слышал громкие крики.

- Заткни его! Слышишь Алекс?! Сделай так, чтоб он замолчал!!! – Крики матери с каждым разом становились всё жоще.

Отец разрывался на кровавые куски разбитой души от этих криков. Он очень сильно любил мать и старался поддерживать её и свою надежду, что ей станет легче, что она вернётся к нему и всё будет как раньше, даже лучше. Из-за этой лживой надежды, созданной для самого себя, он переоценивал свои силы.

Мои голосовые связки больше не могли осилить плач, я затих и слегка задремал. Перед тем, как закрыть глаза я увидел улыбку на отцовских губах. Улыбка была печальной и уставшей. Посмотрев на меня, он побрёл в другую комнату, уселся в кресло, откинул ноги, закрыл глаза и громко засопел.

Дождавшись пока отец уснёт, ко мне вошла мать. Опустив правую руку вниз, она тащила по земле большую тяжёлую подушку. От неё исходила сильная энергетика злых замыслов. Она смотрела на меня. Открыв глаза, я понимал, что меня ждёт, я осознавал, что случится вскоре. Мой плач разнёсся по дому, но его быстро пресекла мать, которая придавила меня подушкой.

Отец не спал уже много суток, поэтому ни что не могло помешать его сну, тем более уж точно не мой кратковременный плач. Если бы он только знал. Я старался отодвинуть подушку от себя, отпирался всеми силами рук и ног, но моих усилий было совсем недостаточно. Ощутив как руки матери надавили на ту часть подушки, под которой находилось моё лицо, я начал задыхаться. Мои призрачные усилия спастись, оттолкнув подушку, становились слабее с каждой секундой.

- Умри! – заорала мать. – Пожалуйста, умри… - До меня донёсся её тихий плач.

Всё становилось отдалённым. Я плавно покидал мир, в котором только недавно успел появиться. Я перестал кричать, больше ничего не было страшно. Почти ничего уже не осталось.

Внезапно я ощутил слабые вибрации от тяжёлых шагов отца. Подушка слетела с моего лица и тела вместе с руками матери. Она упала на пол от сильного толчка отца. Он поднял меня на руки, послушал сердце и измерив пульс. Сердце еле билось и он начал делать массаж сердца. В панике отец, не рассчитывая сил, сильно давил мне на грудную клетку, а воздух, который он переводил в меня через рот, было слишком много для моих лёгких. Но всё же, у него получилось вернуть меня. Услышав мой прерывающийся натянутый и глухой плач из-за разорванных голосовых связок, отец крепко обнял меня и положил обратно в манеж.

- Что ты делаешь, Виктория?! Он же твой сын! – громко заорал отец, подняв мать с пола. – Отвечай!

- Нет! Он не мой сын! – вырываясь, вопила мать. – Он не может быть моим! Только не он!

Отец наградил мать мощной пощёчиной тыльной стороной ладони, от соприкосновения руки со щекой прозвучал звонкий шлепок. Мать упала на одно колено.

- Слушай меня, слушай! – нагнувшись к матери и тряся её за плечи, грозно говорил отец. – Это мы дали ему жизнь. Мы! Слышишь?! – сильно тряхнув мать за плечо, спросил он. – И ты его выносила в своём утробе! – он присел рядом с ней и взял за второе плечо. – Очнись же ты… Он твой сын! – Глаза отца были наполнены слезами, но не одна из них не скатилась.

- Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!!! – Быстро говорила мать, нервно болтая головой.

Отец поднялся и отступил от неё на шаг.

- Знаешь, - начал отец серым голосом. – Единственное, в чём виноват этот ребёнок, так это в том, что он позволил тебе себя родить.

Мать зарыдала. Отец поднял ее, крепко сжав ей запястья, и толкнул к выходу из комнаты.

- Никогда к нему не приближайся! – Кричал он вслед вылетевшей из комнаты матери.

Из-за столь стрессовой ситуации, рассудок матери на мгновение просветлел. Она успела взглянуть на всё, что с ней стало, на всё, что она сделала за последнее время. Она выбежала из дома босяком на улицу. Всё ещё лил дождь. Её слёзы смешались с ним. Часто спотыкаясь и падая, сдирая кожу до крови и до мяса, она поднималась и продолжала бежать дальше.

Мост через реку, на котором стояла мать, был тёмный с железными перилами. Перебросив обе ноги, она оказалась по ту сторону перил. Она смотрела на воду, часто роняя вниз крупные слёзы. Ей было безумно страшно, не смотря на то, что она всё ещё понимала, почему она стоит здесь, на мосту. Здравые рассуждения никогда не подчинят страх. Её ноги тряслись, живот мутило, голова кружилась, руки дрожали, её ужасно знобило. Удары  сердца были настолько сильны, из-за этого ей казалось, что сейчас оно находится у неё в горле или внутри головы. Она не могла решиться, ей не хватало храбрости сделать следующий шаг. И вот, она всё-таки приняла решение.

- Простите мен…

Не успев попрощаться сама с собой и этим миром, её руки скользнули с мокрых перил, и она полетела вниз, беспорядочно перекручиваясь в воздухе. Раздался глухой звук воды и пронзающий крик боли. От удара о твёрдую воду она сломала позвоночник и рёбра. Началось внутреннее кровотечение. Бессмысленно барахтаясь в воде, она пыталась в последний раз вдохнуть воздух, но вместо этого она заглотнула холодной воды, которая заполнила её лёгкие. Она утонула.

Тело матери нашли только через три дня по чистой случайности. Быстрое течение реки унесло его за 200 километров от моста, с которого она сорвалась. Её разбухшее бледное серо-синее тело прибило к берегу в высокие камыши. Стоявший на берегу рыбак, закидывал удочку и ждал клёва. Безрезультатно он простоял пару часов, пока одна из рыб не заглотила приманку и не потащила её на дно вместе с маленьким крючком. Рыбак боролся с рыбой не больше минуты, постоянно её, подсекая, но излишняя осторожность мешала ему, он боялся, что она сорвётся. И когда рыба была в паре метров от берега, он зашёл в воду и зашагал к ней через камыши, поднимая удочку. Увидев обездвиженное тело, рыбак выронил удочку. Несколько минут он стоял, не отрывая глаз от него. Совладав с собой, он сделал несколько медленных шагов назад, затем развернулся и побежал к ближайшей деревушке за помощью.

Подавленный горем отец поехал опознавать тело, взяв меня с собой. Это был первый раз, когда я увидел слёзы отца.

Я вижу, как я бегаю по просёлочному полю. Мне пять лет. Отец взял отпуск, и мы уехали к родителям моей покойной матери, которые жили в дали от всех. До ближайших населённых пунктов были десятки километров. Отрезанные от цивилизации. Даже в таком малом возрасте, в каком был я, можно прекрасно ощутить лёгкость, которую дарило это место. Лишний вес спадал, а свинцовые мысли улетучивались.

Через два дня будет ровно пять лет со смерти матери. Её родители настояли на том, что её следует похоронить на их земле, чтоб она всегда была рядом с ними, а они с ней. Отец не противостоял этому желанию, а наоборот согласился и поддержал.

С утра до вечера я проводил дни в поле, почти всегда в одиночестве. Редко со мной играл отец или мой дед. Прошло пять лет. Пять лет и несколько недель со дня моего рождения. И через два дня пройдёт пять лет со смерти матери, но даже это время не смогло залечить раны отца, они оставались всё такие же свежие, как и тогда, они так же болели и всё так же кровоточили и в скором должны были начать гноиться.

- Никанор. – Громко звала бабушка, выйдя на крыльцо дома.

Я находился далеко в поле, но тем ни менее, услышал знакомый голос, зовущий меня по имени, и побежал к нему.

- Никанор, - повторила бабушка, когда я подбежал к ней. – Мы скоро пойдём на встречу с Викторией, через несколько часов будь готов, - смотря на меня свысока, произнесла бабушка. – Подумай, о чём ты хочешь поговорить с ней. – Она развернулась, бросив на меня надменный взгляд, и ушла в дом.

Ни дедушка ни бабушка не испытывали ко мне тепла, не испытывали ко мне привязанности, они подсознательно винили меня в смерти своей дочери, думая, что это именно я стал причиной её самоубийства. Они ни разу не назвали меня внуком, ни разу не назвали Викторию моей матерью или меня её сыном. Я чувствовал их острые взгляды, которые вонзались в мою душу.

Я не мог понять этот странный на тот момент для меня ритуал, разговаривать с могилой человека, который уже давно умер и стал пищей для трупных червей, многих разновидностей личинок и всяких других пожирателей плоти. В этом году первый раз, когда мне разрешили поговорить с ней, но я не знал о чём, я не знал, кто она, я не знал, какая она была, я знал лишь то, что она моя мать.

Что я могу сказать? – думал я, - спасибо за то, что дала мне жизнь, неужели это всё с чем я могу обратиться к ней? – спрашивал я себя, спрятавшись на поле в высокой траве.

- А что будет, если я ошибусь? Если скажу что-то не так? – спрашивал я вслух, обвив колени руками. – Нет-нет! Не хочу. – Я занервничал, резко вскочил с места и сломя голову побежал вперёд.

Я убегал всё дальше от места, где была похоронена мать. На горизонте, вдали был виден лес, я устремился к нему. Густой, ярко зелёный лес, от которого исходил сильно ощутимый запах хвои. Я бежал по лесу, всё дальше вперёд, пока не иссякли силы. Тяжело дыша, я сел на землю рядом с пушистой елью. Ноги тряслись от перенапряжения, но мне удалось немного успокоиться мыслью, что меня здесь никто не найдёт. Спустя какое-то время дрожь прекратилась, я поднялся и пошёл дальше, вглубь леса. Проходя мимо деревьев, я увидел куст дикой малины, а чуть поодаль от него маленькие кусты земляники. Присев рядом с земляникой, я принялся её общипывать и ягода за ягодой отправлять в рот. Разобравшись с десятком кустиков, я принялся за малину. Лишь только когда я наелся ягод, я смог понять, что заблудился. Я не знал ни дороги обратно, ни который сейчас час.

Время для ребёнка это очень своеобразное понятие. Пока на улице светло – можно всё, когда темно – надо находиться дома. Утреннее, дневное и раннее вечернее время суток я проводил в поле, беззаботно бегая из стороны в сторону, мечтая или представляя себя героем какой-нибудь из множеств сказок. Ночи и поздние вечера я проводил на чердаке, обычно заперев дверь изнутри на тяжёлый засов. Находится в одном доме с бабушкой и дедушкой было слишком невыносимо, не говоря уже о том, чтоб показываться им на глаза.

Я посмотрел на небо. Высокие верхушки могучих деревьев скрывали солнце, я не мог понять какое сейчас время суток. Слишком темно для дня и слишком светло для ночи. Не вечер и не утро. Всё вокруг было зелёно-серого оттенка. Я осознал, что я потерял не только своё пространственное местонахождение, но и временную ось, за которую все держатся.

- Привет. Как тебя зовут? – Раздался милый девичий голос.

От неожиданности, испугавшись, я начал скоро оглядываться по сторонам, но никого не заметил.

- Не бойся, я не хотела тебя напугать.

Из-за дерева вышла маленькая девочка чуть старше меня. На ней был фиолетовый сарафан. Её волосы были длинными и белокурыми, глаза тускло-фиолетовыми. Встав босяком на опавшие иглы от ели, она улыбнулась широкой улыбкой и помахала мне рукой.

- Что ты здесь делаешь? – Добродушно спросила она.

Я не мог решиться заговорить, но в один момент слова сами вырвались.

- Я заблудился.

- Бедняжка, а откуда ты, может я смогу тебе помочь?

- Домик в поле… - Неуверенно сказал я, представляя себе дом.

- Знаю такой. – Игриво произнесла девочка, прыгнув в мою сторону.

Я очень обрадовался её словам.

- Отведёшь меня домой? – Сразу же спросил я, с надеждой в голосе.

- Пока нет, - коротко ответила девочка, обходя меня вокруг. – Я хочу поговорить с тобой, - она остановилась напротив меня. – Например, как ты здесь оказался?

- Я прибежал в лес.

- Это понятно, что не с неба свалился, - она подняла вверх указательный палец. – Хорошо, из-за чего ты здесь оказался?

- Я… - Мой ответ оборвался, потому что я сам не знал из-за чего я здесь.

- Хм, - девочка скрестила руки на груди. – А зачем ты здесь?

Я опустил взгляд и промолчал.

- Ладно, - кивнув мне, сказал девочка. – Как тебя зовут?

- Никанор.

- Имя греческого происхождения, в переводе означающие – видящий победу. И кто же тебя назвал таким именем?

- Мне сказали, что Вик… - я запнулся. – Мама.

- Интересная, наверное, женщина, да? – Спросила девочка, срывая несколько ягод малины.

 - Не знаю… Она умерла, когда мне было менее месяца. Я ничего о ней не помню. Ничего не знаю. – Огорчённо сказал я.

- Соболезную, - сказала девочка, жалостливо на меня посмотрев. – А хочешь узнать, какая она была на самом деле? – Играя глазами, спросила она.

- Конечно, хочу, а такое возможно? – Меня переполняло изумление и интерес.

- Возможно всё! – Улыбнувшись, ответила девочка.

- Расскажи-расскажи! – Радостно просил я.

- Хорошо, пойдём со мной. – Девочка тронулась с места, махнув мне рукой.

Я послушно шагал за ней, пробираясь через высокие кустарники, перепрыгивая через узкие овраги, обходя крупные стволы старых, высоких деревьев. Пели птицы, их было много, а создаваемая ими мелодия была безупречна. На высоте трёх-четырёх метров, я заметил крупную белую сову, она пристально наблюдала за мной ярко жёлтыми глазами, не обратив ни капли внимания на девочку, идущую впереди.

- Пришли! – Радостно воскликнула девочка, выйдя на круглую полянку.

Полянка была всего четыре-пять метров в диаметре, но она вся была окружена густыми елями и высокими кустарниками, что делало её невидимой для другой стороны. В середине полянки стоял белый деревянный стол на трёх ножках, на котором стоял небольшого размера фарфоровый чайник и две фарфоровые чашки на маленьких блюдцах. Рядом со столом стояли два чёрных стула, оба они тоже стояли на трёх ногах.

- Прошу, присаживайся, - девочка указала на стул, находившийся справа. – Чаю? – Спросила она, когда я сел.

- Да. – Смущаясь, отозвался я.

- Что ж, пожалуй, я начну, - сказала девочка, придвигая мне полную чашу чая. – Виктория Кёрв, а точнее Виктория Бана, такая была девичья фамилия твоей матери, - сказала девочка, взяв чашу в руки. – Была милой послушной и отзывчивой девочкой. Рано познала сложности в жизни, - говорила девочка, сделав глоток чая. – В твоём возрасте она уже училась в школе. При школе было общежитие для школьников, где за ними постоянно следили. Если честно, то я не знаю, что лучше остаться полностью одной в твоём возрасте или жить под тем наблюдением и уходом, которые выпали твоей матери, - она сделала ещё глоток и поставила чашку обратно на блюдце. – Тем ни менее, не смотря на всё, что там происходило…

- А что там было? – Перебил я.

- Кхм, - она кашлянула в кулачок. – Это не совсем для твоих ушей, ты ещё мал для таких историй, а вот перебивать меня не стоит, договорились? – я заметил что-то страшное в глазах девочки и, испугавшись, молча, кивнул. – Так, она смогла противостоять и выдержать все сложности. У неё получилось окончить эту школу. Однако те травмы, которые она получила, учась там, так и не исцелились, и за большие из них, она винила своих родителей. Твоих бабушку и дедушку, Лизу и Рика, за то, что это они её туда отправили. Поэтому, она и не вернулась домой и не старалась больше видится с родителями, - она опять потянулась к чашке. – Налить тебе ещё? – Спросила девочка.

Я покачал головой в знак отказа.

- Нет? Ладно, - она сделала глоток и продолжила. – После окончания школы она сразу отправилась в другой город. В школе она познакомилась со старшой двоюродной сестрой своей одноклассницы, которая изредка заезжала в эту школу. И она обещала твоей матери помочь устроиться на работу после окончания, поэтому Вики и отправилась к ней, полна надежды и человечности, бедная девочка. – Она замолчала, смотря в пустую чашку.

- А что с ней случилось? – Не выдержав молчания, спросил я.

- А это, Ник, ты узнаешь в другой раз, - девочка поднялась со стула. – Тебе ведь надо вернуться, у тебя ещё осталось одно дело, от которого ты хотел сбежать.

- Какое? – Не понимая, спросил я.

- Как?! А разговор с матерью? Теперь ты знаешь, хотя б малую часть о её жизни, и можешь поговорить уже не с чужим человеком, а малознакомым.

- Я хочу знать, что было дальше. – Надувшись, сказал я.

- Как мило. Приходи завтра, услышишь продолжение. Согласен? – Спросила девочка.

Я энергично закивал в ответ.

- Вот и славно, - она подняла руку, указывая в одну из сторон леса. – Пойдёшь туда, всё время прямо, никуда не сворачивая, и через пять минут выйдешь на поле, понятно?

- Ага! – Радостно ответил я.

Я прошёл через маленькую поляну и хотел уже скрыться за деревьями, но меня окликнула девочка.

- Кстати, Ник, - позвала она меня сидя на столе и смотря в мою сторону. – Меня зовут Амелия.

- Очень приятно. – Смущённо произнёс я.

- Ну, всё, беги. Беги быстрее. – Улыбаясь, сказала она.

И я побежал. Побежал, переполняемый радостью, а когда выбежал на знакомое просторное поле, то обрадовался ещё больше. Единственное, что мне показалось странным, это то, что солнце стояло ещё высоко, хотя мне казалось, что уже должен был наступить вечер. Наверное, мне кажется, подумал я. Это всё лес так повлиял, да, - добавил я, несясь через поле.

Рядом с домом я заметил отца, который нервно ходил из стороны в сторону, заметив меня, он быстро пошёл навстречу.

- Никанор, ты, где был? – спросил он, подняв меня в воздух. – Я тебя уже целых десять минут ищу. Скоро надо начать готовиться, мы пойдём к твоей маме.

- Папа, я был в лесу. – Радостно ответил я.

- Правда? – протянул отец. – И как там? – Не придавая особого значения, спросил он.
- Я встретил девочку.

- Да? И как её звали? – Радуясь силе моего воображения, спросил отец.

- Амелия.

- Красивое имя. Ладно, беги, собирайся. – Сказал он, ставя меня на землю.

Он не поверил ни единому моему слову, однако это было неудивительно, ведь моё отсутствие для них продлилось всего около десяти минут, в то время как я был убеждён, что меня не было полдня или даже дольше, намного дольше.

Каждый подходил к могиле матери по одному и проводил там столько времени, сколько считал нужным. Первой пошла бабушка. Она долгое время стояла, скрестив кисти ниже живота и потирая большим пальцем левой руки тыльную сторону правой ладони. Сначала она говорила очень тихо, но потом её речь стала намного громче, а жесты более активны. Остальные из нас стояли в стороне, но мы начали разбирать речь бабушки.

- Это не моя вина! Не моя, слышишь?! Я тебя любила больше всего и желала тебе только лучшего! Ты сама погубила свою жизнь! – она оборвала свою речь и опустила голову. – Прости меня. Прости, - дотронувшись до надгробия, она ещё раз повторила. – Прости.

Некоторое время она, ещё молча, простояла, не убирая руку с надгробия, но потом медленно зашагала обратно, туда, где стояли мы. Следующим пошёл дед. Он остановился, не дойдя до могилы пару метров. Широко расставив ноги и закинув руки за спину он, возвышаясь, смотрел на надгробие. Он молчал. Долго. Каждый общался по-своему, а дед предпочитал молчаливое общение. Но перед тем как уйти, он всё-таки выронил пару громких слов, без единого колебания, которые были слышны всем.

- Я старался дать тебе лучшую жизнь, - он начал разворачиваться. – Прости, что не получилось.

Дед вернулся обратно, и настало время отца. Печально улыбаясь, он медленно шёл к могиле. Он сел рядом с ней и положил левую руку на землю. Только сейчас, видя всё это, я понял, что им всем (бабушке, дедушке, отцу) нужно было место, где она могут выговориться и тот, кто бы их выслушал без единого упрёка. Этим местом стала могила матери, а сама она стала этим человеком, которого они осыпают своими речами, ведь у кого ещё нет такой возможности в упрёке как не у мёртвого. Наблюдая за этим, я понял, что всё намного глубже, через неё они общались сами с собой, признавались в своих ошибках и просили прощения не только у Виктории, но и у самих себя.

Речь отца была тихой и мягкой. Я услышал всё, что он говорил.

- Здравствуй, любимая, - он говорил, поглаживая землю левой рукой. – У нас всё хорошо, справляемся, как можем. Нам не хватает тебя, очень. Мне не хватает тебя, - его рука остановилась, пальцами он впился в землю, но быстро расслабил их. – Видела бы ты своего сына, каким он стал, ты бы гордилась им, а если бы смогла увидеть каким он станет в дальнейшем, думаю, твоей радости за него не было бы предела, - его губы сомкнулись в слабой улыбке. – Надеюсь, у тебя есть такая возможность, где бы ты ни была, – он поднялся с земли и ещё долгое время молча, стоял напротив могилы. – Я тебя люблю. – Медленно развернувшись, он не торопясь подошёл ко мне.

Я окинул взглядом отца, затем деда и бабушку.

- Твоя очередь, Никанор, иди. – Спокойно произнёс отец.

Я кивнул, но с места не сдвинулся.

- Алекс, мне кажется, не следует этого делать. – Критично сказала бабушка, смотря на меня.

- Лиза, пускай всё идет, как идёт, а стоит или нет, мы узнаем чуть позже. – Отмахнулся от её комментария отец.

- Ты слишком легкомысленен, - сердито произнёс дед. – Это не место и не занятие для ребёнка, тем более для такого как…

- Рик! – крикнул отец. – Хватит, вы забываетесь. У него столько же прав поговорить с ней, сколько и у вас. И знаете ещё что, - отец развернулся к ним лицом. – Я более чем уверен, что его речь не будет наполнена упрёками и отрицанием вины как ваши!

- Как ты посмел?! Ты, жалкий… - Дед перешёл на повышенный тон.

- Я пойду. – Смело перебил их я.

Отец посмотрел на меня и довольно кивнул, бабушка криво улыбнулась, а дед с негодованием отвёл взгляд и отвернулся. Делая неуверенные шаги в сторону могилы, я думал о том, что я у неё могу спросить, что рассказать, но подойдя совсем близко, все мои внутренние вопросы отпали. Я ощутил близость с этим местом, успокаивающую близость, как будто я находился рядом или в объятьях любящего меня человека.

- Привет мама, - стесняясь, обратился к ней я. – Я твой сын. Меня зовут Никанор. Извини, но я тебя совсем не помню, - я посмотрел на стоявших позади и увидел, что каждый из них внимательно на меня смотрит, пытаясь расслышать каждое из моих слов. – Я обещаю, я узнаю, какая ты была! Обещаю!

Ноги сами дёрнулись и понесли меня вдаль. Через поле, прямиком в лес к той полянке, к той странной девочке, к Амелии.

- Никанор, ты куда?! – Закричал мне в след отец.

- Да какая разница, пусть бежит, что с ним станет… - Хмуро сказал дед.

Его фраза была последняя, которую я смог разобрать. Яркий оранжевый закат освещал поле. Я бежал так быстро, что не успевал смотреть под ноги. И не успел заметить маленькую канаву, в которую уже ступила моя нога. Споткнувшись, я упал плашмя на землю, лицом в острую траву. Приподнявшись, я протёр глаза и попытался встать на ноги. Левая лодыжка была слегка вывернута и мучительно болела при каждом шаге. Бежать больше не было возможности, а расстояние до полянки осталось ещё довольно большое. Я посмотрел назад, на двор, на дом. Посмотрел вперёд, на лес. Поднялся и круто хромая направился в сторону леса. Кряхтя и стоная от боли, я вошёл в лес. Как ранее, он был в серых тонах, даже яркий красочный закат, не придавал ему цветов. Он ничуть его не переменил. Как будто этот лес находится совершенно другом месте. Я шёл вперёд, медленно пробираясь через высокие кустарники и минуя узкие овраги, я старался не останавливаться. Мне казалось, если я остановлюсь, то весь мой путь будет напрасным и ни одно из моих стараний не будет ничего значить.

- Только не останавливайся, - сказал я себе. – Иди… иди…

Тело послушно исполняло мои приказы, а разум постоянно начинал восстания против меня и моей власти. Он неустанно кричал – «Что дальше?!», «Ведь ты не знаешь куда идти…», «Ты заблудился!».

- Я этого и хочу, - уверенно вслух сказал я. – Мне нужно потеряться и заблудиться для того чтобы найти её.

Разум промолчал в ответ, а тело продолжало идти. Я брёл очень долго, казалось, что уже должна была наступить ночь, но палитра красок и освещение вокруг не менялись. Я устал идти и остановился. Рядом со мной был толстый ствол высокого дерева (это был эвкалипт. Эвкалипты достигают колоссальных размеров: в некоторых источниках указывают до 155 м. высоты и толщину в 10 м.), я уселся у его начала и прислонился к нему спиной.

Долгое время я сидел бездвижно, поджав под себя колени и дрожа от холода, пока не провалился в сон.

Холодно. Очень холодно. Этот острый холод, проникающий в глубину тела и пронзительно жалящий своим остриём, заставил меня открыть глаза. Я больше не был в лесу, я находился в каком-то тускло освещённом овальном помещении, сидел на высоком бархатном красном кресле с чёрными узорами. Предо мной стоял большой чёрный стол. Посреди него стояла толстая длинная свеча, её красные языки пламени тускло освещали помещение, тем ни менее, глаза видели всё. На столе лежали какие-то открытые книги, исписанные блокноты разных размеров и множество различных карандашей и ручек, разбросанных в хаотичном порядке. Я обернулся и увидел на стене свою пляшущую искажённую пламенем тень, а когда обернулся обратно, напротив меня сидел человек. Пламя его нисколько не освещало, он был абсолютно чёрный, только глазницы светились, ярким белым светом.

Страх сковал мне полностью всё. Горло, Лёгкие. Сердце… Я не дышал, не шевелился, не кричал, а только сильно зажмурился, нервно повторяя про себя: «Это сон. Это сон! ЭТО СОН!!!».

- Это не совсем сон, - сказал сидевший напротив, холодным голосом. – Позволь представиться, - он указал на себя чёрной рукой. – Я – Хар.

Мои глаза слезились, мне хотелось кричать, хотелось бежать, хотелось вернуться к отцу, чтоб он обнял меня, поднял на руках и произнёс, что кошмары снятся многим, не мне одному, и что зачастую их суть – научить нас не бояться. Я очень этого хотел. Но слёзы не текли, ноги не двигались, а отца рядом не было.

- Здесь с тобой ничего плохого не случится, - заверил он меня. – Я просто хочу побеседовать. Не каждый день Тени удаётся поговорить с живым человеком, к тому же с тем, кто его носит. – Если бы я мог разглядеть его лицо, то я явно бы смог увидеть ехидную улыбку.

Я не издал ни звука, но видимо смысл его слов всё-таки дошёл до моего сознания и моя невербальная реакция меня выдала. Хар засмеялся. Смех был не весёлый и не искренний, скорее походил на искусственный и выдавленный силой.

- Вы такие интересные существа! – произнёс он с повышенной эмоциональностью в голосе. – Даже, когда вы напуганы до смерти и готовы сию секунду отправиться в небытие от сердечного приступа, стоит вам услышать любую из ряда вон выходящую информацию, как тут же, страх улетучивается, исчезает, растворяется, не оставив и следа, как будто ничего и не было. – Хар говорил быстро, но речь его не теряла чёткости дикции. – А самое смешное, это когда вы стараетесь показать внутреннее спокойствие и безмятежность души, по отношению к этой услышанной информации, - опять раздался его смех, но быстро прекратился. – Извини, я забыл, что ты ещё совсем маленький и смысл моих речей понимаешь совсем отдалённо, просто я счастлив, что, наконец, могу общаться с живым человеком. Очень долгое время, я был лишён подобной роскоши. – Хар отвёл взгляд от меня на книги и блокноты, лежащие на столе, быстро пробежался по ним белым светом своих глаз и вернул взгляд на меня. – Объясню проще, - он сделал небольшую паузу. – Обернись и посмотри на стену, где ты видел свою танцующую тень.

Я боялся отвести от него взгляд, мне почему-то казалось, что пока я на него смотрю, то нахожусь хоть в какой-то безопасности. Не смотря на то, что я был парализован страхом, я всё же повернул голову и осмотрел стену. Я не увидел свою тень, её не было. Мне стало ещё страшнее. Не решаясь повернуться обратно, я так и остался сидеть с повёрнутой на девяносто градусов головой, стараясь не смотреть на Хара.

- Я тебе уже сказал, с тобой ничего плохого не случиться. Сядь ровно. – Жёстко произнёс он.

Я повиновался, но, всё ещё не решаясь на него посмотреть, уткнул взгляд в свои руки, которые держал под столом.

- Так, - голос Хара стал слегка мягче. – Давай я всё растолкую, всё расскажу, и когда ты в следующий раз тут окажешься, чтоб ты не пугался и не боялся меня столько как сейчас. Согласен?

Я не ответил, не двинулся и даже не моргнул, продолжая разглядывать свои пальцы.

- Я приму это за согласие, - быстро проговорил он. – Я – твоя тень. Тень, которую ты носишь и временами видишь, - я почувствовал, что Хар улыбается и бросил на него короткий взгляд. – А это, - он обвёл одной рукой помещение. – Одно из моих пристанищ, обителей, домов, комнат, называй, как хочешь, здесь я живу.

Я осмотрел всё вокруг и остановил свой взгляд на Харе, мне больше не было страшно. Я не понимал как такое может быть, только что, я был готов делать что угодно, лишь бы не смотреть на него, лишь бы меня вернули обратно, а сейчас я пялился на него во все глаза, не испытывая при этом ни малейших смятений страха.

- Я – Никанор. – Медленно проговорил я, дрожащим от волнения голосом.

- Я знаю, - сразу же отозвался Хар. – Но всё равно, очень рад, что ты сам назвал своё имя.

Я чувствовал, что он улыбается так широко, как ещё не улыбался, от этой улыбки веяло успокаивающим теплом.

- Возможно, - начал Хар. – Мой голос, кажется тебе холодным, жёстким и грубым, а смех и того хуже, хочу чтоб ты знал, что на голос Теней почти не влияют эмоции. У всех нас такие бесцветные голоса, даже монохроматические голоса, я бы сказал, так уж мы устроены.

- Моно-что? – Взволнованно спросил я.

- Монохроматические. Чёрно-белые, если объяснять понятней. – Хар положил руки на стол и опустил на них голову. – Извини Ник, не часто я общаюсь с детьми, а если и общаюсь, то в основном это были не дети, а те, кто ими прикидывался, а на самом деле они были теми ещё стариками. – Хар не сводил с меня своего ярко-белого взора.

- Я…я…хочу домой.

- Хм, позволь узнать, а что ты там будешь делать? – не дожидаясь ответа, он продолжил. – Ты ведь оттуда убежал в лес, в поисках Амелии, чтоб она рассказала тебе о твоей матери, разве не так? – и снова не дожидаясь ответа, он продолжил. – Когда ты проснёшься, ты не пойдёшь домой, а направишься дальше по лесу в поиске Амелии… - Хар поднял голову с рук и отвёл взгляд в сторону. Разве тебе совсем неинтересно что-нибудь узнать у меня, мальчик? – тон Хара похолодел мгновенно. – Я просуществовал такое количество человеческих лет, что ты даже и не можешь вообразить и никогда не сможешь, я могу столько тебе рассказать, о стольком поведать, открыть огромное количество секретов, а ты рвёшься обратно… - он на мгновение утих. – Что же она нашла в тебе? – Спросил он самого себя.

- Я весёлый! – На удивление мне самому и Хару, громко выпалил я.

Меньше секунды просуществовала полнейшая тишина, мне показалось, что она поглотила всё и даже время, но потом её разрушил громкий смех Хара. Отсмеявшись, он снова уставился на меня.

- Прости, вижу, что ты такой. И извини за холодный тон, как я уже сказал ранее, я не привык иметь дело с детьми. – Он снова опустил голову на находившиеся на столе руки. – Давай договоримся, ты спросишь один вопрос, я отвечу и отпущу тебя. Договорились?

Я энергично закивал в ответ.

- Вот и хорошо. Спрашивай.

- Это сон? – Сразу же спросил я, уже без лишнего волнения.

- Как я уже сказал в начале, когда ты тут оказался – это не совсем сон, - начал Хар. – Ты спишь – это факт, точнее одна часть тебя спит, физическая, плотская, оболочка, то есть, твоё тело, а вторая твоя часть сидит здесь, твой разум. Когда ты проснёшься, ты может, и не будешь помнить многого об этой встрече и о моих словах, но рано или поздно, твой разум научится запоминать и сохранять информацию в таких путешествиях. У нас ещё много встреч впереди. – Он поднялся из-за стола.

- А…почему? – Осторожно спросил я.

- Договор был на один вопрос, но всё равно я с радостью отвечу. Потому что я преследую исключительно корыстные цели. – Закончил Хар.

- Ко-что? – Спросил я, но никого и ничего уже не было, ни Хара, ни помещения, где мы только что сидели, ни стола, ни пламени свечи. А единственное, что чувствовалось – это продолжающий пронизывать холод.

Я открыл глаза.

Всё так же сидел уперевшись на толстый ствол эвкалиптового дерева, а лес по-прежнему был в серых тонах. «Я всё-таки спал, - начал я внутренний монолог. – И видел сон. О чём он был? Кого я там видел? Не помню…». Я поднялся на ноги, левая по-прежнему ужасно болела, но переборов желание, возникшее из-за этой боли остаться сидеть на месте,  направился дальше на поиски Амелии. Я пытался думать о матери, чтоб не концентрироваться на боли, старался думать об отце и даже о бабушке с дедушкой. Один раз, когда я был совсем мал, дед влил в себя слишком много алкоголя и его рассудок помутнел и притупился, остановившись на единственной самой сильной на тот момент мысли, - что это я виноват во всём. Именно так она и прозвучала, когда он с грохотом поднялся из-за стола, опрокидывая стул и сметая посуду левой рукой, а правой тянувшись к ножу. «Это ты во всём виноват!» – заорал он, повернувшись ко мне. Отец, сидевший как раз по правую руку от него, остановил его, прижав руку деда, схватившую нож своей, а другой ударил его в скулу, ломая при этом фаланги двух пальцев. Но отец не показал ни малейшего намёка на боль, а в глазах его полыхала ярость. Я боялся, что нож, который теперь одиноко лежал, может оказаться в руке отца, а после и в теле деда. Однако отец быстро успокоился. «Прошу нас простить» - скоро проговорил он, вставая, поднял меня из-за стола и мы пошли в комнату. Отец закрыл дверь на ключ, предусмотрительно оставив ключ в замочной скважине. Я плакал. Долго. Горько. Отец посадил меня на диван, сам опустился предо мной на одно колено и положил правую руку со сломанными пальцами мне на плечо. «Запомни, Никанор, в чужой ненависти к тебе, есть одно положительно качество, она может дать тебе большое количество силы. Запомни».

И я запомнил. А сейчас, хромая через лес, я вспоминал всё самое плохое, что со мной происходило и с каждым воспоминанием, ком раскалённой ярости становился всё больше, он придавал мне сил идти, глушил боль и не давал останавливаться.

Но я вспомнил и заново пережил слишком многое, ком ярости разлетелся на тусклые куски грусти и отчаяния. Я не мог дальше идти, слёзы лились, не поддаваясь контролю и из-за них, в глазах всё расплывалось и тускнело. Я вспомнил, как один раз проснулся среди ночи у себя в комнате, в нашем с отцом доме, мне захотелось пить, и я направился на кухню за стаканом воды. В гостиной комнате я увидел отца, сидящего на подоконнике у открытого окна, смотревшего в небо и медленно курившем сигарету.

- Папа, что ты делаешь? – Тихо спросил я.

- Грущу. – Так же тихо отозвался отец, не отводя взгляда от звёздного неба.

- Грустить плохо?

- Грустить, - отец серьёзно на меня посмотрел и добро улыбнулся. – Это нормально, пока грусть не переросла в отчаяние. А ты, беги в постель, а то продует, вот это  будет плохо.

Воспоминание было как рычаг выключивший поток слёз. Для меня не существовало ничего более приятного, чем душевная улыбка отца. Я протёр опухшие глаза и осмотрелся. Белый стол всё так же стоял в центре, а за ним всё ещё сидела Амелия.

- Рада снова тебя видеть, - она помахала мне рукой. – Не стой там, садись за стол.

Я послушно подошёл и сел, стараясь не смотреть на неё своими заплаканными глазами.

- Привет… - Проговорил я сдавленным голосом.

- О-о-о, - протянула Амелия. – Но да ладно, не знаю ничего существующего в этом мире, что не могла бы исправить и вылечить чашка крепкого зелёного чая. Возражения не принимаются! – она схватила чайник, наполнила чашку и придвинула мне. – А теперь рассказывай. – Сказала она, когда я опустошил чашку горячего чая.

- Не хочу… - Неприятные воспоминания опять начали возвращаться.

- Попробуй, Ник. – Твёрдо сказала Амелия.

- За что…? – Я не смог договорить до конца, слёзы опять собирались на глазах.

- За что они так с тобой? Всё просто, людям нужно кого-то винить в ошибках, в особенности нужно кого-нибудь винить в своих ошибках. Так проще… - Амелия помолчала секунду. – Ты ведь смышлёный мальчик, сам должен всё прекрасно понимать.

- Почему меня?

- А это ещё проще! – она хлопнула в ладоши, и мои слёзы испарились вместе с чувством отвращения внутри. – Ты, единственный, кто имеет непосредственное отношение к происходящему, плюс, у тебя полное отсутствие возможности ответить противодействием.

- Я не понимаю. – Стыдливо сказал я с лёгкой смущённостью и опустил взгляд.

- Хорошо, - сказала Амелия. – Ещё чая? Да? Придвинь чашку поближе, пожалуйста. Спасибо…Так, - продолжила Амелия, отдавая мне чашку полную чая. – Они так с тобой, потому что ты слабый и не можешь дать сдачи.

- Я могу… - грустно сказал я. – Мне просто страшно.

- Вот и хорошо, не зря страх часто путают с инстинктом самосохранения, - Амелия уловила мой полный непонимания взгляд. – Я хотела сказать, страх часто помогает.

В воздухе повисло молчание. Я думал о её словах, может ли страх помогать. Амелия сделала пару глотков чая, поставила чашку на блюдце и откинулась на спинку стула.

- Я могу тебе помочь стать сильнее. И тогда они не будут больше так себя с тобой вести, - она подняла вверх указательный палец, пресекая возможность мне встрять в её разъяснения. – Но прежде, чем ты согласишься, хочу предупредить, что тебе нужно будет стараться и возможно не один год, хотя кто его знает… но в любом случае, сил потратить придётся очень много.

- А потом? Я стану таким же сильным как папа? И высоким? И умным? И дед будет меня бояться? И бабушка? И… - Я радостно сыпал вопросы на Амелию, рисуя в воображении нелепейшие картинки.

- Стоооооп! – прервала она меня. – По-моему мы друг друга не совсем поняли. Я уверенна, что ты станешь таким же сильным, высоким и умным как твой отец, но не с моей помощью, а сам по себе, лет так, - Амелия пощурилась. – Через двадцать – двадцать пять. Я предлагаю тебе нечто иное.

- Что? – Разочарованно спросил я с обидой в голосе.

- Подняться на следующую ступень в развитии разума! – горячо сказала она. – Но научиться им пользоваться, тебе придется самому. – Закончила она уже более спокойным тоном.

- Я согл…

- Подожди, - перебила она меня. – Сначала выслушай внимательно и подумай, - она глубоко вдохнула и продолжила. – Обратной дороги не будет, ты станешь по большей части одиночкой, который никогда не сможет никому открыться, никому ничего рассказать, возможно, у тебя не будет друзей, а такие как я, будут вечно тебя преследовать. Подумай. – Она протянула долгую паузу, а потом добавила шёпотом. – Одиночество. Ни друзей, ни семьи, ни детей, почти ничего.

- Но у меня есть друзья! – Радостно воскликнул я.

- Это кто же?! – Удивлённо спросила Амелия.

- У меня есть ты!

Услышав такой ответ, она долго смеялась, а потом ещё дольше хихикала.

- Это немножко другое. – Мягко сказала она.

- Всё равно. Я согласен. – В этот момент, я думал, что у меня и так ничего нет, а не может быть меньше, чем ничего.

- Я принимаю твоё согласие. – Чужим голосом сказала Амелия. – Приходи завтра, дорогу найти тебе будет уже намного легче, а сейчас иди домой.

Я встал из-за стола, от голоса Амнлии по телу пробежали мурашки, но я не боялся, я был уверен в своём решении. Я уже находился в отдалении от полянки, когда Амелия меня окликнула прежним голосом.

- Ник. Передай пламенный привет от меня Хару, когда ты в следующий раз его увидишь.

Хара я увидел в эту же ночь. Во сне. И не проявил ни миллиметра капли страха. Наоборот, ощущение было, что я знал его всю свою короткую жизнь.

- И ты согласился? – Спросил Хар ледяным голосом. – Поразительно. Старушка меня удивляет.

- Амелия не старушка! – я встал на её защиту. – Она чуть старше меня и мой друг.

- Друг, - задумчиво произнёс Хар, пробуя это слово на вкус, но комментировать это не стал. – Это всего-навсего её облик, она может его менять как угодно. Полагаю, что в следующий раз ты увидишь настоящую её. – Он помолчал немного. – Ладно, задавай вопрос, я тебя отпущу, правила те же.

- Что со мной случиться?

- Ого! А вот это неожиданно. Давай подумаем. Тебе уже открыли многие тайны, которых никто никогда не узнает. Скорее всего, ты пристрастишься к этим тайнам и станешь одним из Видов, - Хар взял со стола блокнот и громко его захлопнул. Но всё же, есть вероятность, что ты от них откажешься. Иногда есть причины, из-за воздействия которых люди готовы отказаться даже от самых немыслимых тайн…

Амелия и Хар были правы. На следующий день, когда я шёл по лесу в поисках её, дорога сама находилась, и я больше не плутал, как она и сказала. И, как и сказал Хар, в этот раз я увидел её истинный облик, ничем не скрытый. Её величественный вид вызывал настолько яркое чувство восхищения, что невозможно было от неё оторвать глаз, а в её ярко-фиолетовых глазах можно было захлебнуться, даже вовсе не смотря в них. Рядом с ней, впервые в жизни я ощутил себя маленькой щепкой, которую сравнивают с целой планетой, наполненной жизнью и процветанием.

Я согласился на предложение бел лишних раздумий, сразу. Теоретически, у меня был выбор, но фактически… его никогда не было. Ждать от ребёнка осознанного выбора, какое решение он примет относительно всей своей дальнейшей жизни, изрядно глупо. И она это знала. Ребёнка проще всего расположить к себе, относясь к нему как к взрослому, это Амелия и делала, за что я ей был очень благодарен. Выбор между чудесами и обыденностью очевиден всем, не зависимо от возраста, потому как любой человек, в любом возрасте всегда мечтает о чуде, жаль, что большинство в этом никогда не сознаются. И жаль, что остальные слова Хара, сказанные тогда, оказались правдой. И причины отказаться хоть от всех сокровенных чудес мира, оказались предо мной.


На какой-то промежуток мимолётного мгновения, я забываю на кого смотрю и стараюсь вцепиться обрывками тусклых воспоминания во внешность подростка, заставить себя вспомнить, где его видел, кто он. Связь с прошлой жизнью начала слабеть и осыпаться мокрым песком. Я с трудом узнал себя и продолжил просматривать свою жизнь, стараясь не забыть, на кого я смотрю.


Мне семнадцать. Я в школе. Меня вызвали к доске отвечать какой-то предмет.

Отдалённо, но всё же, я мог припомнить свои ощущения в подростковом возрасте. Ужасное время тянущегося бесконечность одиночества. Отшельник. Аутсайдер. Интроверт. Аутист. Все, как и говорила когда-то Амелия.

- Домашнее задание? – Несмотря на меня, спросила учительница, заполняя классный журнал.

- Нет. – Коротко ответил я, отрезая всякие попытки оправдаться.

Удивительно, уже с начала возрастного кризиса именуемым «переходным» я предпочитал откровенность и терпеть не мог оправдания. Уже тогда, я не видел смысла в оправдании каких-то своих действиях или бездействиях. Результат не измениться, даже если человек выслушает мою наспех выдуманную ложь. А переживать ради оценок в школе я никогда не умел, вероятно, я отказался от этого умения, когда согласился на предложение Амелии. Если бы я был на тот момент старше и умел бы внимать словам как сейчас, велика вероятность, что я бы сказал «нет».

Я не мог перестать думать и фантазировать, рисуя себе всевозможные картины как было бы, если бы я отказался. Какова была бы моя жизнь. Лучше? Хуже? И я не переставал думать о том, что у меня нет возможности это узнать.

Передо мной отвечал мой сосед по парте. Он пытался убедить учительницу, в том, что не сделал домашнее задание потому, что был на похоронах. Наша учительница была очень недоверчивой женщиной и к тому же очень проницательной, поэтому редко что получалось от неё скрыть. Ей хватило одного вопроса, чтоб уличить его во лжи. Я восхищался ей, в особенности её откровенностью и не столько честными словами, сколько безлицемерным отношением ко всему и всем. Она говорила настоящую правду, даже не трудясь на белую ложь. Из-за этого многие, как учителя, так и ученики её недолюбливали, некоторые из них даже боялись показываться ей на глаза.

- Почему? – Не отводя взгляда от журнала, спросила она.

- Я не успел. – И это была настоящая правда.

Я провёл вечер и ночь в компании Хара, который стал мне единственным другом, если конечно так можно отозваться о своей тени.

Мне больше не требовалось погружаться в сон, чтоб встретиться с Харом, теперь он являлся или открывал мне дверь наяву. И каждый раз по возвращению или, когда Хар покидал меня, я помнил все детали и подробности наших встреч. Возвращаясь, домой лишь под утро, я еле находил время для сна, не говоря уже о домашнем задании.

Учительница окинула меня пристальным и пронзительным взглядом, убедилась для себя, что я говорю правду и снова вернулась к заполнению журнала.

- И чем же ты был занят, позволь узнать? – Спокойно спросила она.

- Я блуждал… - Начал я.

- Ха! Небось, опять со своей этой… как там её… - выкрикнул с места один из моих одноклассников, сидевший на первой парте. – Вспомнил! Офелия, да?! – Он звонко рассмеялся, и к нему присоединилась большая часть класса.

Раньше я всегда думал, что на первых партах сидят неисправимые заучки и зубрилки, но Дэн был не такой, то есть, он, конечно, был готов бороться за оценки, причём во всех смыслах, мне казалось, если постелить в классе татами и сказать ему, что он получит высшую отметку, только в том случае, если победит весь класс разом, то у него бы это получилось. Настолько он был одержим. Одержим отметками, а не учёбой. Его отметки – это заслуга других учеников, которых он заставлял делать задания за него. Сам он проявил способности разве что в экономике, где они были ничем не выше среднего, но в спорте, ему бесспорно равных не было. Никто в классе не мог так высоко прыгнуть как он, пробежать так же быстро или такую же дистанцию, которую с лёгкостью преодолял Дэн. Удивительный человек, я полагал, что все хулиганы, подобные Дэну ведут себя, таким образом, только потому, что это им дарит некое чувство удовлетворения и возвышения над другими, некое чувство контроля и лидерства, которые конечно на время усыпляют грызущие их изнутри комплексы детства осадившиеся где-то глубоко в подсознании. Но Дэн пошёл дальше, он извлекал большую выгоду из подобного поведения, чем простое самоудовлетворение, он пытался создать себе видимость отличника и у него это великолепно получалось.

За несколько лет, проведённых рядом с Дэниэлем в одном классе, он стал мне интересен ещё больше. Я попытался хоть как-то найти с ним контакт. Поразительным оказалось то, что мы сошлись довольно быстро, но друзьями или приятелями мы, конечно, стать не успели.

В один вечер, Дэн, пригласил меня прогуляться до парка, сказав, что у него есть сюрприз. Сюрпризом оказалась бутылка дорогого коньяка тридцатилетней выдержки, украденная из отцовского бара. Начало этого вечера было весёлым и удачным. Но, когда я, до сего дня не употреблявший в больших объемах алкоголь охмелел, мои узелки на языке развязались, и он принялся отплясывать сальсу моими историями, которые были заперты в железном сундуке на самом дне меня. Мне казалось, что я поступаю правильно.

На следующий день, после моих откровений, весь класс потешался с моих историй. Девочка в лесу. Прогулки с тенью. Перевоплощения девочки в женщину. И много чего ещё. Меня отправили к школьному психологу, и с тех пор я ходил к нему каждый день, не считая праздников и выходных.

- Офелия – это персонаж Шекспира из трагедии «Гамлет», - холодно ответил я. – Дебил. – Добавил я уже с язвительностью в голосе.

- Ты сильно пожалеешь об этом! – Выпалил Дэниэль.

- Как скажешь. – Широко улыбаясь, сказал я.

Когда приходится иметь дело с противником сильнее, хорошо быть уверенным, что он не тронет и не прикоснётся. А я был больше, чем уверен, что Дэн мне ничего не сделает, даже не обзовёт. Всё же репутация отшельника делает своё дело лучше, чем многое другое. Они все смеялись надо мной, смех за которым они пытались скрыть свою боязнь и страх. Тем более я был на одну Ступень Разума выше, это тоже делало меня в своём роде неприкосновенным для них. Жаль, что я так и не узнал, чему я обязан больше, репутации  аутсайдера или Ступени Разума.

- Довольно, - холодно сказала учительница, одарив гневным взглядом Дэна, потом меня. – Всё понятно. Никанор, у тебя незачёт, садись.

- В следующий раз меньше времени проводи с воображаемыми друзьями! – Высказался Дэниэль.

- Закрой рот, Дэниэль, – грубо произнесла учительница. – Никанор, у тебя сегодня назначена терапия?

- Да. Начинается через десять минут.

- Ты свободен. Освежись перед посещением.

- Спасибо. – Сказал я, хватая портфель и направляясь к выходу.

- Но так не честно! Я тоже хочу пораньше уйти! – Завистливо простонал Дэн.

- Как же ты меня достал! – с яростью сказала учительница. – Убираем всё со стола. Проверочная!

Я не стал дожидаться развязки в виде вопросов и заданий проверочной работы, а быстрее направился к выходу.

Перед тем как направиться в кабинет к психологу, я зашёл в школьное кафе, выпил кружку крепкого зелёного чая с мятой, съел маленькую пиццу, приготовленную в местной пекарне неподалёку от школы и продаваемой по завышенной цене в школьной столовой. Ведь с кого ещё можно так же наивно и безнаказанно транжирить деньги как не с детей-школьников…

Четвёртый этаж, четыреста девятый кабинет. Я поднимался медленно, пытаясь понять, какие чувства мной одолевают, когда я сижу на стуле напротив психолога. Иногда он бывал интересным собеседником, но только иногда. В основном люди похожие на него с манией величия, предпочитают слушать самих себя, представляя себя Богом, или если мания не очень развита, то хотя бы демиургом. Моё к нему отношение могло быть лучше, если бы он не старался приписать мне синдром Аспергера, СДВ, шизофрению и так далее.

Я постучал.

- Войдите. – Послышался усталый голос психолога.

- Доброго вам дня. – Закрывая за собой дверь, поздоровался я.

- Заходи. Садись.

Не сводя с психолога взгляда, я сел.

- Знаешь, Никанор, мне крайне это уже надоело, - он сделал паузу, ожидая, какую-нибудь реакцию с моей стороны, но, не дождавшись её, продолжил. – Мне надоело безрезультатно стараться придвинуть тебя к решению изменить свою жизнь, - он снова сделал паузу, но на сей раз более короткую. – Боюсь, нужны медикаменты. Придется тебя передать психоаналитику. – Не без удовольствия произнёс он.

- То есть это всё? – Спокойно спросил я.

- Для нас с тобой – да. – Он старался скрыть радость, но она слишком просматривалась.

- Вы хотели сказать для вас. Что ж, поздравляю, ваши мучения со мной почти окончены. – Я подыграл улыбкой.

- Почему почти? – По его лицу пробежал лёгкий испуг.

- Но я же всё ещё здесь. – Сказал я и звонко рассмеялся наигранным смехом.

Он никак не прокомментировал мои слова, лишь упёр взгляд в стол.

- Знаете в чём ваша проблема? – Продолжил тем временем я.

- Не тебе говорить о моих проблемах! – Возмущённо сказал он.

- Когда-то давно, я гадал к кому ходят сами психологи, когда им нужна психологическая помощь, - я развёл руками в стороны. – Мне кажется, вы совсем не посещаете своего супервизора, - психолог хотел что-то сказать, но я его перебил, поспешно продолжив. – Ваша проблема в том, что у вас нет мечты.

В воцарившемся молчании можно было расслышать, как кто-то бежал по длинному коридору, за дверьми кабинета психолога, как мелкие капли моросящего дождя разбиваются о железный карниз, как где-то рядом шумно ездят автомобили.

- Зато я не путаю реальность со сказкой. – Обиженным тоном произнёс он.

- Может как раз в этом ваша проблема, подумайте, - я положил руки на стол и переплёл пальцы. – Из-за чего вы несчастны? Может именно маленькой доли сказки в вашей жизни не хватает, что бы зажечь этот пленительный оранжево-синий огонь мечтаний? – Я поднялся с места и зашагал к выходу. – Мечтайте о мечте. – Напутствующе произнёс я, выдержав драматическую паузу остановившись у двери, а затем вышел, оставив психолога сидеть в кресле одолеваемого тяжёлыми думами.

Хотеть быть самым умным человеком в помещении, совсем не значит быть таковым. Многие обожают играть в Богов, ошибочно забывая при этом о самом своём слабом месте – человечности. Все мы люди, в чём-то схожи, в чём-то различны, но это сущие мелочи в сравнении с нашей природой. А любовь к игре в Богов мне привили ещё с детства, и хоть я и не был азартен, но в неё проигрывать не любил. Возможно, именно это было моим стимулом к знаниям и стараниям узнать как можно больше. Приоритет в моём списке занимала человеческая душа, можно сказать, что именно это стало одной из моих страстей – познать человеческую душу, даже переступая через такие заявления как: «это не возможно», «это не реально» и тому подобные.

Я спускался вниз по лестнице, плавая где-то на середине океана своих раздумий, и поэтому не заметил, как на середине лестницы столкнулся с одноклассницей. В руках она несла две большие стопки тетрадей, которые от столкновения разлетелись в разные стороны, а сама она начала падать вниз. Перед тем как она зажмурилась, предчувствуя болезненное падение, я увидел в её глазах яркий блеск страха. Резко схватил её за руки и подтянул к себе, предотвращая падение. Я не отпускал её руки, ждал, когда она откроет глаза. Правое веко нерешительно поползло вверх. Увидев меня, левое веко вспорхнуло куда быстрее.

- Извини Элли, -  искренне сказал я. – Я тебя не заметил, замечтался, - посмотрел в её голубо-серые глаза и улыбнулся. – Со мной бывает. – Добавил я.

- Спасибо, что не дал упасть. – Поблагодарила она, слегка дрожащим голосом.

- Помочь тебе собрать тетради? – предложил я. – Они как-никак по моей вине разлетелись.

- Хорошо. – Коротко ответила Элли.

Элизабет была очень застенчивой и стеснительной девочкой, как почти все отличницы. Она проводила вечера за учёбой, не отвлекаясь ни на что, пока не вызубрит всё до идеала. Она мне чем-то нравилась, тихая, примерная, с слегка кривой улыбкой, она обладала приятным шармом. Но мне казалось, что самое большее, за что Элли мне так нравилась – это то, что она никогда не смеялась надо мной и не тыкала в меня пальцем, шепча: – «Посмотрите, вот этот больной». Скорее наоборот. Элли всегда была мила и предлагала помощь.

- Вот, - сказал я, держа две кипы тетрадок. – Могу помочь тебе их отнести, что скажешь Элли?

- Было бы здорово, Ник. Спасибо. – Элли кривовато улыбнулась. – Их надо в четыреста восемнадцатый кабинет. Пойдём.

Мы поднялись по лестнице, и пошли по длинному коридору, минуя кабинет психолога из которого я недавно вышел.

- В последнее время ты совсем не разговорчива, - начал я, прижимая подбородком тетради к рукам. – На тебя не похоже.

- Согласна. Мне грустно. Я чувствую себя не нужной. – Элли опустила голову. – Извини, Ник.

- Ты можешь мне спокойно высказаться и рассказать всё, что чувствуешь, мне хочется верить, что я могу быть не хуже, а может даже и полезнее, чем школьный психолог. – Я ядовито хихикнул, а Элли широко улыбнулась.

- Почему он тебе так не нравится? – Спросила она.

- Ну, почему сразу он? И почему сразу не нравится? – я оторвал подбородок от тетрадей. – Я совершенно спокойно к нему отношусь, здесь больше сказывается моё отношение к психологам, в общем.

- И какое оно? – открывая дверь кабинета, спросила Элли.

- Хм, - произнёс я, кладя тетради на учительский стол. – Людям нужны психологи и вся их прочая каста: психоаналитики, психиатры, психотерапевты, клинические психологи и прочие. Смысл самых первых, о ком мы говорим, в том, чтобы помогать, людям делать шаги к решению проблемы, которую сам человек решить не может без помощи, - я отодвинул учительский стул и опустился на него. – При этом человек, пришедший к психологу, заведомо должен признаться, что у него проблема, и он хочет её решить. К тому же человеку порой просто нужно высказаться. Высказать всё то, что накопилось внутри, и было закупорено в огромную бочку. Рано или поздно содержимое выльется, так почему же самому не вытащить пробку из этой бочки, пока её содержимое ещё не начало бродить.

- Это же все хорошие качества. – Перебила меня Элли.

- Да, а я и не говорил, что я к ним плохо отношусь, - я сделал небольшую паузу, собрался с мыслями. – Так вот, конечно, это будет звучать и считаться неправильным, не гуманным, не этичным, но я лучше бы высказался знакомому, другу, родственнику, потому что часто бывает так, что видеть эмоции на лице и в глазах человека, слушающего наши проблемы существенно важнее, чем какое-то слабое напутствие роботоподобного психолога, который слушает подобное изо дня в день десятки раз, - я откинулся на спинку стула. – Видеть, что человек переживает. За тебя. За меня. За них. За нас. Это очень важно. Важно дать человеку понять, что он не один как ему кажется, а не «учить ловить рыбу» (выражение относится к поговорке («Лучше научить человека ловить рыбу, чем накормить его этой рыбой».), которая часто употребляется многими психологами различных отраслей).

- Уже понятнее, - задумчиво протянула Элли. – Но всё равно это не объясняет твоего сверх холодного отношения к школьному психологу.

- Сверх холодного! – я громко ухмыльнулся. – Красиво. Всё просто. Я не признавал своей проблемы, не признаю и до сих пор и вряд ли признаю, я не считаю, что мне нужна помощь. И уж точно не добровольно к нему пришёл, а теперь подумай, какая может быть терапия, когда каждый сеанс для меня как день в Аушвице? (концентрационный лагерь Аушвиц (Освенцим) - комплекс немецких концлагерей, около города Освенцим. Около 1 300 000 человек, из которых 1 000 000 составляли евреи, подвергались пыткам в лагерях Освенцима, около 1 100 000 из них были умерщвлены).

- Теперь всё понятно. Только я забыла, с чего начался этот разговор. – Элизабет засмеялась.

Я подхватил её весёлый смех. Мы смеялись, пока на глазах у нас не выступили слёзы.

- С того, - ещё отсмеиваясь, решил ответить я. – Что можешь рассказывать мне всё. – После моей фразы, мы засмеялись ещё более громко, надрывая животы.

Мы вышли из кабинета и Элли закрыла дверь.

- Ник?

- Да?

- Проводишь меня сегодня домой?

Никогда не мог представить, что наши с Элизабет общение, будет так легко мне даваться, в пределах разумного, конечно. Я не рассказывал ей о Харе, о Амелии, и о всём, что было с ними связанно, а в остальном я был открыт.

Первая большая любовь в основном проявляется в подростковом возрасте, когда уровень гормонов в организме повышен. Человек, к которому испытываются чувства в такое время, кажется идеальным, без единого недостатка. Отношения восхитительными и тоже без единого изъяна, а мир вокруг кажется цветущим, наполненным яркими красками и добрыми улыбками. Идеальная Иллюзия. Ни одни волшебник, чародей или маг из любой книги, либо фильма, не смог бы сотворить что-нибудь подобное.

Элизабет стала для меня кусочком жизни, которого мне не хватало все предыдущие годы. Когда я её первый раз проводил до дома, мы впервые поцеловались. Её маленький влажный язычок приятно соприкасался с моим. В тот раз я не решался уйти, не решался повернуться к ней спиной, мне было неприятно думать, что если я уйду или отвернусь от неё, то всё это окажется моей мимолётной фантазией. Она умела успокаивать, в этот раз она успокоила меня словами, что стоит сделать такие прогулки традицией. И я довольный вернулся к себе домой, мечтая о следующей прогулке.


Кто он? Кто этот человек, которого я вижу? Какая часть из нас им была? Лицо знакомо…

Я его знал…

Нет. Я его знаю.

Это я.


- Что ты хочешь этим сказать? – Спокойно спросила Амелия.

На сей раз Амелия воплотилась в девушку строгого вида в возрасте ближе к тридцати. Серые в белую полоску брюки и пиджак, белая рубашка с широким воротом, закрытые чёрные туфли с закруглённым носом и на маленьком каблуке. Мы шли по берёзовому парку. Царила глубокая ночь, вокруг не было ни души. Сильные порывы северного ветра заставляли ветки деревьев гнуться, листья осыпаться, а меня слегка съёживаться.

- Только то, что сказал, - быстро ответил я. – Хочу билет обратно.

- По-моему, ты кое-что забыл, дорогой мой Ник, - Амелия посмотрела мне в глаза. – Обратной дороги нет. И даже если я оставлю тебя в покое, придут другие, а лучше я, чем они. – Глаза Амелии сверкнули фиолетовым.

- Я не могу так больше. Я хочу жить.

- Ты хочешь жить или ты хочешь быть ближе к Элли? – Спросила она, хитро улыбаясь.

- И то и другое, – ответил я без эмоций. – Мне надоело ей врать. Не могу больше терпеть то, что могу убедить её или заставить отказаться от чего угодно. То, что любое мое мнение, любое решение, я могу превратить в её. Я старался все эти года, я старался, но я больше не могу. Это не честно и не справедливо по отношению к ней. Никто не должен терять свою индивидуальность, а со мной у Элли её нет, - переведя дыхание, я продолжил. – Ещё мне надоело, что на меня постоянно все смотрят как на какое-то чудо из шоу уродцев. Я так до сих пор и не понял, как они умудряются меня так сразу почувствовать и понять, что я другой.

- Тебе на самом деле это интересно? – Спросила Амелия.

- Нет.

- Конечно. Есть решение проще, - сказала Амелия. – Уйди от неё, оставь в покое, и позволь жить своей жизнью каждому из вас двоих, не вмешиваясь в её, это будет правильно.

Я промолчал, ощущая приторную горечь во рту.

- Ты этого не сделаешь, правда?! – Амелия больше утверждала, чем спрашивала, ответ она заранее знала. – Не сделаешь потому, что тебе страшно опять остаться одному. Остаться в полнейшей тишине и быть обнятым прохладными и колючими руками одиночества. И поэтому, ты готов ради неё на всё. Выполнить любой каприз, лишь бы Элли не посещала мысль о том, чтоб тебя оставить, – Амелия томно посмотрела на меня и вздохнула. – Всего за несколько лет ты умудрился измениться до неузнаваемости, она сделал тебя слишком мягкотелым и чувствительным.

- Элли?!

- Любовь к ней, - тихо ответила Амелия. – Никогда не думала, что встречу такого человека как ты, которого власть делает беспомощным, – Амелия мечтательно посмотрела вдаль. – Властно-беспомощный или беспомощно-властный, что тебе больше по душе?

- Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую! – Громко фыркнул я.

- Думаешь? – Амелия улыбнулась уголками рта, обнажая белые идеально-ровные зубы. – Грусть, отчаяние, муку, внутренние терзания, угрызения совести, отвращение, злость, сомнения, мне продолжать? – язвительно спросила она. – Знаешь, Ник, психологи ставили тебе неверные диагнозы, у тебя не синдром Аспергера или СДВ, а элементарная повышенная эмоциональность, а твой темперамент только усугубляет ситуацию.

- Ради чего всё это было, Амелия? Зачем? Ты могла мне поведать о моей матери просто так, - я потянулся в карман за сигаретами. – На кой я тебе сдался? Уже столько лет прошло, а ты всё ещё не внесла ясность.

- У тебя великолепные задатки, Ник. Я хочу их развить.

- А ты меня спросила, чего я хочу? – Пытаясь закурить и уворачиваясь от ветра, спросил я.

- Забыть?

- Да. Хочу забыть всё. Лес, тебя, Хара. И всё, что было связанно с этой первой ступенью разума.

- Я не могу тебе помочь.

- Хар, сказал, что существует Забвение.

- О, Хар сказал?! – удивилась Амелия. – Интересно.

- Что это? – Спросил я.

- А разве из названия не понятно? – В голосе Амелии чувствовалась прохлада.

- Я забуду?

- Нет.

- Я буду помнить?

- Нет, тебе будет казаться, что ты помнишь, совсем отдалённо, но будет. Как фильм, который ты смотрел лет пятнадцать назад.

- Я согласен.

- Ты опять соглашаешься, перед тем как дослушать всё, что я скажу, прям как тогда… - Амелия улыбнулась. – Сколько ты уже с ней?

- Пять лет.

- Эх, любовь. Знала бы она, от чего ты ради неё отказываешься, очень жаль, что она этого никогда не узнает и не оценит. – Грустно произнесла Амелия.

- Я отказываюсь от проклятья. – Огрызнулся я.

- Ник, ну, что ты как маленький? Ты мне больше нравился, когда мы впервые встретились, - Амелия помотала головой. – Что ж, слушай, потом скажешь. Ты отказываешься от всех своих способностей, от возможности развить их и улучшить, а ведь ты даже не знаешь какие они могут быть. Даже отказавшись, ты не станешь как все, ты навсегда останешься таким же одиноким.

- Я готов попробовать. – Уверенно сказал я, выкидывая окурок.

- Воля твоя, - остановившись, произнесла Амелия. – Сейчас?

- Я хочу попрощаться с Харом.

- Хорошо, - одобрительно сказала она. – Позови его, когда я уйду.

Амелия быстро зашагала дальше, оставив меня позади. Я не отрывал от неё взгляда, пока она не пропала с линии горизонта.

- Хар. – Прошептал я.

- Вижу, ты принял окончательное решение. – Сказала позади меня стоявшая тень.

- Да. Я хочу проститься.

- Проститься? Мне не за что тебя прощать. – Томным голосом сказала тень.

- А за мой выбор? – Спросил я, смотря на Хара.

- Я не в праве тебя осуждать, - в голосе тени слышались оттенки грусти. – Это как раз то, о чём я когда-то тебе рассказывал, у каждого есть свои причины, чтоб отказаться от всех чудес, тайн и сокровищ мира, а твоя – любовь, - Хар наклонил голову на бок и улыбнулся. – Совсем не плохой выбор.

- Тогда, спасибо за одобрение.

- Я не одобрял твой выбор, - резко отозвался Хар. – Ты делаешь ошибку, но побуждает тебя на это вполне понятная причина.

- Ты не согласен с моим решением, но в то же время не будешь меня переубеждать? – Спросил я, пристально смотря на Хара.

- Как я уже сказал, - тень развела руками. – Я не вправе осуждать твой выбор. Твоя жизнь, распоряжайся, как хочешь. К тому же, я не знаю, как я поступил бы на твоём месте.

Мы долго молчали, смотря в чёрное затянутое тучами небо.

- Ты останешься моей тенью? – С грустью спросил я.

- Нет. – Коротко ответил Хар.

- Понятно. Прощай Хар.

- До утра ты будешь ещё помнить, но как рассветет, и ты проснёшься… - Хар оборвал фразу. – Прощай Ник. – После не долгой паузы сказал он и исчез.

Я остался на месте, продолжая глазеть в небеса. Выкурил одну сигарету и направился обратно через парк. Домой. К Элли.

- Как дела, милый? – открыв дверь, приветствовала меня Элли. – Решил свои проблемные дела?

- Полагаю – да, - ответил я, перешагивая порог. – Утром узнаем. – Добавил я, крепко обняв Элли.

Держа её в объятьях, я вдыхал аромат сладких духов, её длинные русые волосы пахли фиалками. Я поцеловал её, снял с себя верхнюю одежду и сразу же направился на балкон. Закурив, я надеялся, что ночная прохлада проветрит голову и унесёт ненужные мысли.

Я всегда предпочитал случай и спонтанность планированию. Смотреть вдаль и просчитывать, что и как лучше сделать я не любил. А вот схватить за тонкую руку случай и подтянуть к себе, я обожал больше всего. Ждать, притаившись в полной тиши, боясь его спугнуть, а когда он появиться на невероятно короткое мгновение, наброситься на него, с надеждой поймать, и не отпускать его независимо насколько сильно он будет вырываться и кричать. Ради случая я был готов почти на всё, а сейчас я поймал случай сделать что-нибудь ради Элли и я был готов на всё, если бы понадобилось, я бы отдал руку, ногу, выколол бы глаза или расстался с жизнью ради неё. Если мне выходил случай, я делал всё, лишь бы его не упускать. И эта случайная спонтанность шла со мной по жизни. Именно так я оказался в лесу, где познакомился с Амелией. Именно так я узнал о своей матери. Именно так я согласился подняться на ступень выше в развитии силы разума и именно так, сейчас я отказался от всех способностей.

- С тобой точно всё в порядке? – Спросила Элли, войдя на балкон.

- Скорее всего, да. – Неуверенно ответил я.

- Хорошо, верю, - она встала рядом со мной. – Ты дописал?

- М? – Издал я звук с удивлением.

- Стих. Забыл уже что ли?! – Элли засмеялась.

- Ах, да. Дописал. Пойдём, почитаешь сама. – Стараясь придать голосу весёлую окраску, сказал я.


«Птицы полёт, тучи навеет
Крик небес раздастся вокруг
Кровь внутри медленно холодеет
Безвкусные слёзы прольются вдруг


Света стрела рассечёт облака
Замрёт на мгновение время
Ветер холодный шепчет – судьба
Дождь прекратиться, вечность спустя


Последняя слеза  оземь разбилась
Улыбки луч горизонт осветил
Устрашающий крик, сменился на милость
Птицы полёт, я его не забыл»



- Отдаёт осенней депрессией. – Критично произнесла Элли, скривив губы.

- Как по мне, так просто депрессией. – Отозвался я.

- Ладно, пойдём спать. – Предложила она.

- Иди, я позже пойду, не хочу пока.

- Тогда я тоже не пойду, подожду тебя. – Упрямо сказала Элли.

- Моя бестия должна отдохнуть, - сказал я с улыбкой. – Не заставляй себя, я скоро приду, обещаю.

- Хорошо. Уговорил. – Она улыбнулась и ушла.

Прохлада ночи нисколько не помогла, в моей голове всё равно осталось такое же количество мыслей. Я старался отбросить те, которые были связанны с Амелией, Харом и подумать о более насущном.

Вероятно, придётся искать новую работу, - сказал я про себя. Я работал топ-менеджером продаж для одной крупной компании, но это место я получил благодаря своим способностям. Я мог убедить клиентов покупать совершенно им не нужные вещи по завышенной цене. Мог выбить рекордные скидки, мог организовать перевозки через весь континент за сущие гроши. При помощи именно такой силы убеждения, я и получил это место, не смотря на то, что у меня не было ни высшего образования, ни опыта работы в данной сфере, я умудрился убедить совет директоров взять меня на месяц испытательного срока, поставив на место торгового менеджера. А по истечению месяца, меня признали лучшим работником, сразу же приняв на постоянную работу и повысив зарплату во много раз.

Первой зарплаты мне хватило, что бы снять трехкомнатную квартиру, купить туда среднего качества мебель, обзавестись шести летним автомобилем и ещё удовлетворить кучу всяких нужд. Но теперь, когда способности мои пропадут, я наверняка потеряю своё место. Радует, что это будет не сразу, мои колоссальные успехи так быстро не забудут и не разочаруются в моих качествах как работника. Ещё пару месяцев спокойной жизни мне были обеспечены. По совместительству, я работал как консультант для совета директоров этой же компании, быть может, подвернётся случай сохранить это место, было бы очень хорошо, если бы я его поймал.

Всё превратилось в сон…

Утро. Холодный порывистый ветер задувал в приоткрытое окно громким свистом. Я открыл глаза и, не моргая, стал пялиться в потолок.

- Что случилось? – Заспанным голосом спросила Элли.

Ещё какое-то время я смотрел в потолок, потом моргнул и, переключившись от этой завораживающей картины, посмотрел на Элли.

- Странный сон. – Тихо отозвался я.

Элли пробормотала что-то нечленораздельное сквозь сон и с головой провалилась в него ещё глубже. Мне такая возможность не представилась. Я нежно поцеловал Элли в лоб, поднялся с постели и, накинув махровый фиолетово-бардовый халат, побрёл на кухню.

Долгое время, я бездвижно и молча, сидел, смотря в стену, затем, кое-как совладав с собой, закурил, поднялся и подошёл к окну. Горький дым приятно скрёб горло и проникал в лёгкие. Я смотрел на тёмные улицы, на спящие дома вокруг, пытаясь понять, что вызвало моё столь неординарное состояние. Сон. Что же в нём было? – спросил я себя. Напрягая память, я хотел выдавить хоть какие-то связанные картины. Но всё безуспешно. Картин было много, но они никак не связывались между собой. Медленная фаза сна, – сказал я себе, и отвернулся от окна.

Постепенно, подобные сны стали мне сниться намного реже, а картины, которые они порождали, были гораздо менее красочные. Привычка – великолепная сила, мне удалось хоть немного приспособиться и привыкнуть к подобным снам и мутным воспоминаниям очень быстро. Более они не вызывали во мне непреодолимого желания копаться в них и раскладывать в хронологическом порядке на полках, я старался отмахиваться от них, списывая на давнишний фильм или книги, прочитанные уйму лет обратно. Моя жизнь стала проще, а, следовательно, и легче.

Мне двадцать три. Прошёл почти год, как я отказался от своих способностей. В памяти ещё оставались метающиеся из стороны в сторону, из бессознательного в сознательное, от подсознания к сознанию картины воскрешённые памятью. Но мне казалось, что они начали тускнеть, либо это я привык.

Опасения на счёт работы оправдались, меня убрали с места менеджера, не сразу конечно. Я старался из-за всех сил удержать это место, но изнутри мне что-то подсказывало, что в скором его потеряю, но понять, чем вызвано данное чувство, я тогда не мог. Тем ни менее, мне оставили место консультанта, но я был так разочарован в себе, что спросил у совета директоров, что будет, если я оплошаю следующим шагом и на этом месте. Мне дали понять, что им всё равно. Что за предыдущий год, я заключил пожизненные контракты с таким количеством крупных компаний, что они готовы, грубо говоря, платить мне ни за что. Приятная новость, но радостью она во мне не просияла. Я чувствовал себя ужасно и не мог понять почему. А самое ужасное было то, что я забыл историю своей матери, но этого я уже не помнил. Возможно, это и хорошо, ведь главным для меня было счастье Элли, а она была счастлива как никогда ранее, а большего я желать не смел. Я решил научиться отпускать тяжёлые как планета на плечах Атланта мысли и думы, научиться откидывать в сторону надоедливые и раздражающие как жужжание комара сны и жить. Знать меньше и быть счастливым намного важнее, чем знать больше и мучиться, - твердил я себе изо дня в день, надеясь, что это станет правдой, в которую я поверю.


Большие части нас, кои составляли одно безмерное целое, уже забыли о своих жизнях и тем самым призывали к этому и тех, кто ещё хоть что-то помнил о себе.

Я всё ещё помнил.

Всё ещё видел.


Двадцать восемь лет. Я отмечаю Новый Год в компании Элизабет и моего отца в его доме.

Моё отношение к праздникам было прохладным.

Я не принимал ни традиций, ни правил, а что самое худшее, я не проникался самим праздником и праздничным духом. Новый Год – традиция подвести черту под старым годом и быстрее выпроводить его за порог своей жизни. А за порогом в руки всучить ему свои проблемы и невзгоды, которые произошли за все триста шестьдесят пять – триста шестьдесят шесть прожитых дней, пока он гостил и пользовался гостеприимством наших жизней, с надеждой, что он унесёт их с собой и в жизнях всё наладится само по себе. Затем открыть дверь жизни снова и смотреть с желанием на нового гостя, на Новый Год. Но мало кто догадывается, что Старый Год, стоило ему только сойти с порога, столкнулся с Новым Годом и с превеликим удовольствием передал все вручённые ему нами невзгоды, нерешённые проблемы, задачи и так далее. Новый Год с улыбкой на лице рассовал их все по карманам, так, чтоб не было видно, что он на самом деле несёт. Постучал в дверь, а после того как она открылась, ещё с более широкой улыбкой заговорщика, переступил порог наших жизней.

Мне нравилось, что в канун праздников все весёлые, добрые, милые как никогда, но быть наивным я разлюбил ещё в детстве, поэтому и праздники старался разобрать по мельчайшим частицам, чтоб было легче выкинуть. Ещё одна тому причина то, что мне приходилось подводить черту под своей жизнью намного чаще, чем раз или два в год. Много чаще, чем хотелось бы.

Моё отношение к праздникам было очень холодным.

Небольшой столик был накрыт белоснежной скатертью с красными узорами в кельтском стиле. Даже не смотря на размеры стола, он был усеян едой и питьём, что нам троим, никак не представлялось возможным опустошить его, для этого понадобилось бы ещё человек семь. В отце иногда просыпалось желание готовить с такой яркой страстью, что его было не остановить, он сбавлял обороты только тогда, когда холодильник сообщал о том, что свободного места больше нет. И так получилось, что желание отца готовить, вспыхнуло именно в преддверье праздника. Куриные гиросы, свиные отбивные, обжаренные в хлопьях, тушёная рыба, куча овощей красиво нарезанных лежали на большом блюде. Множество бутербродов: с беконом, с сыром, с рыбой, с колбасой, с икрой. Гарниры: отварная и обжаренная картошка в «мундире», отварной рис, приготовленный с множеством специй. Соки, лимонады. Алкоголь: шампанское, коньяк, виски, вино. Некоторые бутылки стояли на столе, но большинство покоилось под столом. Десерты ждали своей очереди на кухне и в холодильнике, так как места на столе не было и не предвиделось.

Я разглядывал эту картину большими от удивления глазами.

- Я знаю твой план, - прищурив один глаз, я посмотрел на отца. – Ты хочешь закормить нас до смерти, правда, Алекс?

- Чёрт! – он ударил себя по бедру кулаком и помотал головой, изображая разочарованность. – Ты меня раскусил, Ник! – И громко рассмеялся.

 К смеху присоединились я и Элли. Своим звонким красивым смехом, она вызвала у меня тёплую улыбку, отец это заметил, приятно ухмыльнулся и подмигнул мне.

Наши с отцом отношения были не типичны. Мы больше походили на хороших друзей разного возраста, чем на отца и сына. Я делился с ним всем, не щадя ни одной мысли и ни одной тайны. Всем кроме одного, того, чего сейчас я уже не помнил. Мои сновидения стали совсем обычными, они больше не вырывали меня из сна, а я перестал пытаться и прикладывать усилия распутать этот запутанный клубок несвязанных между собой, хаотичных образов и картин, кои изредка в последнее время появлялись в моих снах, а иногда просто так возникали откуда-то из задворок памяти.

- Алекс, вы чудесны! – Весело воскликнула Элли.

- Спасибо, девочка, очень приятно. – С улыбкой отозвался отец.

- Ты бы удивился, что она на самом деле может. – Сказал я, с лёгкой подколкой.

- Ну-у-у-у-у, это уже ваше дело. – Быстро среагировал он, улыбаясь.

- А тебе так хочется со всеми поделиться подробностями нашей интимной жизни? – Язвительно спросила Элли.

- Подождите, дети мои! – громко вставил отец. – Потом продолжите свои увлекательные разговоры, а сей час к столу, – он поднял со стола два бокала шампанского, один вручил мне, другой протянул Элизабет. – Скоро полночь.

Вкусное сладкое шампанское приятно скатилось по горлу. Газы приятно щекотали внутри живота, гортани и рта. Удовлетворившись двумя глотками, я поставил бокал на стол и посмотрел на Элли. Она стояла в паре шагов от меня, элегантно держа бокал за ножку, на её губах красиво блестела влага оставленная шампанским, которая манила меня сильнее, чем было возможно. Стремительными шагами я приблизился к ней и нежно, обвив руки вокруг её талии, едва заметным касанием языка облизал её губы, а затем страстно поцеловал. В её ответном поцелуе было не меньше желания, чем в моём.

Когда дань празднику была выплачена в размере пары бокалов шампанского, мы расселись на мягкие кресла, стоявшие вокруг стола.

- Мне, кажется, следует рассказать вам одну историю, - загадочно начал отец. – Она как раз произошла в такую же ночь много лет тому назад.

- Я её знаю? – Спросил я.

- Не думаю, но, во всяком случае, Элли точно её не знает. – Ответил Алекс.

- Элли вообще много чего не знает. – Съехидничал я, смотря на неё игривым взглядом.

- Как мило, - быстро отозвалась она, невинно, улыбаясь. – Что может быть прекраснее сарказма в такую чудесную Новогоднюю ночь? – она хихикнула и ответила мне тем же взглядом. – Зато я крепко сплю. – Она показала мне красный язык и повернулась к отцу.

- При виде вас вместе, моё сердце каждый раз подёргивается от радости, - медленно сказал Алекс. – Это хорошо, потому как история будет романтического характера.

- Новогодняя сказка? – Криво улыбаясь, спросил я.

- Нет Ник, - серьёзным тоном ответил он. – Эта история имела место быть.

- Начинайте уже скорее, я сгораю от нетерпения. – Звонко сказала Элизабет.

Я хотел было снова съехидничать, подколов Элли, сказав, о чём она на самом деле сгорала от нетерпения, но невольно перехватив грустный взгляд отца, пошлые мысли сразу выскочили из моей головы.

- Оставалось около двух часов до полуночи, - начал говорить Алекс тихим голосом. – Многие магазины ещё работали, и молодой человек лет двадцати пяти, бегал из одного в другой, ища какой-нибудь подарок для своей бабушки, - отец положил правую руку на широкий подлокотник кресла и скрестил ноги. – Она это всё, что на тот момент у него осталось, всё что было. Даже взяв в расчёт, её тяжёлый характер, суровый нрав и раздражающие привычки, он любил её, а когда узнал, что ей осталось совсем не долго и с каждым днём её время сокращалось, его любовь совсем начала выплёскиваться за всевозможные рамки, - отец опёр голову на левую руку и почесал покрытый густой щетиной подбородок. – Возможно, он думал, что сможет продлить её жизнь, если отдаст ей все чувства и силы, что у него есть. Глупо было с его стороны в это верить, он это сам прекрасно понимал, но потеряв всех, кто когда-либо был ему дорог по различным причинам, он не собирался опускать руки заранее, даже если надежды нет. Даже если шанса нет.  Даже если нет ничего, что могло бы помочь, он решил отдавать части себя самого чтоб облегчать дни для последнего человека близкого ему, – Алекс откинулся на спинку кресла. – Ник, передай, пожалуйста, мне мой бокал. – Попросил он.

Я поднялся и подошёл к столу.

- Чистым или с соком?

- Чистым. – Быстро ответил отец.

- Лёд?

- Да. Два.

Открыв бутылку виски, я наполнил им бокал на одну треть, сходил на кухню, принёс оттуда ведёрко полное льда, аккуратно бросил в него два кусочка и передал отцу.

- Спасибо, отпрыск. – Он с улыбкой отпил меленький глоток и причмокнул

- Всегда, пожалуйста, впрыск. – Сказал я, наливая себе тоже, что и отцу и подливая Элли шампанского.

- Пожалуйста, продолжайте, не молчите. – Подгоняла Элизабет Алекса.

Отец ещё раз сделал глоток и опустил левую руку, держащую бокал на подлокотник.

- Он хотел подарить что-то, что отдавало бы теплом, чтоб согрело изнутри, но ничего не находил, всё было не тем, что было нужно. Зайдя в очередной магазин, и скорым взглядом оббежав все полки, стеллажи и витрины, он был готов уже направиться к выходу и бежать дальше, но что-то остановило его, - отец скромно улыбнулся и посмотрел в сторону. – Он остановился и попытался ещё раз подумать о том, что может порадовать старушку, но этот раз, как и прежние не принесли никаких результатов. Когда он смирился с поражением и двинулся к выходу, перед ним возникла фигура. Ей было не больше, чем ему, от неё приятно пахло цветами, а в тёмных зелёных глазах затаился блеск. Одета она была в обтягивающую длинную белую юбку, красную блузку, застёгнутую под самое горло, а наверх была накинута белоснежная короткая жилетка, на ногах красовались элегантные красные туфельки. Но главным её оружием была улыбка, - Алекс, неумышленно рассмеялся, но затем, мгновенно погрустнел и сделал глоток. – Да. Улыбка. Обезоруживающая, обескураживающая, обворожительная, широкая улыбка. Увидев её, он забыл куда шёл, забыл, зачем он находился там, где был сейчас, он знал лишь одно и твердил это про себя, не переставая, как виниловая пластинка, которая заела или компакт диск: – «Ты прекрасна…», он повторял это в мыслях снова и снова, пока, наконец, не произнёс эти слова вслух, лишь шёпотом, но всё же достаточно чтобы… - он сделал жест рукой,  прося простить и отпустить его на минуту. Вернулся он впрочем, лишь через минут пять, неся в руках набитую табаком трубку, спички, мешочек табака и тампер. Садиться он не стал. Медленно раскурил трубку и продолжил. – Его шёпот было тяжело расслышать, но ей это удалось, и она сразу же пустилась в краску, но сделала вид, что ничего не заметила, не услышала и не поняла. «Вы ищете подарок?» - спросила она нежным голосом. «Да» - растерянно ответил он. «Не хотите ли вы заглянуть в наш магазин, возможно, вы найдёте, что могло бы удовлетворить вас?» - она не переставала улыбаться, а это действовало на него как гипноз, и он не мог отказаться. «С радостью» - промолвил он. Они прошли до указанного ей места, и он перешагнул порог. Внутри было почти всё, что угодно душе. Там действительно мог найти подарок каждый и для каждого. Картины, декоративные мечи и пистолеты, колокольчики, музыкальные инструменты, различные макеты, лампы, краски, курительные трубки, брелоки, настольные игры, подставки, цветы и много-много-много всего остального. «Может, помочь вам с выбором?» - вежливо осведомилась она. «Если бы я знал, что ищу…» - грустно сказал он. «Может, у вас есть хоть какие-то намёки на то, что вы хотите найти?» - она не планировала быстро сдаваться. «Да. Мне нужно что-то яркое, красочное и чтоб веяло жизнью» - он посмотрел на неё, думая, что она сейчас пожмёт плечами и скажет, что ничего похожего у них нет, и не будет, но она только многозначительно кивнула. – Алекс раскуривал потухшую трубку, а я снова наполнял бокалы. Алекс помолчал пару минут, глядя в окно, затем повернулся к терпеливо ждущим продолжения нам. – После протяжного «Хм-м-м-м» - она посмотрела на него, а он не мог оторвать от неё взгляда и хоть она, и хотела не предавать значения его вниманию, она не смогла списать его на нет. Им не было дано читать мысли, но тогда, в тот момент, они читали мысли друг друга и молчали. Молчаливое чтение длилось бы вечно, но она первая вернулась к реальности. «Я знаю! У нас есть как раз то, что вы ищете!» - радостно воскликнула она. «Тогда ведите!» - он тоже вернулся, но её вид не давал ему упасть духом даже, когда его оторвали от красочных и сочных картин молчаливого чтения. И она провела его в самый дальний угол, где было множество всяких вещей для декора. «Вот» - сказала она, указывая правой рукой на полутораметровое сооружение, которое представляло собой смесь искусно сделанного высокого водопада и лампы. По всей площади водопада стояло много разноцветных лап, перед ними на специальных подставках в виде гор и скал, стояли стеклянные шарики, которые циркулирующая вода заставляла вращаться, преломляя лучи света. Она налила в резервуар под водопадом воды, выключила свет в магазине, чтоб он лучше смог оценить красоту создаваемую светом и журчанием воды. «Прекрасно» - сказал он, когда она снова зажгла свет. «Да, и ценой она тоже не уступает красоте» - нехотя сказала она, - отец докурил трубку, почистил её и поставил на специальную подставку, находившуюся на подоконнике. Я заметил, что Элли смотрит на него, затаив дыхание, ожидая продолжения, боясь проронить лишний звук, чтоб не потревожить мыслей Алекса. Взяв опустевшие бокалы, я снова их наполнил и раздал. – Она не знала, что какова бы не была цена, он бы уплатил её. Его подарок мог быть последним, подаренным больной старушке, он это понимал и отдал бы всё, лишь бы она улыбнулась. Проблемой была не цена, а сам подарок, но теперь, когда он видел его, он не отступил бы ни за что, - отец прервался, принимая бокал из моих рук. – Спасибо, Ник, - он сделал едва заметный глоток, чтоб слегка смочить горло и язык. – «То, что вы хотели – яркое, красочное и живое» - приятно улыбаясь ему, прокомментировала она. «Я очень благодарю за помощь» - сказал он с грустной интонацией в голосе. Он знал, что настало время расставания, но всячески старался найти повод, чтоб остаться около неё дольше. Намного дольше. Навсегда.  Несмотря на всю неловкость ситуации и застрявшие в горле слова, он решился идти до конца и не упускать шанса. «Подскажите, пожалуйста, сколько осталось до Нового Года?» - он старался придать своему голосу как можно более невинную окраску. «Осталось полчаса» - ответила она, смотря на часы. «Надо спешить. А где вы будете отмечать?» - всё тем же тоном попытался спросить он. «Нигде. Из-за этой работы, пришлось опустить все предложения» - грустно ответила она. Вот он – шанс, подумал он и глубоко вздохнув, сделал последнее усилие, над собой выдавливая из горла оставшийся вопрос. «Могу я предложить вам отпраздновать со мной?» - его голос дрогнул, выдавая волнение. Она обратила на это внимание и скромно улыбнулась. «Как гласит поговорка «как Новый Год встретишь, так и проведёшь», а я не очень хочу провести весь год в одиночестве, а по сему, с радостью принимаю предложение» - Она широко улыбнулась и кивнула. Он просиял как свечка облитая бензином и единственное, что заставляло его отступить от мысли издать оглушающий клич радости, было то, что они ещё не знакомы, и он не хотел, чтоб она пожалела о своём согласии так скоро. Но если бы всё было бы немного иначе, его бы услышал весь город, - отец, широко улыбаясь, снова опустился в кресло и сразу же продолжил. – «Я – Вики» - представилась девушка, идя по улице рядом с ним. «Я Алекс, очень приятно» - тяжело дыша, ответил он. «Я бы пожала тебе руку, но боюсь, ты тогда уронишь свой подарок. Он тяжелее, чем, кажется, не правда ли?» - усмехнувшись, спросила она. «Пытаешься поиздеваться над уставшим человеком?» - спросил он, издав лёгкий смешок. «Можно и так сказать, надеюсь, не обижаешься? И кстати, я забыла поинтересоваться, для кого этот шикарный подарок?» - смотря ему в карие глаза, спросила она, настороженным тоном. «Для моей старушки. Для бабушки. Мне хочется верить, что тебя не смущает общество престарелого человека?» - его тон погрустнел. «Нисколько!» - весело воскликнула она, но в её тёмных зелёных глазах он увидел сомнения. Ему показалось, что она задаётся вопросом, а не отказаться ли ей от предложения, пока ещё не поздно… - Алекс мечтательно улыбнулся, сделал умеренный глоток виски и обстрелял взглядом меня и Элли. – Ему были понятны её сомнения, кто же захочет проводить праздник в обществе старого человека, к тому же ещё и совершенно чужого… Но она не отказалась, хотя до последнего пребывала в неуверенном состоянии о принятии своего решения, а когда они дошли до нужного места, вовсе откинула сомнительные мысли и отдалась судьбе, просияв очень светлой улыбкой губ и глаз, - отец снова поднялся, подошёл к подоконнику и принялся набивать трубку, стоя к нам спиной. – «Быстрее-быстрее! Уже скоро!» - поторапливала их Арианна. Вики устанавливала подарок в месте указанном Алексом, а сам он помогал бабушке со столом. «Где это девица пропала?» - спросила Арианна, когда стол был уже накрыт. «У неё ещё есть время, бабушка, ей надо кое-что подготовить» - ответил Алекс. Вики всё успела вовремя, они вместе встретили Новый Год. Их было трое, как и нас сейчас. А после, Алекс повёл свою бабушку Арианну в другую комнату, чтоб вручить и продемонстрировать всю красоту её подарка. Вики выключила свет в комнате, а Алекс включил водопад-лампу. Комната засветилась всеми цветами, переливаясь из одного в другой, было слышно успокаивающие журчание воды. Старушка издала восторженный звук. «Как красиво, спасибо мой дорогой» - она обняла внука. «Я бы не справился без помощи Вики» - Алекс скромно улыбнулся, указывая на неё. Арианна не раздумывая, обняла её, - отец отвлекся от рассказа и принялся за раскуривание трубки, а когда эта задача была успешно выполнена, нависшая тишина рассеялась под его голосом. – Они целовались. Долго. Сладко. Страстно. А когда, приложив, неимоверное усилие оторваться друг от друга и когда у них это, наконец, получилось, им удалось отойти на расстояние вытянутой руки друг от друга, Арианна позвала их подойти к ней в комнату и сесть рядом, - клубы густого дыма окутали пространство вокруг отца. Вытащив трубку изо рта, он продолжил. – «Спасибо тебе Алекс за великолепный подарок, но не обижайся на мои слова, ты сделал мне сегодня ещё один подарок, намного значимее и значительнее, чем тот, что светится и журчит. И за него я должна благодарить не только тебя, но и Вики. Благодаря ей, я вижу твою улыбку, которая не посещала мой взгляд уже много лет. Я вижу жизнь, я вижу огонь, я вижу радость и счастье. Спасибо тебе, Вики, что ты зажгла в нём всё это, а тебе Алекс, спасибо за то, что ты не стесняешься это показывать. Для меня не было ничего более важного, как увидеть твою улыбку и радость» - не смотря на возраст, болезнь и морщинистое лицо, её улыбка осталась тёплой, как летнее солнце. Через несколько недель старушка скончалась, - отец прикусил мундштук и начал интенсивно дымить. – Она помогла ему пережить горе, которое его окутало чёрным тяжёлым плащом. Она стала его светом и звездами, и теперь он жил для неё и ради неё. Я уверен, что этот мир ещё не видел столь чистой любви. Даже смерти, которая пришла их разлучить, когда они уже состарились, пришлось изрядно надорваться, чтоб это сделать, - Алекс глубоко затянулся и начал медленно выдыхать дым. – Хотя, я полностью уверен и готов даже отдать жизнь, если я не прав – они остались вместе даже после смерти и любили друг друга ещё сильнее. Огонь, который горел в их сердцах, был слишком горяч и необъятен, даже для холода смерти… - отец громко хлопнул в ладони. – Спасибо за внимание. Все имена и персонажи в данной истории вымышлены. – Он отложил в сторону трубку и сел в кресло, одарив нас лучезарной улыбкой.

- Алекс, - Элли сразу же ринулась в разговор. – Это ведь ваша история, правда?

- Кто знает? – не переставая улыбаться, сказал он. – Возможно, когда-то и была моей, а может и никогда не была.

- Спасибо вам за чудесную историю, - Элли подарила Алексу благодарственную улыбку и поднялась с места. – Прошу прощения, я на минутку. – И торопливо вышла из комнаты.

Я поднялся с места и наполнил опустевшие бокалы. Когда я подошёл к отцу и протянул ему бокал, я положил ему руку на плечо. Он посмотрел своими карими глазами в мои.

- Ты очень на неё похож и характером весь в неё. – В голосе отца преобладала грусть, но глаза блестели от слёз, которые он не пускал на волю.

- Мне очень жаль, - тихо сказал я. – Я хотел бы узнать свою мать, ощутить тепло её прикосновений. Разделить с ней радость и дивиться её улыбке. Разделить с ней грусть и тонуть в её слезящихся тёмно-зелёных глазах. Но… - Я замолчал.

- Вики. Моя Виктория, - отец взял бокал, но глотка не сделал. – Знаешь, Ник, меня всегда раньше раздражало, когда люди говорили «он мой», «она моя», я всегда полагал, что это всего лишь собственничество и ничего боле, за место этих слов должны были быть произнесены другие – «та, с которой я встречаюсь», «тот, с кем я живу» и так далее. Так я полагал, - наконец отец сделал глоток и улыбнулся. – Но когда встретил Вики, я понял, что мы созданы и принадлежим друг другу, и тогда слова «мой» и «моя» переменили своё значение и я стал смотреть на них совсем по-другому.

- Я хотел бы посмотреть, как вы смотрелись вместе, как вели себя, как шутили, как ссорились. – Я вернулся на своё место и сел.

Отец рассмеялся, явно вспоминая что-то из прошлого.

- Ник, ты единственное, что у меня от неё осталось, а то, что ты так на неё похож, заставляет мои воспоминания жить, краски в них остаются такие же яркие, как и были, музыка настолько же мелодична, запахи всё ещё щекочут ноздри, а чувства всё ещё лелеют моё сердце. Спасибо. – Он широко улыбнулся и прикончил содержимое бокала залпом.

Я последовал его примеру и чуть не закашлялся. В комнату вошла Элли.

- Грустите? – Спросила она, направляясь к своему месту.

- Грустить – это нормально.

- Грустить – это нормально!
Хором отозвались мы с отцом, а после того как потупили взгляд друг на друга, захлебнулись весёлым смехом.


Холод. Одиночество. Это всё. Всё, что у нас есть и всё, что будет. Просматривая свою жизнь, я сделал вывод, что при жизни, я был изрядно упрям, стоял до последнего, даже если то, что хотел отстоять обречено на провал. Глупо. И вот я здесь. Среди подобных мне, удивительно, что почти все уже отпустили свои жизни и приступили к существованию. Но та часть от общего целого, которую составлял я, всё ещё борется за индивидуальность. Безнадёжный, заранее обречённый на провал бой. Как бы я не старался, как атом не может самостоятельно отделиться от молекулы и существовать один, так же и я. Но чем больше я смотрел, чем дальше уходила продолжительность моей жизни, воспоминания начали становиться плотнее, мысли свободнее и индивидуальнее. Даже здесь я хотел остаться собой, цепляясь кровоточащими руками за острый каменный отрицательный и крутой склон моей не существующей более личности. Всё обречено на провал. Меня подавит остальная масса, но я решил стоять до последнего. До конца. Сейчас я как свеча, от которой остался только фитиль и большая лужа расплывшегося жидкого воска. Фитиль загорелся очень ярко высоким обжигающим пламенем, но ему суждено упасть в воск и погаснуть. Но как же это приятно, думать – Я.

Я смотрю на свою жизнь. Я её помню. Я её вижу. Я вижу себя.


Миновало больше года. Мне скоро стукнет тридцать. Очередной возрастной кризис меня уже поджидает, чтоб напасть, когда я отвернусь и утрачу бдительность, чтоб связать и, залившись злорадным смехом, станцевать на моём теле. Совет директоров компании, на которую я работал, давно решил спихнуть на меня обязанности секретаря и урезать зарплату, не смотря на слова, которые я слышал от них шесть лет обратно. Обещания всегда не постоянны, а обещания людей, для которых мы значим ровно столько же, сколько насекомое, ползущее или пролетающее где-то за окном, ни стоят ровным счётом ничего.

Но сейчас меня это ни капли не тревожило. В последнее время наши с Элизабет отношения стали натянуты как гитарная струна, а когда по ним задевали то этот писклявый звук походил, будто эту струну зажали на тринадцатом ладу и ударили по ней с такой силой, что она готова была лопнуть в любой момент. Она стала другой. Холодной, острой и бесчувственной. В её глазах больше не было огня чувств и искры желания, в них была одна лишь ненависть. Причины я не знал, а догадаться не мог. Задаваемые мной вопросы пролетали мимо её ушей либо ударялись в семидесяти шести метровую железную стену и, не издавая ни звука, падали или разбивались как мухи о фары и лобовое стекло автомобиля, мчащегося где-то по автобану со скоростью двести пятьдесят шесть километров в час.

Но и это сегодня меня тревожило не так сильно, как должно было. Уже третий день я не мог дозвониться до Алекса. Отец любил иногда пропадать, на два-четыре дня, правда, при этом он всегда послал бы весточку, но на сей раз, ни сообщения, ни звонка, ничего. Мобильный телефон отключен, к домашнему никто не подходит.

Я устал слушать гудки и положил телефонную трубку. Элли дома не было, мне она сказала, что встречается с подругой, вернётся к вечеру. Интересно, сказал я про себя, что у неё за подруга и подруга ли вообще. Свои сомнения на этот счёт я старался запереть туда, откуда им сложнее всего было бы выбраться и затуманить мне рассудок. Будь, что и как будет, - сказал я себе.

За окном начало лета. Солнечный день.  На небе лениво в кучу собирались тёмные дождевые облака. А метеопрогноз обещал целый день солнце и ни капли дождя, - усмехнулся я. Подойдя к шкафу, я открыл нижнюю шуфлядку и достал от туда запасные ключи от дома отца. Подчиняясь поговорке «если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе», я решил сам отправиться к отцу домой.

В пути я старался откинуть все серые или ещё более мрачных тонов мысли, которые у меня появлялись по поводу Алекса. Подойдя к дому, я как всегда окинул его пристальным придирчивым взглядом. Не большой, но и не маленький. Не высокий, но и не низкий. Не широкий, но и не узкий. Идеальная середина, невольно улыбнувшись я подумал, что в этом нет ничего удивительного, ведь отец, будучи инженером-проектировщиком сам возводил свою обитель и сейчас, я отворял её врата.

Признаков жизни в доме не было, так же не было и признаков ухода. Всё на месте, дорогие ему вещи, так же как одежда и обувь. В раковине стояла не помытая посуда. Зная отца и его уровень педантичности и чистоплотности, он бы никогда не пропал бы невесть куда, оставив за собой бардак. Я попытался проглотить горький, режущий горло ком.

Больше я его не видел. Его признали пропавшим без вести, разослали фотографии и приметы по разным полицейским участкам, чтоб они вбили эти данные в информационную базу или повесили на доску, объявили о пропаже в местных новостях, которые никто не смотрит, это всё, что они смогли сделать. Я их не винил, как можно найти одного человека, среди такого количества ему подобных… Выражение – «как иголку в стоге сена», здесь совсем не подходило, иголка отличается от сена всем, поэтому эта задача была бы намного проще. Здесь речь шла о том, чтоб найти одну, нужную иголку в стоге таких же похожих иголок.

Прошло шесть месяцев после пропажи отца. Я продал квартиру, и мы с Элизабет переехали в бывший дом отца. Теперь это здание было больше для меня, чем просто постройка, это была память. Я чувствовал, что от меня откололась большая и лучшая часть того, что составляло мою жизнь. Я забыл, что значит сон, забыл, что такое улыбка и вовсе перестал помнить какого это – радоваться и смеяться. Чувство горечи и одиночества заполнили меня, а рядом не оказалось никого, кто бы вырвал меня из этой ледяной пропасти. Никого, кто подал бы руку и вытащил моё колышущееся на ветру тело. Никого, кто мог бы утешить словами. Лишь я. Один.

Элли пропадала на дни, возвращаясь ночью и видя меня сидящего на подоконнике, смотрящего в небо и разваливающегося на мелкие части, проходила мимо, не говоря ни слова, не проявляя ни крупицы сочувствия или сострадания. Это было очень больно. Последний человек, оставшийся, в моей жизни изменился и отдалился, а я не успел заметить, когда это было и не смог предпринять ни единого действия, дабы пресечь эти изменения. Это даже не она, - твердил я себе. – И я уже совсем не я.

Время не стояло на месте и бежало вперед, не бросив взгляда в мою сторону. Я всё опустошался страданием до тех пор, пока не иссяк окончательно. Старания вернуться в прежнее обыденное течение жизни не принесло никакого результата. Эти бессмысленные попытки, лишний раз окунули меня в состояние собственной беспомощности и отвращения, испытываемых по отношению к самому себе. Этот вечер я запомнил на всю свою последующую жизнь. И не потому, что причиной было моё психическое расстройство. Когда я всё-таки выдавил с величайшим усилием из себя улыбку, на пару с мыслью, что вот оно, дно мучения и морального самобичевания, наконец-таки, я твёрдо на него встал, что глубже и хуже уже быть не может. Как же я заблуждался. Маленький лучик надежды окончательно затмил остатки здравого смысла, и я забыл о существовании второго дна и о том, что должно помнить всегда и всем – Всегда есть куда хуже!

Дверь комнаты резко отворилась, я знал, что пришла Элли, знал, что она не одна, вместе с собой она привела эскорт в виде неблагоприятных для меня известий. Я не смерил взглядом ни её саму, ни известия сопровождавшие её. Я продолжал тупить свой мёртвецки-бледный взгляд в пол. Увы, неприятные известия и проблемы, не отсрочиваются и не уходят, обделенные вниманием, если на них не посмотреть или не оказать должных почестей, о нет, заметив это, они наоборот, наполняются колкой яростью и врываются в наши жизни с многократным ускорением.

- Я больше не хочу так быть. – Вставая передо мной, резко и жёстко сказала Элизабет.

Да, от вас не спрячешься, не убежишь, не скроешься, - подумал я и поднял взгляд на Элли.

- Не хочу, - ещё более твёрдо сказала она. – Из-за тебя я не чувствую жизни. Из-за тебя краски вокруг меня, стали серыми. Из-за тебя в моей жизни перестала играть весёлая музыка, - она смотрела на меня взглядом полным презрения. – За это я ненавижу тебя! – повисла долгая, мучительная для меня пауза. – Я не ухожу от тебя и не бросаю, - Элизабет гордо подняла голову. – Я исчезаю из твоей жизни, не желая оставить ни единого следа или воспоминания. Они ничтожны в сравнении с тем, что ты со мной сделал за последнее время. И ты ничтожество, по сравнению… - Элли замолчала и отвела от меня взгляд. – Впрочем, это не важно. – Спокойно вздохнув, закончила она.

- Кто он? – спросил я, сломленным голосом. Она не собиралась отвечать, даже не проявила ни малейшего намёка на реакцию, как будто, вопрос мной вовсе и не был задан. – Ведь, прожив столько лет вместе и разделив всё, что у нас было, ты не приняла бы это решение, если бы тебе некуда и не к кому было податься, - я поднялся и, прищурив глаза, посмотрел на Элли. – Кто он? – Спросил я ровным голосом.

- Тебе не хочется этого знать, для тебя не имеет значения кто он, - Элли села на середину дивана, закинув ногу на ногу и положив руки в разные стороны на спинке дивана. – Тебе хочется знать есть ли у меня кто-то. Тебе хочется подтверждения этой горькой правды, - она широко улыбнулась, обнажая белые зубы, и глаза её ярко блеснули. – Но ведь её ты знаешь, ты знал с самого начала, как только я пропала в первый раз, тебе лишь не хватило духа и сил, чтоб подтвердить это. Ты слабый трус, Ник! – Громко хохотнув, сказала Элли.

Я долго молчал, стоя смотря в окно на ночное небо, переводя взгляд с одной звезды на другую, затем с дерева на дерево, с лепестка на лепесток, ища нужные слова, а потом, ища хоть какие-нибудь слова, но их нигде не было. Ни одной строчки, ни одной буквы. Элли тихо ухмыльнулась, но я слышал эту ухмылку, она раздалась по мне и внутри меня звуковыми вибрациями как отголоски Царь-колокола (Царь-колокол - памятник русского литейного искусства XVIII века. Высота колокола с ушками составляет 6,24 м, диаметр - 6,6 м, масса около 200 тонн), тело покрылось колющими мурашками, и заиграла боль. Ураган эмоций закрутился с такой скоростью, перемешивая всё, что я не знал, что со мной происходит, и что я чувствую, что должен чувствовать. Элли поднялась и пошла к выходу, а я остался стоять на мете, смотря в окно, находясь в круговороте бурлящих перепутанных и переполняющих меня чувств.

- Всегда есть куда хуже. – Холодно сказал я миру и себе.

Начался период саморазрушения.

Грань между временем для меня разошлась трещинами, а вскоре вовсе рассыпалась невидимыми осколками. Секунды длились годами, месяца пролетали минутами, а дней я вовсе не замечал, они были слишком короткими, а иногда, наоборот настолько долгими, что по сравнению с ними продолжительность вечности можно вычислить без труда. Бессонница становилась сильнее. Первое время мне удавалось уснуть, напившись до беспамятства, но сейчас, алкоголь уже стал нормой в моей жизни. Я вливал в себя всё, что имело в своём составе спирт, не брезгая качеством, маркой, статусом и ценой напитка, лишь бы заглушить голоса внутри головы, лишь бы уничтожить картины, возникающие перед глазами. Доза алкоголя нужная мне, чтоб оказаться в анабиозном состоянии прогрессивно возрастала, а банковский счёт стремительно уменьшался. Иногда, обпившись до состояния, когда я не мог перебирать ногами, мне доводилось задремать где-нибудь на улице на пару часов. Просыпаясь и обнаруживая себя обобранным и на половину раздетым, шёл обратно в дом, чтоб снова одеться, снять денег со счёта и повторить предыдущий день, как и день до этого, а до него ещё один и ещё и ещё…

Я начал слышать и видеть галлюцинации. Слыша знакомые голоса Алекса и Элли, я на время приходил в себя и в поиске носителя этого голоса кидался ко всем, кого видел по близости, зачастую, это заканчивалось довольно болезненно. Блуждая среди ночных улиц и часто видя силуэты людей, и убеждая себя в том, что это они, это Элизабет и Алекс, я, спотыкаясь и падая, бежал к ним, и всегда оказывалось, что это тени, отбрасываемые какими-то предметами в свете фонаря или фар, проезжающей рядом машины. Заснув один раз дома, и проспав около четырёх часов, я сделал вывод, что алкоголь больше не помогает. Я не был психотерапевтом, но мог смело предположить, что в состоянии сильного нервного срыва, подобном моему, выписывают антидепрессанты, успокоительное, снотворное с сильным эффектом, но идти на приём и жаловаться на свою жизнь человеку, который абсолютно равнодушно отнесётся к моим переживаниям, лишь бы мне выписали таблетки, желания я не испытывал. Тем более состояние не позволяло, слишком уж это было бы унизительно, показаться на глаза человеку, читающему меня в таком слабом состоянии. К тому же я знал куда более простой способ достать нужные мне «антидепрессанты», причём их цена была намного более приемлема и абсолютно всё равно, что это не легально. Всего две таблетки и полдня я проводил в искусственном и наигранном этим препаратом состоянии. В навеянные краски на время погружался для меня мир вокруг, очень жаль, что они были всего-навсего иллюзией. Иллюзией, которая не задерживалась на долго, потому как эффект привыкания дал о себе знать куда быстрее, чем я надеялся. Я увеличивал дозу, глотая за раз по три, а то и пять таблеток, но из-за передозировки меня рвало сильными спазмами, а тело, находясь в ледяном поту, извивалось в бешеных судорогах.

После мучительной детоксикации, я снова вернулся к алкоголю, выкинув бессмысленную идею таблеток из полностью такой же моей жизни.

Я брёл по вечерней улице, холодные, крупные капли дождя били в лицо и глаза. Если бы я мог плакать, я бы хотел заплакать сейчас и радоваться дождю, потому как слезам очень просто в нём затеряться, избегая чужых взглядов. Слияние вод - небесной и душевной. Но мой резервуар слёз давно опустел, потому по моему лицу стекали только капли дождя.

Я спускаюсь по серым мокрым ступеням в подвал, оборудованный под бар. Сейчас мне понравилось это место. Тёмный, мрачный и не большой. Контингент, безусловно, желала лучшего. Людей собирающихся здесь я бы мог квалифицировать словом – отбросы. Воры, хулиганы, насильники, наркоманы, проститутки, алкоголики и безбашенная молодёжь, которая могла быть любым из перечисленного. Я сел у барной стойки и заказал двести абсента. У меня было предчувствие, что вечер обещал быть долгим и интересным, а по сему,  я решил добавить в него зелёный тон данного напитка.

Пока я корпел над стаканом, бурча в похмельном бреду о своей никчёмной жизни, на моих глазах молодой мальчишка лет шестнадцати-семнадцати делал заказ для себя и своих друзей, которых ровным счётом было ещё семь человек. Заказав восемь по сто водки, он кинул на меня переполненный ненавистью и отвращением взгляд.

- Чего уставился, алкаш? – С неприязнью спросил он.

- Дум…дума… - мой язык не слушался и не поворачивался в нужное положение для произнесения слов, но виной сему сегодня был на алкоголь, а долгое молчание, в котором я проводил свои дни. – Думаю, а не рановато ли тебе пить? – Медленно выговаривая слова, спросил я.

- А какого хрена тебя это заботит, урод? – Вспылил он, моментально.

- И вовсе не заботит, - уже более уверенным и послушным языком, ответил я. – Просто, слегка интересует.

- Интересуйся своими делами, иди, лечись от алкоголизма, мудак. – Он плюнул мне в ноги и победоносно улыбнувшись, направился к своей компании.

Я спешно вскочил и за два шага оказался около него, успев удивиться прыткости своего тела и тому, что мышцы всё ещё работают, как мне хотелось и без видимых задержек. Схватив его за правое плечо, я резко развернул его к себе. В его глазах я уловил удивление, ярость и лёгкие нотки страха.

- Я жду извинений. – Спокойно сказал я, убирая руку с его плеча.

- Чего ещё хочет твоя больная башка? – Проскрипев зубами, спросил он.

- От тебя ничего более мне не нужно, да, и не к чему, а вот извинения были бы уместны. – Сказал я громко, придавая голосу суровую окраску.

Краем глаза я увидел, как из-за стола начала вставать его компания. Медленно и грозно. А потом, я уловил секундную ухмылку, промелькнувшую на его губах. Я обернулся. Надо мной навис бармен, если конечно, его можно было так назвать. Я был уверен, что послужной криминальный список всех его деяний взбудоражил бы любое воображение. Как только я обернулся, последовал сильный удар тупым предметом. Разобрать его в деталях я не успел, толи чёрная маленькая бейсбольная бита, толи просто чёрная дубинка, а может вовсе и не чёрная, потому как после удара сам мир накрыла чёрная пелена, а скалящиеся лицо бармена осталось последним, что я увидел перед тем, как потерять сознание.

Нет предела безрассудству человека, желающего подсознательно себя наказать. Он будет беспрерывно искать повода, встрять в конфликт, где конечный результат несёт только боль. А у меня было слишком много поводов и вещей, за которые я мог себя наказать, за которые хотел себя наказать. За бездействие, за бессилие, за разложение, за никчёмность, за свою теперешнюю жизнь. Перед тем как схватить этого парня за плечо, я знал, о последствиях, я предвидел, как оно будет и хотел этого. Но я просчитался, жаль, что понял это я лишь теперь, когда очнулся под дождём в большой грязной луже с трескающейся головой и подле себя увидел тех восьмерых ребят из бара, которые стояли под карнизом «чёрного» входа в бар на закрытом заднем дворе и без интереса смотрящих на меня. Что ж,  - сказал я себе отчаявшись, - если это конец, то я уж постараюсь встретить его без страха, может это выйдет лучше, чем всё остальное.

- Чёрт, а я так надеялся, что ты утопишься в этой луже. Живучий, падла. – Презрительно причмокнув, он сделал шаг в мою сторону.

- А твоя свита не будет участвовать в избиении? – поинтересовался я ломаным языком, стараясь подобрать под себя ноги и хоть немного подняться. – Несправедливо по отношению к ним, мальчик. – Я улыбнулся, но этой улыбке не дано было продлиться дольше секунды.

Подскочив ко мне, он быстро высказал мне своё негодование в виде прошедшего с лева на право мощного удара ногой, угодившего мне в висок и скулу, от которого я снова оказался в луже, на сей раз лицом вниз. Вкус воды был мерзок, отвратителен и провоцировал едва сдерживаемые рвотные позывы.

- Мы приправили лужу кое-чем, специально для тебя, сволочь! – он перешёл на крик и сильно саданул меня по рёбрам носком ботинка. – Знаешь, мужик, по-моему, ты не понимаешь, куда ты влез и в какой глубокой яме ты теперь находишься, - он поставил ногу мне чуть выше лопаток и принялся давить, пресекая мои попытки подняться. – Лежи, не дёргайся! Или тебе не нравиться приготовленный нами для тебя коктейль?! Пей! – он надавил сильнее. – Пей!... Ах, так ты отказываешься?! – Изображая недоумение, воскликнул он и принялся страшно колотить меня ногами.

- Ладно, хватит с него, - когда я снова был готов потерять чувства под ударами, я услышал  голос бармена, вышедшего из двери на улицу. – Пусть слегка придёт в себя, оставь его парень.

- Как скажешь. – Повиновался он и, перестав избивать меня, отошёл к своей компании.

Я немного приподнялся на руках, попробовал проделать попытку встать и, осознав, что это ни к чему не приведёт, перевернулся на спину и сел лицом к бармену и компании. Бармен, стоя под карнизом, смотря на меня бесцветными глазами, спокойно раскуривал сигару, прикрывая рукой от ветра горящую спичку.

- Так, - начал он, выкинув спичку в мою сторону. – Первая ошибка была прийти сюда не за тем, что я на самом деле продаю, - он несколько раз затянулся. – Вторая ошибка была, когда ты прикоснулся к моему парню. Я никому не позволю трогать моих ребят или унижать их, - он указал пальцем в сторону на стоявших рядом. – Третья ошибка, то, что ты дорогой мой гость, попал совсем не туда, куда тебе нужно и совсем не в подходящее время. Они, - он снова указал на восьмерых. – Как бешенные уличные псы. В их жилах течёт чёрная кровь. А чтоб хозяину управиться с бешеными псами, нужно задобрить их и иногда бросать им сочные, свежие куски сырого кровавого мяса, - он выдержал паузу и затянулся. – Мне жаль, но ты станешь этим куском мяса, предназначенного для них. А и чуть не забыл, последняя, четвёртая ошибка, никогда не бери абсент, чтоб опохмелиться, но боюсь этим советом, тебе не удастся воспользоваться. – Он глубоко вздохнул.

- Бар для прикрытия наркобизнеса. Очень интересно. – Я ощупал лицо и голову.

- Согласен, но не будем отвлекаться, - он щёлкнул пальцами. – Начнём представление!

По команде, все восемь сорвиголов подбежали ко мне, и по моему телу забил град свирепых ударов, я старался закрыть голову руками и увернуться хоть от каких-то из них. Не знаю, после какого по счёту удара, в глазах потемнело, голова налилась свинцом, руки упали, а я терял сознание.

- Я думаю, хватит. – Прозвучала фраза.

Удары прекратились.


Вот он, переломный момент, мне дольше не позволят мыслить отлично от остальных. Натиск массы продолжает усиливаться, через мгновение, она надавит с полной силой замещая мои мысли на общие. Очень жаль. Я очень хотел бы досмотреть свою жизнь.

Мы никогда не ценим должным образом тех людей, которые находятся рядом с нами, не родственников и друзей, а случайных прохожих или путников попадающихся нам на долгой и широкой дороге жизни. Все эти люди, случайно встречающиеся нам на пути, влияют на судьбу наших жизней куда более масштабно, чем, кажется, взгляд или слово способны изменить её на корню. Способны заставить задуматься, передумать, принять или отменить решение. Во всём этом часто играют роль люди, которые случайно оказываются в том же месте, где и мы и в то же время.

Я слышу слова и вижу взгляды, которые изменили мою жизнь.


- Я думаю, хватит. – Прозвучала фраза.

Удары прекратились. Я открыл глаза. Все восьмеро смотрели в сторону, откуда прозвучал голос. В глазах всё плыло, а перед ними всё троилось, но я мог различить, как из чёрного мрака вышел мужчина, лет тридцати-тридцати пяти, одетый в серые штаны, серый лёгкий короткий плащ и чёрные остроносые туфли, короткие каштановые волосы разбросало хаотично ветром, создавая интересное подобие модной стрижки.

- Думаю, он понял. Он больше так не будет, обещаю. – Он широко улыбнулся и окинул всех внимательным взглядом.

- Что ты здесь делаешь и как, чёрт побери, ты сюда попал?! – Яростно крикнул бармен.

- Я созерцаю. – Весело ответил он.

- Остряк! – грозно крикнул бармен. – Его тоже! – Отдал он команду «боевой восьмёрке», указывая на незнакомца.

- Не спешите, - делая шаг по направлению «восьмёрки», странно произнёс незнакомец. – Предлагаю компромисс – вы отпускаете этого молодого человека, - он указал на меня. – И мы с вами мирно расходимся, - он приподнял левую руку, в которой откуда-то появилась прикуренная сигара и начал перебирать ею через пальцы. Уловив непонимающий взгляд бармена, который понял, что это его сигара, которую он только недавно держал в руках, продолжил игривым тоном. – Итак?

- Как?... как?... Это моя сигара. – Недоумевая, проговорил Бармен.

- Знаю, что твоя, - хихикнул незнакомец. – Я бы не позволил себе курить дешёвую и дурно пахнущую подделку на кубинскую сигару, - он брезгливо выкинул сигару в лужу. – Но мы отвлеклись, - его голос изменился, стал жёстким, а улыбка пропала. – Повторяю ещё раз…

- Не стоит! – прервал бармен. – Кончайте с ними! – «Восьмёрка», не раздумывая, кинулась на незнакомца.

Мои глаза не уловили большей части того, что происходило, но я видел как незнакомец, не прикладывая усилий уворачивался от атак «восьмёрки», насмехаясь и кривляясь. А потом «восьмёрка» превратилась в «семёрку», затем в «шестёрку»… Они падали, один за одним, быстро, без криков и воплей. Я не видел, чтобы незнакомец к ним даже прикасался или подходил, но они падали. Он плясал с последним из «восьмёрки», а когда ему наскучило, он крепко ухватил его за горло, сдавил, оторвал от земли и швырнул через весь двор в ноги бармену, бессознательное тело упало в лужу, забрызгивая его обувь и штанины.

- Зря ты не принял моего предложения, хотя чего я мог ожидать, - медленным шагом он подходил к бармену. – Твоя жизнь тебе обошлась в каплю сострадания, и маленький уступок, если бы ты согласился на предложенный мной компромисс и мирно отпустил бы нас, то и твои ребятки, и ты были бы целы, - он подошёл почти вплотную к бармену. – Но нет, ты решил продемонстрировать и похвастаться своей жёстокостью и тем, что тебя слушаются дети, к слову, - он повернул голову, открывая для бармена вид валяющейся без чувств «восьмёрки». – С ними всё будет в порядке, а вот ты… - он снова перевёл свой тяжёлый взгляд на бармена.

Пока незнакомец, молча, вглядывался в его душу, бармен вытащил из-за пазухи складной нож уже в раскрытом виде и попытался нанести удар. Но как только лезвие ножа блеснуло перед незнакомцем, он быстро заломил ему руку так скоро и напористо, что как минимум должен был вырвать плечевую кость из сустава. Бармен коротко вскрикнул наполненный болью и выпустил нож, а когда раздался глухой громкий хруст кости и из локтевого сгиба с внутренней стороны вылезла белая кровавая кость, он начал вопить не переставая.

- О, испанская наваха (наваха - большой складной нож испанского происхождения. Форма клинка со скосом обуха. Рукоятка у навахи почти всегда имеет характерный изгиб на конце), - подобрав нож и разглядывая его, сказал незнакомец и провёл по лезвию кончиком ногтя. – Очень хороший нож, полагаю, надо чтоб он послужил своему предназначению. – Незнакомец зашёл за спину бармена, с лица которого сыпались слёзы, а под которым образовалась лужа крови и мочи.

Крепкой хваткой он взял Бара за волосы, приподнял голову, и легко держа нож в правой руке, быстрым движением провёл по его шее слева на право, и отпустил. Тщетные последние вдохи, которыми он пытался поймать жизнь, он провёл лёжа в воде лужи смешанной с собственными выделениями. Его бесцветные глаза переполнились страхом, перестали блестеть жизнью и застыли.

Незнакомец опустился на корточки около трупа, медленно вытер лезвие ножа о светлую куртку убитого, оставляя на ней светло-бардовые разводы и пятна. Закончив очищать кровь с лезвия, он поднялся, сложил нож, спрятал его во внутренний карман своего пальто и начал шагать ко мне. Я сидел на месте с того момента как в этом дворе появился незнакомец и сейчас двигаться не собирался. Даже если он идёт убить меня, я не убегу в таком состоянии, в драке, я проиграю однозначно, но может, если не доставлю ему хлопот, он подарит мне быструю смерть, - подумал я, смотря на приближающуюся фигуру незнакомца.

- Меня зовут Винсент. – Легко проговорил он, подойдя ко мне, спокойным тоном, протягивая руку и улыбаясь.

Я принял помощь, и Винсент с лёгкостью меня поднял и, придерживая, давал мне возможность стоять.

- Откуда вы знаете моё имя? – Разбитыми губами спросил я.

- О, нет-нет! – он наигранно замотал головой. – Никакого обращения на «вы», только «ты», хорошо?

- Хорошо, - подтвердил я, чувствуя как спадающий адреналин, возвращает боль. – Откуда ты знаешь моё имя?

- Это большая и долгая тема для разговора, - он посмотрел в сторону. – Для начала доставим твоё тело домой.

- Согласен, - даже мысленно не возникая, одобрительно кивнул я. – Я живу…

- Я знаю адрес. – Оборвал меня Винсент.

Я хотел снова задать вопрос, но почувствовал как мир вокруг меня начал кружиться, как и без того вялые ноги стали совсем не пригодными для выполнения одной из первичных функций.

- Не волнуйся, Ник, я доставлю тебя домой. – Улыбнувшись мне глазами, мягко сказал Винсент, и я потерял сознания в руках незнакомца спасшего мне жизнь ценой другой жизни, под его взглядом и отголоском его слов.

Когда нас резко выдёргивают из живого сна, первое время мы дезориентированы в пространстве реальностей, стараясь понять, где был сон, а где начинается явь. Проснувшись, я пытался проделать эту функцию, в скором осознавая, что сна я не видел, а все картины в моём сознании – есть реальная память о прошедшем вечере.

Я лежал на диване в гостиной, накрытый тёплым пледом. Было темно, свет горел только в одном из углов комнаты. Под этим тусклым источником света, который излучал торшер, в кресле сидел Винсент, увлечённо читая какую-то взятую с полки книгу. Услышав признаки жизни с моей стороны, он оторвался от книги и посмотрел, не показалось ли ему. Получив подтверждение, что у него не слуховые галлюцинации, он улыбнулся, громко захлопнул книгу, положил её на журнальный стол и поднялся.

- Доброй ночи. – Мягко сказал он.

- Прости, что? – Не понимая о чём он, спросил я, спуская ноги с дивана и занимая сидячее положение.

- Сейчас ночь, я приветствую тебя. Доброй ночи, - он подошёл ближе. – Не часто мне доводилось приветствовать людей после пробуждения данной фразой.

- Сколько я проспал? – Поинтересовался я, протирая глаза.

- Трое суток. – Спокойно ответил Винсент.

- Трое суток?! – удивился я. – А сколько сейчас времени?

- Тринадцать ночи. – Всё тем же голосом ответил Винсент.

- Другими словами, час носи.

- Ну, да, если не считать, что «один час» - это скучно, а «тринадцать» - моё любимое число.

Я улыбнулся, не зная, чем крыть, обычные доводы и убеждения явно бы не подействовали, да и дискуссия о названии времени могла подождать.

- Да-да, - в голосе Винсента слышалось ожидание. – Спрашивай.

- Там на заднем дворе… - Я проглотил горькую слюну, вспоминая в красках всё, что произошло.

- Да, - поспешно ответил Винсент на ещё не заданный вопрос. – Я убил его. Провёл тонким холодным лезвием от сих, - он указал большим пальцем на шею под левым ухом. – До сих. – Медленным движением руки он увёл палец в правую сторону. То с какой лёгкостью он этого говорил, заставило меня содрогнуться, и Винсент это сразу заметил. – Я буду откровенен. Мною была совершена масса поступков, от которых тебя и многих других бросило бы в дрожь и то, что ты лицезрел тогда, на заднем дворе бара, было уж очень далеко не худшее, - он опустился в кресло, стоявшее рядом с диваном и посмотрел мне в глаза. – Я заплатил за твою жизнь его смертью. Считаешь это неразумной ценой? – задал он риторический вопрос. Я молчал, а Винсент продолжил. – Нам, смертным, нельзя пренебрегать и играть со смертью. И если уж так получается, что из её цепких рук надо вытащить чью-то жизнь, то это можно сделать лишь ценой другой, - он почесал висок и опёр голову на левую руку. – Я проделал этот обмен. Ты жив, он нет. Я убил его кроваво, что уж наверняка ублажит извращённый вкус смерти, - он замолчал, внимательно осмотрев выражение брезгливости на моём лице. – Считаешь, что мне не стоило появляться там? – На сей раз вопрос был не риторическим, а вполне серьёзным.

- Нет, - холодно ответил я. – Я рад, что ты появился там. Рад, что обратил взгляд смерти на другого, - я посмотрел в его ярко-жёлтые глаза. – Но он ведь был человеком, далеко не лучшим, но человеком. – Грустно проговорил я.

- О, Ник! – усмехнулся Винсент. – Так мило! Ты печёшься о оборванной жизни мерзавца, который только своими руками загубил дюжины жизней, - он насмешливо улыбнулся. – Я думал гуманистов в этом мире больше не осталось.

- Я не гуманист… - Встрял я.

- Я понял, - резко перебил Винсент. – Ты просто переживаешь за людей и всё человечество. В общем, так, - он поднялся и лениво потянулся. – Можешь отдать его душе все почести, какие сочтёшь нужными. Сходи в церковь, поставь свечку за упокой, помолись. Выпей рюмку водки не закусывая. Можешь даже отвезти его тело в крематорий, а после хранить его прах в урне, где-нибудь на этих полках, - он указал левой рукой на полки антресоли, где стояли книги. – Делай всё, что необходимо для того чтоб эта ситуация больше не появлялась у тебя в голове, - Винсент посмотрел в сторону кухни. – Пожалуй, настало время чая, тебе заварить чашечку?

- Да, пожалуйста. – Внимательно смотря на него, ответил я.

- Зелёный с жасмином и мятой? – С мягкой улыбкой поинтересовался Винсент.

- Всё равно. – Отмахнулся я.

- Не бывает «всё равно», когда речь заходит о мяте и особенно, о чае! – Он усмехнулся и ушёл на кухню.

Я медленно поднялся с места и неуверенно сделал пару шагов, сказать точно, что болело, я не мог, потому что мне казалось, что от боли раскалывается всё тело. Ломаной походкой я обходил комнату, из кухни послышался звук надрывающегося на плите чайника и как Винсент поднимает его и заливает кипяток в чашки. Я подошёл к месту, где до моего пробуждения сидел Винсент и не без интереса посмотрел на журнальный стол и на книгу, которая там лежала. Сборник рассказов Кафки. Я взял книгу в руки и открыл в том месте, где лежала заплатка в виде пустой визитной карты. Прочитав пару абзацев, я узнал один из своих любимых рассказов под названием – «В исправительной колонии». Закрыв книгу и положив обратно на стол, я всё той же ломаной походкой направился на кухню, успевая ещё раз подумать об убитом. Неужели, действительно человеческая жизнь не стоит ровным счётом ничего. Неужели, это действительно то, что можно так быстро и так легко отнять без угрызений совести и без возгласов моральных принципов. Неужели, мы действительно не стоим ничего.

- У меня есть совесть, - спокойно сказал Винсент, когда я зашёл на кухню. – И у всего есть своя цена, просто кто-то может себе  её позволить, а кто-то нет, - он подал мне зелёную чашку, стоявшую на белом блюдце. – А совесть моя, ну скажем так, может себе позволить больше, нежели твоя, - он сделал маленький глоток, едва слышно хлюпнув. – Как ты, скорее всего, понимаешь, на это есть свои причины, - Винсент сделал ещё глоток. – Ну, что же, - он демонстративно посмотрел на свои чёрные наручные часы. – Настало время моего любимого вопроса.

- Кто ты? – Не медля, спросил я.

- Браво, Ник, - он широко улыбнулся и сделал большой глоток, после чего зажмурился от удовольствия. – Не смотря, с каким превеликим удовольствием я хотел бы ответить и рассказать тебе всё, мне придётся повременить, - он вздохнул, изображая печаль. – Допивай. Заварю ещё по чашечке, и пойдём, присядем.

Что-то в его голосе меня насторожило и взволновало. Я понимал, что сейчас будет речь о причине спасения моей жизни. Вернувшись в гостиную, мы опустились на те же места, что и ранее, я на диван, Винсент в кресло.

- Я хочу помочь тебе изменить жизнь. – Без словесных промедлений, напрямик сказал Винсент.

- Интересно. – Мгновенно отозвался я и сделал глоток горячего чая.

- Ты ведь согласишься, я прав? – Слегка сузив глаза, спросил он.

- А что ты предлагаешь? – Не выдавая настоящих переживаний, спросил я.

- Память о забытых воспоминаниях, воспоминания о потерянной памяти. Иную жизнь.

- Извини, конечно, но у меня нет, и не было амнезии. – Сказал я, удивлённо смотря не него.

- Амнезии и, правда не было, - Винсент поднялся, прошёлся до журнального столика и поставил на него опустевшую чашку. – Было Забвение. – Вернувшись на место, сказал он.

Я был готов поклясться, что от его голоса затряслась комната. Перед моими глазами пронеслось несчётное количество бессвязных образов и оборванных картин. Некоторые, я узнавал мгновенно, я видел их во снах, видел в фантазиях, но некоторые показались мне отрывками моей собственной жизни.

- Что это было? – Нервно дыша, спросил я, вскочив.

- Малая часть забытого тобой. – Спокойно произнёс Винсент.

- Но как такое возможно? – Продолжил я стоя.

- Спокойнее, Ник. Опустись обратно на место. Я очень не комфортно себя чувствую, когда надо мной нависают, как сейчас это делаешь ты, - ухмыльнувшись, сказал Винсент и закинул ногу на ногу. Я повиновался без возражений. – Возможно куда больше, чем ты думаешь и раньше ты это знал.

- Извини, но я ничего не понимаю из того, что ты пытаешься до меня донести. – Раздражённо сказал я.

- И это не удивительно, - прохладно отозвался Винсент. – Послушай, Ник. Реальность совсем другая. Мир совсем другой и ты, тоже совершенно иной. Я предлагаю помочь тебе в том, что бы ты увидел правду, которую видел когда-то, - он поднялся с места. – Из уважения к тебе, я дам время обдумать решение. Дня будет вполне достаточно.

- День на размышление, о том стоит ли мне вспоминать то, что перевернёт мою жизнь с ног на голову? – Нервно усмехнулся я.

- Если бы я был на твоём месте, погружённый на самое дно океана отчаяния с камнем на шее, как ты сейчас, мне хватило бы секунды, чтобы принять это лёгкое решение, - он подошёл к журнальному столу, взял книгу и поставил на её законное место, на полку. – «Начиная с определенной точки, возврат уже невозможен. Этой точки надо достичь» (фраза из сборника афоризмов Франца Кафки). – С выражением процитировал он и зашагал к выходу.

Оставшись наедине с самим собой, я без промедления направился в душ. Вымыв голову и тело по четыре раза, я простоял под горячими струями ещё три четверти часа и выйдя из душа, подошёл к запотевшему зеркалу, протёр его рукой и уставившись в своё отражение взялся за триммер. Выйдя из ванной комнаты другим человеком, я впервые за долгое время искренне улыбнулся. В одно мгновение ока, всё то, из-за чего я сходил с ума, отступило на несколько шагов назад, предоставляя мне возможность вздохнуть и улыбнуться.

Зайдя на кухню, я подошёл к небольшому бару и окинул взглядом весь ассортимент, поморщившись, я отошёл от бара к плите. Отыскав в шкафах джезву, я поставил завариваться кофе, а пока у меня было несколько минут, до момента кипения, я, превозмогая боль, отправился на второй этаж, в бывший кабинет отца, где он хранил курительные принадлежности. Схватив всё, что необходимо, я вернулся как раз вовремя, чтобы снять с огня джезву.

Винсент прав, - подумал я, раскуривая трубку, - для подобного решения, действительно не нужно много времени, - я выдохнул горькое облако дыма и закашлялся. Запив приступ кашля крепким кофе, я продолжил размышление. – Ведь на самом деле, мне понадобилось меньше секунды, чтобы принять решение, но не достаточно, чтобы его озвучить и Винсент об этом знал, я уверен, что знал, - я ещё раз затянулся, на этот раз всё обошлось без кашля. - Именно поэтому он и предоставил мне возможность собраться и сказать о своём решении без дрожи в голосе, - я поднял кружку кофе, как для тоста.

- За тебя, Винсент. – Сказал я и выпил оставшийся кофе залпом.

Табак приятно горчил, а дым успокаивал, я наслаждался рождением нового дня в одиночестве, тишине и с широкой улыбкой.

До прихода Винсента я не спал, сначала влеченный идеей уборки, но когда я внимательно осмотрелся, понял, что всё находится в идеальном порядке, видимо, пока я спал, Винсент в перерывах между чтением приводил в порядок дом. Включив один из своих любимых музыкальных дисков, я направился на кухню под мелодичные гитарные аккорды. Вымыв джезву и заново засыпав её кофе, залив водой я поставил её на огонь и перевёл своё внимание на то, чтоб забить трубку. Раскурив её на этот раз, не ощутив ничего, кроме удовольствия, я перелил кофе и, взяв кружку в руки  начал медленно шагать, обходя весь дом, начиная со второго этажа.

Обойдя все комнаты и вернувшись на кухню уже с пустой кружкой, я услышал тихий стук в дверь и направился встречать гостя.

- «Гость в полночной тишине, гость  стучится в дверь ко мне» (строчка из стихотворения Эдгара Аллана По – «Ворон»). – Цитировал я, медленно открывая входную дверь.

- «Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья… И в камине очертанья тускло тлеющих углей» (строчка из стихотворения Эдгара Аллана По – «Ворон»), – продолжил Винсент, перешагивая порог. – Доброй ночи.

- Доброй ночи. – Неведомо чему улыбаясь, сказал я.

- Ты обедал? Завтракал? Ужинал? – Скидывая пальто, поинтересовался он с лёгким упрёком в голосе.

- Нет, я как-то забыл о необходимости еды. – Пожав плечами, ответил я.

-  Я так и думал, пойдём, я знаю одно отличное место, где можно вкусно перекусить. – Одевая обратно пальто, сказал Винсент.

С неприсущей мне быстротой, я собрался и оказался на улице. Но совершенно не на той улице, на которой ожидал оказаться. Обернувшись, своего дома, ровным счетом, как и района и города, я не увидел. Заметив мою реакцию, Винсент положил руку мне на плечо.

- Не спрашивай, - он слегка подтолкнул меня в спину. – Идём, позже всё объясню.

И мы не спеша зашагали по ночной дороге под гул прохожих в свете витрин и фонарей. Давно я уже не мог оценить красоту ночных городов, как делал это сейчас.

- Что мы будем откушивать? – Насладившись тишиной молчания, я решил её прервать.

- Пасту или пиццу, а пить будем красное сухое вино, - Винсент едва заметно облизнулся и посмотрел на меня. – Да не переживай, это всего-то бокал вина, твой беспробудный запой уже вряд ли повториться.

- Признаться честно, не слишком обнадёживающе звучит. – Брезгливо высказался я.

- Зря, на твоём месте я бы себе поверил. Даже я сам себе верю, - он глухо рассмеялся, и я невольно разбавил его смех своим. – Я считаю, если человек верит себе, доверяет своей интуиции и убеждён в своих решениях, то ему стоит верить, - Винсент достал из кармана портсигар, вытащил из него тёмную сигариллу и закурил. Запахло ванилью. – И те, кто будут окружать такого человека, даже если не сразу, то со временем будут ему и в него верить.

- Это ты про себя? – спросил я, усмехнувшись. – Скромно.

- Вообще-то, - он затянулся и покосился на меня. – Это я про тебя.

- Не улавливаю суть. – Отозвался я, после не долгой паузы.

- Не беда, ещё поймаешь, - он посмотрел на небо и повторил. – Поймаешь.

Оставшийся путь мы проделали молча. Я о многом хотел спросить, но что-то меня останавливало. Что-то не давало мне разрушить этот момент молчания, в котором можно было почувствовать грузные мысли. Что-то заставляло меня молчать, а я не сопротивлялся. Как давно я не радовался красоте вокруг, когда в голову пришла эта мысль, меня осенило.

- Что ты со мной сделал? – Остановившись, спросил я.

- А ты быстро эволюционировал из апатичной амёбы в любопытствующего человека, поздравляю, - Винсент вздохнул и виновато посмотрел мне в глаза. – Все вопросы после ужина. Глупо ведь общаться посреди улицы, да ещё и на пустой желудок, - он махнул мне рукой. – Тем более ещё и без вина! – Закончил он, чуть ли не криком шокированного человека.

Заведение, в которое мы зашли было выдержано в старом деревенского вида стиле. Невысокий заборчик, ограждающий небольшую территорию, был сплетён из тонких веток. Громосткие деревянные столы, стоявшие на двух толстых ногах и деревянные стулья с постеленными на них коричневыми подушками, чтоб было мягче сидеть. Внутрь мы не зашли, уселись на улице, поэтому разглядеть в подробностях как заведение выглядело изнутри, я не смог. Освещение было тусклым и редким, единственное, что я отметил через окно, разделявшее меня и внутренности заведения, так это то, что там стоят такие же столы как на улице. А на улице их было шесть, и занят был лишь один, тот, за который присели мы. Внезапна как ветер, появилась молоденькая официантка и, приняв заранее запланированный заказ Винсента для нас двоих, растворилась за пластиковыми дверьми, отделанными так, чтоб придать им вид деревянных.

- Сегодня будем, есть классику, - сказал Винсент, беря с другого стола пепельницу и ставя её между нами. – Пепперони пицца и красное кьянти.

- Звучит аппетитно, но что входит в состав моей ночной трапезы, нисколько не волнует меня. – Исподлобья глядя на него, сказал я и полез в карман за курительными примочками.

Винсент невесело улыбнулся, предвкушая скучный разговор полный массы разъяснений, достал из портсигара сигариллу, закурил и выдохнул сгусток дыма.

- Что я с тобой сделал, значит? Это твой вопрос? – уточнил он без причины. – Я слегка подкорректировал твои переживания.

- Это ещё что должно означать?! – Громко спросил я.

- А то, что я сделал так, чтоб твои переживания ослабли и перестали тебя травить, - Винсент долго затягивался и выдохнув дым через ноздри, продолжил. – Благодарить не обязательно.

- Я и не собирался. – С упрёком в голосе сказал я.

- Ничего, ещё соберешься, - он улыбнулся. – Ты готов высказать своё решение?

Я долго раскуривал трубку, периодически посматривая на него и водя по нему внимательным взором. Винсент не торопил и не подгонял меня даже взглядом.

- Да. – Наконец ответил я.

- Прекрасно, просветишь меня после того как разделаешься с едой и выпивкой. – Он жадно потёр руки, корча гримасу сумасшедшего и издавая прерывистые нервные смешки.

- Позволь прояснить кое-что. – Откинувшись на спинку стула, сказал я.

- Прошу. – Равнодушно отозвался Винсент.

- Ты понизил уровень моих эмоциональных переживаний и теперь то, что у меня пропал отец, бросила Элли, то, что я потерял работу, мой банковский счёт почти иссяк, то, что я одно время пристрастился к наркотикам, то, что успел побывать в шкуре алкоголика, то есть всё это сейчас не берёт меня за душу как ранее и то, что я снова могу улыбаться и чувствовать радость, всё это по этой причине? – Я начал жадно курить, предчувствуя долгий ответ, полный разъяснений.

- Да, - коротко ответил Винсент и невинно улыбнулся. – Ещё что-нибудь?

- Пожалуй, нет, - стараясь не показывать разочарования, ответил я. – разве что… - я пытался вспомнить ночь, когда появился Винсент именно в тех красках, которые были на самом деле. – Ты вскрыл ему горло, легко, без всякого волнения и даже ни один мускул не дрогнул на твоём лице, - я посмотрел в сторону. – Неужели тебе было до такой степени безразлично.

- Нет, - без паузы ответил Винсент. – Просто у меня атараксия (душевное спокойствие, невозмутимость, безмятежность, по мнению некоторых древнегреческих философов, достигаемая мудрецом). – Он улыбнулся.

- Судя по не покидающей твоих губ улыбке, у тебя ещё и эвтюмия («всегда хорошее расположение духа», «благодушие»). – Язвительно прыснул я.

- В точку! – указав на меня пальцем, воскликнул он. – А, смотри, еда. – Он жадно уставился на официантку с подносом.

Она начала расставлять содержимое подносов на стол, а Винсент с явным вожделением наблюдал за происходящем. Вопрос о том, чего он хотел больше: насладиться едой и выпивкой или обаятельной официанткой, у меня отпал сам собою.

- Не пугай девушку своим взглядом переполненным желанием страсти. – Насмешливо сказал я, когда официантка отошла от стола.

- Это ещё почему? – не отрывая от неё глаз, спросил он, зачарованный картиной её ухода. – Она молода, симпатична, свежа, вкусна, очаровательна, - мечтательно перечислил он, направив взгляд в небо, когда девушка скрылась за дверью. – Она заслуживает, чтоб её хотели всегда, - он потушил сигариллу. – К тому, спешу заметить, что я не так плох и не так старо выгляжу. – Он взял бокал вина за ножку, поболтал им, понюхал содержимое, сделал короткий глоток и как довольный кот, расплылся в улыбке.

- К слову говоря, сколько тебе? – Спросил я, пробуя вино. Как по мне оно было слишком горьковато, слишком кисловато и слишком суховато.

- Как бестактно. – Фыркнул Винсент.

- Ты же не женщина в возрасте. – Возразил я.
- Когда мужчине переваливает за определённый срок, к вопросу о возрасте, мы относимся ещё более щепетильно, нежели женщины, - он придвинул к себе тарелку. – А учитывая мой настоящий возраст, услышав этот вопрос, я могу начать истереть так, - он глубоко вздохнул. – Что гнев самого Юпитера и всех остальных римских богов, окажется детской игрой в салки.

Я пожал плечами, выпуская вопрос, ожидание ответа и почти всё, что на тот момент находилось внутри головы, оставляя лишь одну мысль – «еда».

И я, и Винсент ели руками, нередко берясь жирными пальцами за ножки бокалов, оставляя видимые отпечатки. После, Винсент оплатил счёт, наградив девушку взглядом соблазна с маленькой ноткой похоти и поднявшись, мы ушли.

- Я согласен. – Тихо произнёс я, глядя перед собой.

Винсент ничего не сказал, а продолжал идти, молча рядом со мной.

- Что теперь? Как ты вернёшь мне воспоминания? – Не дожидаясь окончания наигранной паузы, спросил я.

- Я уже всё сделал, - неторопливо ответил он. – Тебе осталось лишь уснуть.

- А это ещё зачем?

- Можешь, конечно, оставаться в бодрствующем состоянии, но пеняй на себя, - взглянув мне в глаза, он продолжил. – Когда к тебе в сознание начнёт врываться несчётное количество картин прошлого, можно с лёгкостью лишиться разума.

Повторять совет предостережения дважды необходимости не было.

- Я спать.

- Правильное решение. – Ухмыльнувшись, прокомментировал Винсент.

Войдя в открытую Винсентом стеклянную дверь небольшого ночного магазина, я оказался дома, так же неожиданно, как и вышел. Оглянувшись и тяжело вздохнув, я поднялся на второй этаж и направился в спальню. Я схожу с ума, - сказал я себе, закрывая глаза.

Во сне я чувствовал, как бешено, бегают глаза под закрытыми веками, чувствовал, как вздрагивало тело на кровати и швыряло из стороны в сторону под потоком врывающихся в моё сознание волн воспоминаний. Они захлёстывали меня, принося всё новые и новые картины, заменяя одни другими: Деревья. Лес. Амелия. Сила. Тени. Уверенность. Хар. Прогулки. Виды. Страх. Реальность. Власть. Ступени Разума. Боль. Я.

Лучи восходящего солнца, заставили меня пробудиться и открыть глаза, но сделал я это с улыбкой. Приподнявшись, я зевнул и потянулся. На тумбочке, рядом с кроватью лежала белая визитная карточка, на которой было что-то красиво написано. Я взял её и поднёс ближе к глазам.

«Надеюсь, ты выспался. Выпей кофе и выходи. Жду.
Винсент»

Прочитав, я выкинул визитку в сторону, зажав между двумя пальцами, она пролетела через всю комнату и, ударившись о стену, упала. Усмехнувшись в лицо миру, я встал. Выпив кофе и выкурив утреннюю трубку, пытаясь вспомнить в деталях фильм «Кофе и сигареты», я собрался и перешагнул порог входной двери.

Лес был густой, цвета спелой сливы, а пахло в нём цветами и фруктами. Овальная полянка, на которую я вышел, была мала, а в самой середине на жёлто-зелёной траве лежал Винсент, одетый в малиновую рубашку с завёрнутыми рукавами, туфли летнего вида с сеткой по бокам и чёрные полу-брюки. Он смотрел на небо, на три солнца, которые не слепили глаза.

- Значит, ты Путешествующий? – Спросил я, сходу.

- О, ты вспомнил различия между Видами? – Винсент не колыхнулся.
- Похоже на то.

- Ник, твоя память вернулась частично, многие фрагменты выпали навсегда, извини. – Он кинул на меня взгляд.

Я пожал плечами, меня это ни капли не разочаровало и не огорчило.

- В основном, люди могут представлять только один Вид, но бывают очень редкий феномен, исключения, уникумы, гибриды, - Винсент приподнялся на локте. – Называй, как захочется. Это те, кто сочетают в себе несколько Видов одновременно. Я один из них, - он сел и посмотрел на меня. Я наклонил голову, давая понять, что желаю продолжения. – Я сочетаю три вида: Проживающий, Путешествующий и Воплощающий.

- Теперь понятно, откуда такое место, - я обвёл всё вокруг рукой. – Ты его создал, любитель психоделических образов.

- Ты ещё не видел изначальную версию. – Вставая, проговорил Винсент, улыбнувшись.

- Двери для перехода, - начал я, критично цыкнув языком и покачав головой. – Не очень оригинально.

- Не думай, что идея, которую описал Герберт Уэллс (речь идёт о рассказе, написанном Гербертом Уэллсом под названием  «Дверь в стене». Краткое описание: Когда Уоллес был ребенком, он случайно отыскал дверь, которая вела в странное место, где он увидел сад, дворцы, познакомился с хорошими людьми, пролистал часть книги о своей жизни, потом он ушел оттуда. Несколько раз после этого он видел эту дверь вновь, но никак ему не удавалось зайти в нее…), была взята на пустом месте. – В оправдание сказал он.

- Туше. – Я слегка поклонился, признавая поражение.

- Нам следует обсудить пару деталей, - Винсент достал из кармана портсигар. – Я начну с ответов на вопросы, которые у тебя могли появиться, - он закурил. – Я спас тебя не на добрых началах. Во-первых, я получил ясные указания на счёт тебя, во-вторых, я верю в то, что в тебе пока дремлет огромный потенциал, власть и сила, которые пробудившись, должны будут решить судьбу этого мира.

Я прервал его жестом и громко, истерично рассмеялся, сгибаясь пополам от сжимавших меня в животе коликов. Винсент терпеливо ждал.

- Это смешно! – Воскликнул я, вытирая с глаз выступившие от смеха слёзы.

- Смешно то, что часто в правду поверить сложнее, чем в ложь, - сказал он и затянулся. – Ты должен стать одним из Видов! – Строго закончил он.

- И кем я буду? – Без поддельного интереса, спросил я.

- Проживающий.

- Но… - начал я, вспоминая о Видах. – Но, как мне подсказывает моя вновь обретшая верность память, Проживающие - это бессердечные куклы, которые нейтрализуют угрозу для мира в виде опасных желаний и фантазий, разве нет?

- Совершенно верно.

- И как, тогда, я смогу вообще что-нибудь сделать, если стану одним из них? – Раздражённо спросил я.

- Ты не дал мне закончить. – С каменным лицом отметил Винсент.

- Приношу свои искренние извинения.

- Не убедительно, но не важно, - он выкинул окурок и тот растворился в воздухе, не коснувшись земли. – Ник, я почти уверен, что ты тоже гибрид.

- Какая вероятность в процентах твоего «почти уверен»? – Холодным голосом спросил я.

- Пятьдесят восемь процентов.

- Пятьдесят восемь процентов?! – Я остолбенел

- Пойми, в этом невозможно быть полностью уверенным, будет ясно только, после проведения Ритуала Посвящения.

- А если я откажусь? – Пристально смотря на Винсента, спросил я.

- Ник, боюсь, но тебе уже поздно делать выбор. – Виновато ответил он и развёл руками.

- Мне интересно, были ли люди, добровольно решившие стать Проживающими или из всех завербовали? – я повернулся к Винсенту спиной и посмотрел на три солнца. – Кто в здравом уме согласиться отдать свою жизнь за неисчисляемое количество чужих? – Мой вопрос в большей степени был задан самому себе.

- Одного ты можешь созерцать, если повернёшься.

Я оторвал взгляд от неба и повернул голову, чтоб видеть Винсента.

- Ты не знал, что ты гибрид? – Недоверчиво спросил я.

- Это было очень давно. Такого феномена как гибридизм, тогда ещё не было. – Спокойно ответил он.

- Ты знаешь, какой у тебя был процент вероятности? – С нетерпением спросил я.

- Да. Сорок девять процентов, - он подошёл ближе. – Я привёл тебя сюда не без причины. Мы здесь чтоб повысить твои шансы минимум до семидесяти шести процентов.

- И как же? – Я уставился на него широко раскрытыми глазами.

- Повысив твой разум на ступень выше, и научив пользоваться способностями. – Приободряюще сказал Винсент.

- Теоретически – это звучит очень просто, но я не поверю, что на практике всё будет настолько же просто. – С сомнениями в голосе проговорил я.

- На практике будет немного опасно. – Винсент смотрел вниз.

- В смысле?!

- Тебе лишь придётся отстоять свою жизнь.

Я хлопал глазами, ожидая что-нибудь, какой-нибудь реакции или продолжения, но он молчал.

- Против чего мне придётся её отстаивать? – Я чувствовал, как тело начинает окутывать волнение.

- Против меня.

- Ты, наверное, издеваешься?! – эмоционально воскликнул я. – Это нереально, даже с учётом того, где я сейчас нахожусь, что вижу и что помню.

- Спокойнее, - сказал Винсент, сопроводив слово успокаивающим жестом руки. – Я же не говорю, что тебе придётся сразиться со мной насмерть, и не говорю, что нам придётся это делать сейчас.

- И это должно меня утешить? – Возмущенно спросил я.

- Нет, немного воодушевить, - наклонив голову набок, усмехнулся он. – Сядь. – Строго сказал он, указывая пальцем на место перед собой.

Тяжело вздохнув, я сел на землю «по-турецки». Я ничего не говорил, старался даже не шевелиться, только смотрел на проникающего в меня взглядом Винсента. Он застыл на месте. Его глаза запылали ярким свечением, а когда они погасли, он весело хлопнул в ладони и улыбнулся одной из своих невинных улыбок.

В начале, любое сложное дело кажется невыполнимым. Но стоит совладать с собой и приступить к выполнению, как трудности начинают отскакивать и растворяться одна за другой. Следующая точка, которая создаёт трудности это концовка, но до неё мне ещё предстоит дойти, а начало было совсем иным.

- Готово.

- Я ничего не почувствовал. – Разглядывая свои руки, сказал я.

- Так и должно быть, а теперь следующий шаг. – Винсент указал вытянутой рукой на лес.

Первая Ступень Разума концентрировала всю силу на способности слова, убеждения и навязывании своего мнения, вторая же Ступень распределяла эту силу между словом и телом. Способности, открывшиеся мне, были выше любых  человеческих, но дело обстояло не в том, что я стал более развитым физически, нет, я остался прежним. Стоило мне подняться с помощью Винсента на следующую ступень, грань невозможного отодвинулась от меня. Я знал, что можно бежать гораздо быстрее 40 км/ч. Знал, что смогу среагировать намного быстрее, чем 0,1-0,3 секунды. Знал, что смогу прыгнуть ввысь на 3-4 метра и вдаль на 9-10 метров. Я знал, что пределы моего тела и возможностей теперь имеют совершенно иную грань.

Каждый день Винсент придумывал для меня изнурительные тренировки. Я сутками бегал по лесным тропам. Прыгал через глубокие овраги, широкие траншеи и вездесущие ямы. Карабкался по высоким деревьям и острым скалам. Но жесточайшее, что меня заставлял делать Винсент, когда опускал три солнца своей реальности, это со всей возможной для меня скорости бежать в темноте, в густочайшем лесу, в котором идти приходилось с трудом. Я должен был постараться увернуться и не задеть ни веточки, не наступить ни в одну яму, не провалиться ни в одну канаву. Заодно он решил таким образом приобщить и научить мои глаза воспринимать темноту, видеть сквозь неё и пользоваться её мраком.

В первый раз мне было не по себе, я бежал не быстро, но и этого хватило. Когда я разбил голову о ствол десятиметрового дерева, напоминающим толстую берёзу, даже ствол был чёрно-белый. Очнувшись лёжа на земле, я поднялся и закурил, ожидая, когда пройдёт звон в голове и пропадут цветные звёзды перед глазами.

С каждой последующей ночью, я ускорялся, не смотря на боль, испытываемую в тех моментах, когда на моём пути попадались те деревья, от которых я не успевал увернуться, овраги, которые не заметил или ямы, которым не предал должного значения.

По предварительным подсчётам Винсента, мои шансы после повышения на Ступень выше стали шестьдесят семь процентов, но для полного успеха этого мало и Винсент это прекрасно понимал. Чтоб достичь желаемых семидесяти шести процентов, я должен был освоить, развить и овладеть второй Ступенью в идеале. Для этого я должен был возвести и научиться пользоваться новыми возможностями своего тела намного лучше, здесь как раз таки и заняли своё место эти адские тренировки, во главе с жесточайшим тренером-надзирателем в лице Винсента.

Спустя почти три недели, ночные забеги увеличились в продолжительности и скорость самого бега значительно возросла. Но предел был ещё далёк и я это знал. Знал на примере боли.

Я открыл глаза и попытался встать. Левая лодыжка мучительно ныла, возможно, в результате падения случился вывих. Не сумев подняться, я снова сел, пощупав сустав пальцами и крепко стиснув зубы, попробовал резким движением вернуть кость на место. Издав сдавленный, приглушённый закрытой челюстью крик, я почувствовал, как кость вошла на своё место. Я достал из бокового кармана штанов трубку и маленький кисет табака, и плотно забив её, закурил. Перед тем как оказаться внизу трёх метровой ямы я бежал. Дыхание было ровным и одинаковым, я уворачивался от каждого дерева, каждой веточки, каждого лепесточка, которые приготовил для меня этот лес. Я успевал смотреть вниз, чтоб не зацепиться о какой-нибудь коварно вылезший корень, желающий повалить меня наземь. Я успевал смотреть на несколько метров вперёд, отмечая в деталях для себя опасные участки и минуя их. Почувствовав, что, наконец, у меня начало получаться, я самоуверенно улыбнулся. Мощным прыжком я оторвался от земли и, проделывая невероятные сальто, аксели и сприны, продолжал миновать всё, что попадалось мне на пути. Находясь в воздухе, перед тем как приземлиться на ноги, я издал победоносный крик, не замечая, что место, куда я ступлю это мастерски скрытая яма. Через десятую часть секунды я это заметил, но не смог ничего сделать, а ещё через две десятые лежал на холодной земле дна ямы.

Озлобленный, я ударил кулаком по земле.

- Не злись, - раздался строгий голос сверху. – Ник, знай, что выбрав этот путь, ты всегда должен быть готов к неожиданностям, к непредсказуемым и спонтанным ситуациям. Ко всему.

Я принялся за чистку трубки.

- И ещё, - продолжил Винсент. – Запомни следующее, пожалуйста. Если часто задирать голову вверх, то можно споткнуться о самый маленький камешек, - из ямы я слышал, как он открыл портсигар и закурил. – Или провалиться в яму.

- Хочешь сказать, что я гордый, самоуверенный дурак? – С лёгкой ноткой грусти, спросил я.

- За исключением дурака, да. Вылезай, пойдем, перекусим.

Одним прыжком я вылетел из ямы  и приземлился на ноги рядом с Винсентом.

- Если хочешь быть гордым и самоуверенным, будь им, но не сейчас, а тогда, когда ты сможешь себе это позволить. Когда сможешь позволить ни единой ошибке не иметь веса и значения.

Винсент повернулся к густому лесу, поднял одновременно обе руки ладонями вниз, повернул кисти, так чтоб тыльные стороны были друг напротив друга и на выдохе быстро их развёл. Перед ним образовалась широкая, ровная тропа, усеянная жёлтой короткой травой. Зрелище меня заворожило, и я не мог отвести взгляда от только что появившейся тропы.

- Не трать время. Для начала тебе надо привести себя в порядок и переодеться. Пойдём. – Винсент подтолкнул меня в спину.

Он шёл первым, я чуть поодаль от него, погружённый в размышления. Что ждёт дальше, если Ритуал Посвящения пройдёт успешно, что наступит затем? Я пытался представить, как я буду жить дальше, но все картины, рождённые моими мыслями, имели столько же смысла, сколько абсурдная литература, либо он был очень глубоко, откуда я не мог его сейчас достать, либо его там попросту не было. Что я здесь делаю и зачем? Ещё месяц назад я видел себя простым представителем человеческого рода, поглощенным с головой горем и отчаянием, а сейчас? Кто я сейчас? Винсент сказал, что в один день от моего решения будет зависеть, куда повернётся и перекатится весь мир. Хотел бы я ему не верить, но пока всё, что он говорил ранее, оказывалось правдивым. Но я не чувствовал в себе ни способности, ни уверенности решать одному за целый мир. Может он ошибся на счёт меня? – спросил я свою интуицию. – Пожалуйста, пусть будет так, что он ошибся. Как я, бегающий по лесам и преодолевающий препятствия могу нести ответственность за такое решение? Нет, это точно ошибка.

Винсент посмотрел на меня, сверкнув жёлтыми глазами, и отвернулся.

Не верю и не поверю, - твёрдо сказал я себе.

Когда я поднял голову, мы стояли у порога моего дома.

- Собирайся, а я пока, пожалуй, выпью кофе. – Сказал Винсент, перешагнув порог следом за мной.

Я кивнул и сразу же отправился в душ. Быстро вымывшись, я обернулся в полотенце и направился к шкафу за чистой одеждой. Простояв около минуты перед выбором между ярким или тёмным, я взял чёрную рубашку без воротника с белыми рукавами, чёрные  штаны с молниями на бёдрах и чёрный пиджак, пошитый под вид военного мундира. Обувь я выбирал дольше всего, наконец, остановившись на лёгких чёрный высоких сапогах, по которым сбоку по всей длине висели металлические ремешки, а спереди красовались блестящие латексные вставки.

Одевшись и оценив свой вид при помощи отражения в зеркале, я спустился на первый этаж. Винсент тоже успел переодеться. Он сидел в фиолетовом классическом костюме современного пошива, расписанном чёрным узором, даже остроносые туфли казались частью этого костюма, только рубашка была однотонной, чёрной. Его короткие каштановые волосы были убраны назад.

- Ты как на траур. – Сделав большой глоток кофе, прокомментировал он мой внешний вид и поставил пустую чашку на блюдце.

- А ты как на праздник. – В ответ бросил я, улыбнувшись.

- Ну, раз уж мы друг друга дополняем – отлично. – Заключил Винсент, вставая.

Выйдя, мы оказались в каком-то маленьком холмистом и окружённым высокими горами городе. Смеркалось, но было тепло, пришлось расстегнуть пиджак. Забавные одно, двух и трёхэтажные квадратные домики стояли на расстоянии друг от друга и никогда не соприкасались. Сказав, что у нас сегодня в меню будут хинкали, Винсент заторопился подгоняемый лёгким голодом, показывая мне дорогу. Мы проходили около двух метровой стены из бело-жёлтого кирпича, когда услышали, как кто-то насвистывает какую-то весёлую мелодию. Винсент остановился. В паре метров от нас на стене сидел молодой человек, лет двадцати пяти, лысый и одетый во всё разноцветное: синие джинсы, белые туфли, бардовую майку и серый пиджак. На шее у него болталась длинная золотая цепочка, на которой висел амулет в виде четырёх лепесткового клевера. Он спрыгнул и сделал пару шагов к нам.

- Мы хотели бы приветствовать вас, но не хотим. – Его губы продолжали дёргаться, даже при закрытом рте. Он часто моргал, сильно жмуря лицо.

- Вэш, - Винсент резко развернулся ко мне, но смотрел мимо. – Что вам здесь нужно? – Холодно спросил он, кого-то позади меня.

Это был первый раз, когда я заметил в глазах Винсента волнение, которое было ему не свойственным.

- Я пришёл посмотреть и познакомиться с твоим протеже, которого ты натаскиваешь, - мягко ответил слегка хрипловатый голос. – Мне кажется, у нас с ним впереди ещё длинная дорога, состоящая из сплошных перекрёстков, где мы будем пересекаться.

Я обернулся и осмотрел стоявшего позади. Светло-кремовый костюм в белую полоску, белая рубашка и белые мокасины. Длинные седые волосы, что было нехарактерно для его возраста, потому как дать больше тридцати пяти, ему было невозможно. Смуглая кожа, широкая улыбка от которой бросало в дрожь и белые зубы.

- Мы будем пересекаться! Сэйнар! – Проорал Вэш.

- Его зовут Вэш, - глянув на него, сказал седовласый. – Не придавай особого значения его поведению, у него синдром Туретта (генетически обусловленное расстройство центральной нервной системы, характеризующееся множественными моторными тиками и как минимум одним вокальным тиком).

Я обернулся и глянул на Вэша, он стоял, шевеля губами и дёргая плечами.

- Я Ману. Приятно, наконец, увидеться, Ник.

- Приятно, приятно. Приятно! Сэйнар! – Заорал Вэш.

- Эхолалия (повторение чужих слов) и полилалия (повторение одного собственного слова)? – Поинтересовался я, кивнув в сторону Вэша.

- Да, угадал, - ответил Ману. – Иногда проявляется копролалия (спонтанное высказывание социально нежелательных или запрещённых слов или фраз), но я убеждён, что это он просто специально. Кому бы ни хотелось иметь оправдание для такого поведения и пользоваться им, когда вздумается.

- Уйдите с дороги. – Сказал молчавший до этого Винсент.

- Зачем ты нервничаешь? Может, прогуляемся вместе? – Ехидно улыбнувшись, спросил Ману.

- Помня исход нашей, предыдущей встречи, нервничать должен ты. – Глаза Винсента вспыхнули.

Ману ответил ему таким же взглядом.

- Фортуна слепа, - медленно сказал Ману, чётко выговаривая каждый звук. – В тот раз она благоволила тебе.

- Что у вас за вражда? – Встрял я.

- Ты ему не рассказал? – искренне удивившись, спросил Ману. – А я думал, это твоя любимая история.

- Любимая-любимая история. История! – Крикнул Вэш, дёргая мышцами лица, а потом наградил нас пятиминутной виртуозной бранью, ни разу не повторив, ни одного похожего слова.

- Жаль, что даже веселью есть предел, - изображая в голосе печаль, начал Ману. – Увидимся, Ник. – Небрежно бросил он мне и, повернувшись к Винсенту, едва заметно наклонил голову.

И Ману и Вэш свернули с дороги и растворились во власти вечера.

- Кто он?  - Смотря на место, где до этого стоял Ману, спросил я.

- Сильнейший Ищущий, а ещё мой брат. – Ледяным тоном ответил Винсент.

Маленький ресторанчик в восточном стиле расположил меня к себе сразу же, как только я ступил в него. Без броской роскоши, выполненный в спокойных тонах дизайн, сочетавший большие количества стекла и дерева.

Смуглая официантка с тёмными волосами и чёрными на выкат глазами, принесла заказ и быстро убежала, стараясь не обращать внимания на двусмысленные взгляды Винсента.

- Завтра завершим подготовку к проведению Ритуала. – Внезапно сказал Винсент после долгого молчания, отодвигая от себя, пустую тарелку.

- Завтра? – Шокировано переспросил я. – У нас же были другие сроки. Я ещё не готов! – Я не отрывал от него взгляда.

- Это мы и узнаем. Более достоверного способа узнать готов ли ты я не могу придумать. – Ровным тоном произнёс он, смотря в сторону.

- Это его появление так на тебя повлияло? – Громко с упрёком в голосе спросил я.

- Да, - честно ответил Винсент, тем же тоном и после короткой паузы добавил. – Он один из хитрейших и опаснейших существ с кем мне доводилось иметь дело.

- Но как я понял, ты его уже побеждал? – Я хотел приободрить Винсента.

- Нет. Победой была бы его смерть. – С яростью произнёс он.

Винсент успокоил себя при помощи дыхательных упражнений, которым ранее обучил меня. Несколько техник, которые предотвращают затуманивание разума от ярких эмоций, обращая всё внутри в покой и спокойствие. Винсент сказал, что однажды эти простые дыхательные упражнения, возможно, спасут мне жизнь и попросил запомнить их и начинать использовать при каждом удобном случае, когда  нужно объективно и детально оценить любую произошедшую, происходящую или ещё произойдущую картину ситуации.

- Только оставаясь спокойным, ты сможешь оценить и заметить все детали, - едва слышно прошептал Винсент и перевёл взгляд на меня. – Выберешься от сюда самостоятельно. Проход для тебя открыт. Ты должен был уже научиться его чувствовать, - он поднялся, предварительно заплатив за нас обоих. – До завтра.

Вышел он, находясь в тучной задумчивости. Я увидел расстроенный вид официантки, которая хотела ещё раз удостоиться его пылкого взгляда и специально вставшую для этого около выхода, но Винсент прошел мимо, смотря перед собой, даже не моргнув и не улыбнувшись. Я вышел почти следом, но улица была пуста. Молодая ночь взрослела и распускалась как нежный бутон чёрной розы. Я закрыл глаза, проделал пару дыхательных упражнений, прислушиваясь к внутренним ощущениям и осознав в какую сторону меня, манит сильнее всего, открыл глаза и зашагал в нужном направлении. Минуя улица за улицей, я свернул с дороги и оказался в узком переулке, в конце которого виднелся крупный закрытый дровяник с покосившейся крышей. Ещё несколько дней назад, я бы усомнился в том, куда меня привело внутреннее стремление, но сейчас во мне не было сомнения. Я знал, это переход. Подойдя ближе, я посмотрел на обвисшую, сорванную с одной петли сколоченную из разных досок дверь, взялся за кольцо и потянул на себя. С режущим скрипом, она отворилась, впуская меня.

Сделав шаг и найдя себя в десяти шагах от порога своего дома, я развернулся и направился вдоль улицы, по ночному району. Лето закончилось, началась пора мокрого ветра, луж и грусти. Но не грусть была причиной моего ночного странствия, а небольшое желание отдать долг. Пройдя по смутно отпечатанным в памяти серым улицам, я нашёл нужную мне, которая привела меня к хорошо запомнившемуся мне бару.

Месть не представляет собой ничего более, чем сгусток скрытой агрессии, закупоренной злобы и пережитой обиды. Но я понял, сразу же, что мой сгусток не рассосётся сам собой при помощи времени, а жить, вспоминая каждый день об одном и том же, я не хотел. Не смотря на всю мою объективность к позывам мести, я представлял картину горящего бара с удовольствием и предвкушая её всё больше с каждым шагом. Я был почти уверен, что горький запах дыма уже внедрился мне в ноздри. Я улыбался.

Медленно спустившись по лестнице и отворив дверь, я вошёл внутрь и остановился, только на середине помещения, внимательно осматриваясь.

- Это он! – Вскочив, опрокидывая стул, заорал, указывая на меня трясущейся рукой один из членов «восьмёрки».

- Да, это я, - констатировал я, всё ещё осматриваясь. – Ума не приложу, как я мог сюда прийти? Редкостный гадюшник.

Из комнаты за баром вышло около семи человек, во главе с невысоким, округлым и лысым мужчиной, одетым в простые джинсы и свитер. Меня начали притеснять. «Восьмёрка» тоже подходила ближе, прихватив из-за столов ещё с десяток человек. Я знал, что с лёгкостью смогу справиться со всеми на открытой местности, но внутри помещения, я был ограничен в пространстве, места для маневрирования почти не осталось. Это будет зачётной работой моих тренировок, - сказал я себе, улыбнувшись. – Проверим, что я усвоил. Дожидаться пока нависшая пауза оборвётся по своей воле, я не стал и первый нарушил её. Делая оборот назад в полуприсяди, я резко подсёк одного и развернувшись, прыгнул вперёд, выставляя колено, которое угодило в грудь другому, правой рукой успевая хватануть ещё одного по лицу. На мгновение я остановил атаку и осмотрелся. Удивлённые лица свидетельствовали о том, что я двигался с непостижимой для них скоростью, я усмехнулся, когда четверо сразу ринулись на меня, мешая друг другу, они переворачивали столы и стулья. Я слегка согнул ноги в коленях для лучшего маневрирования и повернулся к ним боком. Двое прорвались первыми с разных сторон и попытались нанести удар. Я присел, пропуская удары, и бойко поднялся, ударив ладонями в челюсть сразу обоих. Они оторвались от земли и разлетелись в разные стороны, один приземлился на барную стойку, другой снёс собой два стола и три стула. Места стало больше. Я видел как шесть человек, поддавшись панике, убегали, толкая всех, кто оказывался рядом лишь бы быстрее достигнуть выхода. Меня попытались остановить одновременно сзади и спереди, но плавным движением в сторону, я спокойно ускользнул от них, ударив одного локтём в висок, другого ногой в коленную чашечку. Я хищно улыбался, радуясь создаваемой моими ударами музыке трескающихся и ломающихся костей, глухих шлепков и звонких криков боли. Осталось два человека: главарь «восьмёрки» и мужчина в джинсах. Я бросал взгляд с одного на другого, гадая, кого бы мне хотелось покалечить первым. А дальше случилось то, чего я почему-то не предвидел и не догадался, они оба достали пистолеты. Перед тем как они открыли огонь по мне, я успел вдохнуть и найти безопасную траекторию для того чтоб достичь их без ранений. Попасть в постоянно двигающуюся мишень задача не из лёгких, а если эта мишень будет двигаться с моей скоростью, то для этого надо быть идеальным стрелком. Я двинул корпус влево и быстро оттолкнулся вправо. Проскользнув до стены, я прыгнул, делая кувырок по земле. Я был позади них, и они начали медленно поворачиваться. Я прыгнул назад, делая сальто над их головами и к тому моменту, когда они повернулись туда, где только что был я, мужчина в джинсах улетел от мощного удара ноги, который пришёлся ему в позвоночник и в который я вложил весь вес своего тела. Лидер «восьмёрки» понял, что я опять сзади него и обернулся к пустому месту. Я встал из присяди, и мы оказались лицом к лицу. Не задумываясь, я ударил головой в его лицо, ломая и кроша нос. Падая, он выпустил пистолет.

Я вздохнул, осмотрелся и оценил причиненный мною ущерб. Мне показалось, что его недостаточно. Вытащив тела на задний двор бара, я вернулся, внутрь заглянув в подсобку, в поиске того, что может помочь мне создать пламя и, вооружившись тремя бутылками жидкости для разведения огня, используемую обычно для приготовления барбекю, я подошёл к полкам с алкоголем в поиске того, что тоже может гореть. Крепкий абсент и ром стали приемлемым катализатором. Пошарив по шкафчикам под барной стойкой, я нашёл ещё по одной бутылке каждого. Скинув столы и стулья ближе к барной стойке, разбив о них бутылки и облив жидкостью, я кинул спичку. Пламя ещё не успело коснуться моего мокрого творения, как эта деревянная куча вспыхнула, а я направился к выходу. Отойдя на тридцать-сорок метров, я остановился и не спеша начал забивать трубку, наслаждаясь появляющимся из подвала чёрно-серым дымом. Через десять минут приехали пожарные, за ними полиция и скорая помощь. А я всё стоял и даже не думал двигаться с места.

- Не знал, что ты пироман-мститель. – Сказал, стоявший рядом со мной Винсент.

- Я сам не знал. – Я был переполнен радостью и не мог скрыть улыбку.

- Вижу, ты доволен, - не смотря на меня, заключил Винсент. – Раз уж дело сделано, отправляйся домой, поспи. Впереди у тебя кое-что сложнее, чем твоё сегодняшнее выступление.

Пожар был потушен, начали вытаскивать на носилках тех, кто лежал на заднем дворе. Я посмотрел на Винсента, кивнул и зашагал в свою постель.

Мне снился прекрасный красочный сон, в котором была Элли. Та Элли, которую любил, та, которая всегда была рядом для меня. Та Элли, ради которой, я когда-то пожертвовал второй жизнью, и которая теперь стала первой. Та Элли была для меня всем миром, но её больше нет рядом. Всё когда-нибудь закончиться, и пройдёт, но знания этого мне ничуть не помогло, не опечалиться после пробуждения. Я проделывал дыхательную гимнастику в течение пяти минут, сводя на нет горький вкус чувств, а после, когда с ними уже можно было совладать, направился под контрастный душ. Я успел обсохнуть, одеться и позавтракать, когда в дверь постучали. Впустив Винсента, я угостил его кофе, и мы без дальнейших промедлений вышли через порог дома.

На этот раз, я оказался в зелёном поле с высокой травой. Рядом стояла синяя колесница на высоких и широких колёсах, запряжённая одной белой могучей лошадью. Винсент взобрался в колесницу первым, я встал рядом с ним. Он скомандовал вперёд, и лошадь медленным аллюром побежала через поле, набирая скорость и степенно переходя в рысь.

Издалека я уже приметил крупное возвышающееся бело-красное построение, но подъезжая ближе, не мог найти слов. Высота арочных стен была больше пятидесяти метров.

- Колизей?! – Восхищённо спросил я.

- Он самый. Дань прошлому. – Винсент улыбнулся, смотря на амфитеатр не отрывая взгляда.

Винсент, не натягивая поводьев, скомандовал остановку, и лошадь плавно замедлила бег и остановилась. Нас встретили два человека. Слегка пухловатый мужчина с короткими русыми волосами и с короткой густой бородой, через которые пробивалась седина и добрыми круглыми чёрными глазами, старше сорока. Рядом с ним стояла стройная девушка лет двадцати пяти – двадцати восьми с привлекающим внимание хаосом на голове из тёмных коротких волос и глазами цвета радуги, которые удивительно играли на свету, переливаясь от одного цвета в другой. Мужчина был одет в чёрную тунику и белую тогу, а девушка в ярко-жёлтую тунику и красную столу. Мы с Винсентом слезли одновременно, и направились к ним.

- Мы уже заждались. – Сказала девушка, скрестив руки на груди.

- Ну вот, сразу в нападение. – Покачав головой, сказал мужчина, глядя на девушку.

- Ник, - обратился ко мне Винсент. – Позволь представить, - он указал развёрнутой ладонью на мужчину. – Кабал. Наблюдающий. – А это, - он указал на девушку. – Мия. Путешествующая.

Я пожал руку Кабалу и поклонился Мие. Она осмотрела меня разноцветными глазами и тепло улыбнулась. В тот момент я понял, что внутри меня что-то зажглось и запылало, настолько горячо, что готово было прожечь меня изнутри. Меня захлёстывало желание. Многие девушки, женщины взывают в мужском мозге к животным инстинктам. Страсть – самое яркое их проявление, а Мия сейчас была олицетворением моего желания побуждённого страстью. Я медленно и глубоко вздохнул.

- Это должно быть забавно, - мечтательно начала Мия. – Не каждый день можно удовольствоваться таким зрелищем.

Мы миновали широкий арочный вход, прошли по длинному, прохладному, широкому и тёмному коридору. Я поглядывал на троих идущих впереди спутников, гадая, что же они знают, что только предстоит мне узнать. Мы вышили на жёлтые и грубые пески арены, которая была не меньше ста метров в длину и семидесяти в ширину. В одном конце арены стояли составленные вместе четыре бревенчатых стола, на которых лежали доспехи эпохи античного средневековья. Я вопросительно посмотрел на Винсента.

- Синие для тебя, - уточнил он и взял со стола жёлтый панцирь, сделанный из железных колец. – И вот ещё что, - он перегнулся через стол и достал два меча, один из которых передал мне.

- Гладиус?! Да ты что, решил устроить гладиаторский бой?! Со мной?! – Я не мог в это поверить.

Винсент ничего не ответил, только мельком посмотрел на меня и кивнул.

- Мы отправимся на трибуны, - после того как помочь мне надеть металлические чешуйчатые доспехи и окинув меня сочувствующим взглядом, сказал Кабал. – Удачи, Ник.

- Возможно, это поможет, - Мия подошла ко мне и поцеловала в щёку. – Удачи, Ник.

В этот миг внутри моей головы пронеслась только одна мысль – «Услышь их, Удача!».

- Заканчивай с переодеванием и давай скорее с этим покончим. – Сказал Винсент, находясь в полной готовности, взяв в руки меч и привыкая к рукояти.

Мне ничего другого не оставалось, туго зашнуровав наколенники, налокотники и сандалии, чтоб они фиксировали лодыжки, я взял в руки гладиус и сделал пару взмахов, ощущая, как меня трясёт от волнения.

Винсент отошёл на середину арены и терпеливо ждал, сжимая рукоять меча то в левой, то в правой руке.

- И что, никакого совета? – С дрожью в голосе спросил я, подходя.

- Дыши и думай – вот тебе мой совет. – Ответил он, принимая стойку.

Боковым зрением я заметил, как с трибуны поднялся Кабал.

- Начинайте! – Крикнул он.

Не успел я опомниться и осознать, что делать, как над моей головой просвистел меч, безжалостно разрезая воздух.

- Слишком медленно! – Зло фыркнул Винсент и ударил ногой мне в живот.

От удара я сделал четыре шага назад и быстро задышал, но я не упал и остался стоять на ногах. Подняв глаза, Винсента я не увидел и быстро присел, предполагая, что единственное возможное место, где он мог находиться это сзади. Его меч опять ранил воздух. С криком вставая, я быстро крутанул корпусом, выставляя вперёд руку с мечом.

- Хорошо. – Сказал Винсент, спокойно парировав удар, выставив вперёд свой меч.

Я не стал дожидаться следующей атаки и сам начал наступать, нанося всевозможные удары и их вариации: колющие, режущие, рубящие. Винсент, спокойно парировал, легко уворачивался, блокировал, плавно двигаясь в стороны, уходил от ударов.

- Медленно! – Произнёс он, и мощным ударом пробив блокировку, рассёк мне плечо острым концом меча.

Я не вскрикнул, но отшатнулся на два шага. Слегка уровняв дыхание, я решился на обманный манёвр. Сделав три шага вправо, я перехватил меч лезвием вниз и кинулся на Винсента прыжком влево, пытаясь нанести удар снизу вверх, он отступил на шаг, пропуская лезвие, но я остановил его полёт и при помощи разворота, находясь в полуприсяди, попытался атаковать в живот. Винсент легко отвёл удар в бок и нанёс ответный, угодив рукоятью прямо мне в шею. Я упал лицом в песок и, отплевываясь, начал подниматься, но Винсент не позволил этого сделать. Оказавшись рядом, он ударил меня по рёбрам и я проскользил по песку пару метров от своего меча.

- Вперёд, Ник! – Заорала с трибуны Мия.

Внутри я улыбнулся её голосу. То, что я не должен бы сражаться на смерть, не избавляло меня от боли, но почему-то мне это нравилось и мне хотелось тут быть и продолжать сражение дальше.

Приблизившись ко мне, Винсент нанёс ленивый рубящий удар сверху вниз. Я стоял на одном колене и кувырком ушёл от удара. Следующим кувырком я оказался около своего меча и схватив его правой рукой, прыгнул в воздух, делая сальто назад. Пролетая над головой Винсента, я попытался коснуться его, проделывая колющий удар, но он не глядя, отбил удар, взмахнув мечом над головой, сбивая траекторию моего полёта. Приземлившись на согнутые ноги, я среагировал моментально, выставляя меч горизонтально вверх и придерживая его острие левой рукой. Удар Винсента угодил как раз на середину клинка и от его силы я мгновенно склонился на правое колено. Движением руки назад, он увёл клинок и, взмахнув им, сделал такую же атаку, но я пропустил клинок, уходя корпусом влево, и попытался произвести контратаку. Коротким движением руки Винсент с лёгкостью выбил меч у меня из рук и провёл размашистый режущий удар слева на право, остриём разрезая доспехи и рассекая плоть на груди. Я упал на колени, осознавая, что если бы не попытался уйти от удара, сдвинув туловище назад, то сейчас, я бы уже не дышал.

Стоя надо мной, Винсент смерил меня холодным пронизывающим ярко-жёлтым взглядом, и посмотрел на трибуны.

- Жизнь! – Крикнула Мия, показывая большим пальцем вверх.

- Жизнь! – Повторил за ней Кабал, и проделал тот же жест.

Винсент пронзил мечом землю и, оставив его торчать из земли на одну треть, присел рядом.

- В целом – не плохо. – Сказал Винсент, осматривая пустующие места амфитеатра. Мне казалось, что он вспоминает рёв ликующей толпы.

- Правда что ли? – Саркастически спросил я, утерев лицо.

- Правда, - серьёзно ответил он. – Твоя цель не была победить меня. Ты должен был продемонстрировать, чему научился. Ты пытался сохранить спокойствие, умерив свои переживания правильно дыша, ты придумывал новые варианты атак, где старые провалились, ты шёл до конца. Молодец, Ник. – Винсент положил руку мне на плечо и слегка сжал.

- Я знала, что всё хорошо закончится. – Громко произнесла появившаяся на песках Мия.

Рядом с ней, молча и широко улыбаясь, шёл Кабал, держа в руке раскуренную трубку.

- Ты хорошо держался, - подбадривала меня Мия. – В любом случае, это максимум, который от тебя сейчас можно было ожидать.

Кабал подтвердил её слова кивком. Винсент прошёлся к столам. Из-под одного из бревенчатых столов он взял серебреного цвета ножны и вернулся к своему мечу. Вынув его из земли, он медленно уложил меч спать.

- Ник, - начал он, подойдя ко мне. – Прими его как дар от меня. – Он протянул мне меч.

Я хотел было воскликнуть что-то вроде «на кой мне он сдался?!», но я вовремя опомнился, передумал и с улыбкой благодарности принял дар Винсента.

От подарков некоторых людей не стоит отказываться ни в коем случае, даже если они не несут никакой видимой пользы. Особенно если дарящий человек прожил с этой вещью много лет, тогда его подношение – больше, чем просто подарок, это признание в связке с проявлением уважения, и если пренебречь таким подарком, то это не двусмысленно будет означать, что признание данного человека ничего не значит. К тому же, кто знает, может, мне действительно пригодится гладиус, - сказал я себе, держа меч.

Меня вернули в дом, на сей раз намного быстрее, хватило одного хлопка ладоней Кабала. Первым делом я направился в ванную комнату за ватными тампонами и йодом, зайдя по дороге в кабинет, и бережно положив меч на полку. Хоть раны и не были глубокими, но в дезинфекции они нуждались однозначно. Щипало  очень сильно, но не на столько, чтобы кричать. Издавая змеиное шипение и измазываясь в йоде, я заодно успел подумать о вечере. Мия предупредила, что сегодня мы будем отмечать успешное завершение моей подготовки. Она велела парадно одеться и быть готовым к девяти вечера. Закончив заниматься любительским боди-артом, я закрыл флакончик йода и пошёл исследовать шкаф с одеждой. Вытащив оттуда голубо-серый костюм, в котором я когда-то присутствовал на банкете в честь юбилея компании, я окинул его взглядом и, пожав плечами, снял с вешалки белую рубашку, голубой галстук и аккуратно кинул всё это на диван. Следующим пунктом был кофе, которого я планировал варить очень много.

Вечер настал неожиданно, так же неожиданно, как появилась на моём пороге Мия. Тихо постучав три раза, она дождалась, пока я открою дверь и вошла. На ней было красное корсетное платье средней длины, зашнурованное белыми шнурками, и с небольшим вырезом на бедре, на ногах были надеты высокие красные туфельки, зашнурованные до колена с открытыми носами, через которые можно было увидеть накрашенные в красный цвет ногти. Видимо, я не спускал с неё глаз слишком долго, потому как Мия заговорила первой.

- Да. Красный. Цвет страсти, - отметила она очевидное. – И я знаю, что моя грудь хорошо смориться в корсете, - вернувшись в реальность, я наткнулся на взгляд Мии и смутился. – Если ты так пытался сделать мне комплимент, то спасибо. – Злодейски ухмыльнувшись, закончила она.

- Кофе? – Спросил я, чужим голосом.

- Конечно. – Хихикнув, согласилась Мия.

Я заварил Мие кофе, и пока она наслаждалась напитком, я быстро собрался. Одевшись, я спустился со второго этажа и зашёл на кухню.

- Я готов. – С порога отрапортовал я.

Она осмотрела меня и одобрительно закивав, улыбнулась.

Место, куда вывела меня Мия, открыв предо мной дверь, находилось на крыше высотного здания. Ресторан под открытым небом. За дальним крайним столиком сидели Винсент и Кабал, медленно цедив вино. Взяв Мию под руку, мы отправились к ним, грациозно и медленно. Кабал был одет в чёрно-золотой костюм и вооружён счастливой усмешкой. Винсент, как и при первой нашей встрече, был в серебристо-серых цветах. Я галантно придвинул Мие стул и затем опустился сам.

- Merci monsieur (спасибо месье (фр.)). – Поблагодарила Мия.

- Мы уже всё для вас заказали, - наполняя бокалы, поведал Кабал. – Прошу, - он аккуратно подал бокалы по одному, сначала Мие, потом мне. – За удачу и успех!

Мы звонко чокнулись, и каждый сделал по глотку.

Вечер прошёл интересно, что соответствовало данной компании. Но настало время, когда некоторые известия выбили меня из привычной колеи. Когда в ход пошла четвёртая бутылка вина, Кабал спровоцировал Винсента на откровения и тот начал растолковывать суть, почему они хотят меня сделать одним из Видов, почему он меня спас в баре, почему я встретил Амелию. На сей раз Винсент назвал причину моего спасения не только «решающую роль в судьбе мира» но и – «Силой Желания», которое может пригодиться и быть полезным, он пояснил, что мои желания могут сбываться, если я того захочу и поверю в их воплощение. Объяснение появления Амелии было ещё более потрясающим. Меня внесли в «непрожитую» книгу и хотели отдать Проживающим, чтоб они устранили угрозу в виде моих желаний, но Амелия этого не позволила, пожелав сама сделать из меня приемника. Мне поведали о Балансе, о Контроле, о выборе между сторонами, о войне и о много-много, чём ещё.

Хорошо, что я много выпил и завтра не вспомню и половины, - сказал с надеждой я себе, оказавшись дома. Я бы хотел освоить всю эту свалившуюся на меня информацию по маленьким кусочкам, но нет, мне пытаются запихнуть этот сухой ком информации в горло, не обращая внимания, что он не пролазит.

Я уселся в кресло в гостиной и закурил трубку, пытаясь вообразить, во что меня уже втянули, а во что ещё втянут. Мои размышления прервал громкий стук в дверь. Отложив погасшую во рту трубку, я зашагал к двери, чтоб впустить незваного гостя. С выражением усталости на лице, я открыл дверь и, не успев понять, что происходит, ощущал приятное тепло от влажных губ Мии. Она втолкнула меня с порога в прихожую, захлопывая за собой дверь, и набросилась снова. Прижимая друг друга, и обтирая собой стены, сбрасывая одежду на каждом шагу, мы добрались до кухни. Мия быстро окинула взглядом стол и всё, что на нём находилось, через миг оказалось на полу, разлетевшись во все стороны. Я усадил Мию на стол и наши тела, дыхание и мысли сплелись в одно. Она вонзалась острыми ногтями мне в спину, возбуждающе тихо постанывала на ухо, часто беря инициативу на себя. Мы старались выжать друг из друга всё до последней капли удовольствия, и в этой схватке я проиграл Мие. А когда страсть, усытившись зрелищем отвела от нас свой похотливый взор, мир вокруг меня начал вращаться и закружился. Мия спрыгнула со стола, нежно поцеловала и поволокла моё тело за руку в душ. От её нежных прикосновений состояние эйфории лишь усиливалось. После недолгого времени, страсть снова возвела свой взор на нас, и я взял над Мией реванш, всё ещё находясь в душе. Ванная комната под звонкие чувственные стоны Мии покрылись влажным туманом, а горячие струи, не переставая, хлестали нас. Вдвоём довольные до невозможности и тяжело дыша, мы держали друг друга в объятиях, слушая, как отчаянно бьются наши сердца. После романтической паузы мы пришили к обоюдному мнению, что надо слегка прейти в себя и я, взявшись за кран, повернул его в сторону ледяной воды.

Когда мы, наконец, собрались и вылезли, то дрожали от холода и клацали зубами. Бережно обтерев тело Мии, я одел её в свой халат, а сам по дороге на кухню, забежал в спальню и закутался в одеяло. В таком виде мы сидели до утра, разбавляя общение при помощи кофе, табака и похотливой страсти.

Проснулся я в одиночестве и, слыша с первого этажа гул голосов, незамедлительно одевшись, спустился. Вся компания была в сборе. Кабал, куривший трубку смотревший через окно неведомо куда. Винсент, сидевший в кресле у журнального столика, держа в руках открытую книгу, но смотря куда-то в потолок размышлений. Мия стоявшая за плитой и что-то жарившая, находясь всё ещё в моём халате. Позже я узнал, что она любезно приготовила мне завтрак: гренки, обжаренные в яйце с сыром. После моей  скромной, но вкусной трапезы, все собрались в гостиной. Винсент остался сидеть у журнального стола, Кабал сел на подоконник, Мия разлеглась на диване как ленивая кошка, а я опустился в кресло подле дивана.

- С чем пожаловали? – Напрямик спросил я.

- Мы готовы, остался только ты. – Высунув изо рта трубку и выдохнув дым, ответил Кабал с подоконника.

- Выходит, пора. - Я хотел оттянуть этот момент как можно дальше.

Скрывать не было нужды – мне было страшно, панически страшно, но настала пора признаться, что время настало.

- Да. Пора. – Подтвердил Винсент, глядя на меня поверх книги.

- Тогда, вперёд. – Глубоко вздохнув, сказал я.

Винсент громко захлопнул книгу, положил её на стол и поднялся.

- Nil volenti difficile est (при желании все преодолимо (лат.)). – С этими словами Кабал оторвался от подоконника, прошёл через комнату к пепельнице и начал осуществлять чистку трубки.

- Не волнуйся, Ник, - Мия встала с дивана и подошла ко мне. – Всё должно пройти удачно. – Она нежно поцеловала меня в щёку, но в её голосе я слышал неуверенность, которая заставила меня волноваться лишь сильнее.

Я заметил, что сегодня они вели себя иначе, нежели вчера, когда мы общались сидя в ресторане на крыше высотного здания. Они были сдержанны, молчаливы и неуверенны. И это всё только ухудшало ситуацию и подпитывало мой страх.

Оказавшись в месте проведения ритуала, я не только потерял дар речи, но и свой страх, а на смену волнению пришла растерянность. Кабал пояснил мне, что место это называется Городом Теней. Мрачный город под вечно ночным звёздным небом вызывал покой, но даже он не мог меня успокоить полностью.

Сопроводив меня до площади, где должен был произойти ритуал, Мия и Кабал отошли к Винсенту. Смотря на это со стороны, это выглядело как прощание. Ощущая себя совершенно потерянным, я взирал на загрустившего Кабала крепко пожимающего руку Винсента, взирал на прослезившуюся Мию, обнимающую его. Они остались стоять в стороне, а мы с Винсентом прошли дальше.

- Что происходит? – Я чувствовал, как все органы внутри сжимаются от состояния, в котором я находился.

- Не спеши. Скоро тебе станет ясно. – Осмотрев площадь, на которой собирались Тени, ответил Винсент.

- Dubia plus torquet mala (неизвестность тревожит больше самой беды (лат.)). - Сказала одна Тень.

- Хар.

- Я буду проводить ритуал, - сказал он мне ледяным голосом, а затем повернулся к Винсенту. – Ты уверен? – спросил он его. – Всё можно сделать иначе.

- Нет. Всё должно быть так. – Решительным тоном ответил он.

- Haec habui,quae dixi (сказал то, что имел сказать (лат.))? Воля твоя.

Глаза Хара сверкнули красным и окружавшие меня Тени как по сигналу схватили меня по рукам и ногам и, приподняв в воздухе, зафиксировали крепкой хваткой. Я нервно дышал и поддавшись панике, старался вырваться. И на каждое моё брыкание хватки Теней становились сильней и сильней, пока даже прикладывая всю возможную силу, я не мог пошевелиться. Хар встал позади и стал увеличиваться в размерах, Винсент встал предо мной и положил руки мне на плечи.

- Ник, - прошептал он тихо, смотря вниз. – Я обманывал тебя. Ты не гибрид, - от этого откровения, я хотел заорать, отдавшись отчаянию, но Винсент вовремя продолжил. – Но я так же сказал правду. Твои желания могут сбываться, и если ты научишься ими управлять, то собой ты заполнишь пустое место этого мира, и положишь конец этому нескончаемому противостоянию двух сторон… - он вздохнул, и я увидел его глаза полные страха. – Но без этого ритуала твои способности не развить, а последствия этого ритуала уже будут необратимы для тебя, - его глубокий вдох переломился на два. – Я смог придумать выход.

Я смотрел на него с надеждой, ожидая, что сейчас всё наладится, что страх пройдёт, что всё завершиться благополучно и не случится ничего, о чём мы будем жалеть, что когда-нибудь мы дружно будем смеяться над этой ситуацией. Но ярко-жёлтые глаза Винсента вернули меня в реальность.

- Желай чувствовать, Ник, - сломленным голосом продолжил он. – Желай о переживаниях, желай об эмоциях, желай обо всём том, чего у тебя может сейчас не стать. Желай, а я стану твоим желанием.

Я хотел возразить, хотел высказаться, хотел произнести любую не имеющую смысла речь, кружащую внутри сознания, но мощный удар в спину от которого я задёргался даже в стальной хватке теней, мне этого не позволил. Заорав от боли разрывающейся плоти, я посмотрел вниз и увидел торчащую из груди окровавленную руку Хара, сжимающую моё сердце. Я хотел заорать ещё раз, но голос больше не повиновался, дыхание не подчинялось, а тело отказало. Крепко сжав сердце в руке, Хар превратил его в пепел воспламенившимся пламенем. Я бросил умоляющий взгляд на Винсента. Он продолжал держать руки у меня на плечах, лишь сейчас я почувствовал, как через них в меня течёт его сила. Сила, которую он отдавал мне, чтоб я воплотил свои желания, сила, которую он отдал мне, ценой собственной жизни.

Я никогда не верил в дружбу, для меня понятие «дружба» всего лишь было коротким отрезком времени. Я думал, что моё мнение начало меняться благодаря Винсенту. Но как я могу назвать человека обманувшего меня и отдавшего мне и за меня свою жизнь?! Нет, он не был мне другом. Винсент был кем-то намного значимее для меня.

Открыв глаза, я увидел свою спальню в полумраке. Сев на кровати, я посмотрел на грудь, на месте сердца был огромный шрам в виде креста, я ужаснулся и вскочил, но захлестнувшая меня эмоция быстро спала, и я восстановил спокойствие слишком быстро. Одеваясь, я ещё раз посмотрел на шрам и пощупал его, кожа была выпуклой и грубой. Я спустился вниз, застёгивая рубашку.

- Вы всё знали. – С упрёком бросил я, ещё не войдя в комнату, но большей уверенности, чем во мне на тот момент не было нужно, чтоб понять, что там кто-то есть.

- Знали. – Печально произнёс сидящий на подоконнике Кабал.

- И позволили ему это сделать! – раздражённо крикнул я. – Отдать жизнь…

- Он жив. – Перебила меня Мия, поникшим взглядом смотря на вечернее небо, стоя рядом с Кабалом.

- Жив?! – я обрадовался. – Я хочу поговорить с ним. – Решительно сказал я.

- Ты можешь его увидеть, но разговоры ни к чему не приведут. – Кабал крепко стиснул челюсть.

- Не понимаю…

- Почти все твои «семьдесят шесть процентов успешного воплощения» дал тебе Винсент. Он лишился разума, помогая тебе! - Всхлипнув, выкрикнула Мия и повернулась ко мне спиной.

Не сказав ни слова, я схватил чёрную короткую куртку и вышел из дома. Я хотел идти. Идти до тех пор, пока всё, что произошло, станет недосягаемым. Идти пока память не заместит это пришествие каким-нибудь другим эпизодом. Неприятная горечь давила на горло, но я сопротивлялся, не желая дать слезам победить, но поняв, что я один и вокруг никого, я разрушил преграду. Всего три слезы скатились по лицу, унося с собой горечь в горле. Видимо, от Проживающего мне досталось больше, чем рассчитывал Винсент и мои чувства и эмоции изрядно притупились.

Ноги несли меня всё дальше и всё быстрее. Я шёл с опущенной головой, смотря вниз, не обращая внимания на постоянно меняющееся окружение, мне было безразлично, где я и кто меня окружал. Я вспоминал ту ночь, когда Винсент впервые появился и спас мне жизнь, а потом даровал новую. Вспоминал его весёлый смех и редко покидающую его уста улыбку. Чем больше деталей я вспоминал, тем сильнее мной овладевала грусть. Ничего этого больше не будет, - подтвердил мои опасения внутренний голос.

Я остановился и без интереса осмотрелся по сторонам. Впереди через двести метров была расположена трасса ведущая из города. Слева виднелась вырубка небольшого хвойного леса, справа, неподалёку от меня на маленькой одинокой скамейке на широком пустыре сидел Ману, вертевший в руке шляпу. Увидев, что я обратил на него внимание, он помахал мне рукой и подозвал к себе. В метрах двадцати поодаль от скамьи, оперевшись на фонарный столб стоял Вэш, я заметил, как под воздействием тика у него дёргалась рука и шевелились губы.

- Доброго тебе вечера, душа моя. – Мягким голосом поздоровался Ману, когда я подошёл.

- Вот уж не знал, что мы настолько близки. – Искоса на него смотря, проговорил я.

- Не сейчас, - Ману коварно улыбнулся. – Но в будущем мы будем самыми близкими людьми.

- Не уверен. – Спокойно возразил я.

- Зато я уверен, - он поднялся. – Объясню почему. Видишь ли, Ник, я планирую, стать твоим самым заядлым, опаснейшим и непредсказуемым врагом, - он обнял меня за плечо. – И чтоб понять каков будет мой следующий шаг, тебе придётся думать как я, мыслить как я, тебе придётся стать мной. А настолько близкие люди, какими нам суждено стать, образно говоря – разделяют одну душу. – В его голосе было тепло, но его враждебность не могло скрыть даже это.

- И почему же ты хочешь стать моим врагом? – Высвободившись из его объятий, спросил я.

- Неправильное время. Я уже давно стал твоим врагом, просто ты этого не знал, - Ману указал рукой на вырубку леса. – Прогуляйся. – Сказал он, голосом человека не потерпевшего бы отказа.

Я повиновался и медленно зашагал к указанному месту. Издалека я видел силуэт, стоявший там и с каждым шагом, силуэт становился отчётливее, а несуществующее в груди сердце колотилось быстрее.

Элизабет. Предо мной стояла моя Элли, которую я любил, с которой чувствовал, для которой жил и был готов на всё ради неё.

- Ник, - произнесла она. – Ник, это я, иди ко мне. – Протягивая для объятий руки, говорила она.

Винсент учил меня не поддаваться эмоциям, не позволять чувствам вскружить голову, а рассуждать и думать. Его слова и уроки не прошли напрасно.

- Кто ты? – Оставаясь на месте, каменным голосом спросил я.

- Что значит кто я? Я Элли или ты уже забыл меня?! Как ты мог, Ник?! – Она попыталась изобразить искренний плач.

- То, что ты выглядишь как она, ещё не означает, что ты и есть Элизабет. – Пресекая эту сцену, проговорил я.

- Я надеялась, что у меня лучше получится, - она подняла голову. – Ну что ж…

В её руке из воздуха появился огненный хлыст, которым она не замедлила воспользоваться. Быстро среагировав, я отступил, и хлыст просвистел рядом со мной, не задев, но я ощутил горящее пламя, исходящее от этого хлыста.

Оружия у меня с собой не было, меч подаренный Винсентом остался в доме, но я знал, что после определённой ступени у каждого из Видов появляется своё собственное оружие. Но как к нему воззвать я не знал.

Хлыст, ускоряясь, продолжал рассекать воздух под звонкие смешки Элли. Уворачиваться и уходить от ударов становилось всё труднее. Я попытался ввести её в заблуждение и, воспользовавшись этим, подобраться к ней вплотную, но когда я начал приближаться в другой руке Элли возник ещё один хлыст, которым она отмахнулась от меня, задев плечо. Я взглянул на рану, кожа разошлась, кусок мяса вырвало, и всё было сожжено и обуглено из-за горячего пламени. Я стиснул зубы и прыгнул, рассчитывая приземлиться в выгодную позицию, но Элли прекратила мой полёт ударом в середину бедренной мышцы. Упав оземь и вскрикнув от боли, я посмотрел на ногу и увидел в месте удара обугленную кость. От кружащего вокруг запаха паленого мяса и кости меня начало тошнить, но времени на слабости желудка у меня не было, глупо, но я пытался уползти от Элли и её хлыстов. Увидев мои отчаянные попытки, она рассмеялась, потушила один хлыст и начала простыми ударами располосовывать мне спину. После очередного удара, силы покинули меня вместе с чётким зрением, слухом и здравым смыслом.

- Подумать только, - присев около меня, начала Элли. – Он отдал жизнь ради такого как ты. Смешно.

Если бы я мог, я бы сам засмеялся от заполнявшей меня грусти и печали. Ради чего были старания Винсента, для чего он всё это затеял…

- Я сделаю тебе одолжение и убью тебя быстро, - поднявшись, сухо начала Элли. – Но только, если ты сам отсчитаешь свою жизнь. Начинай с десяти.

Я молчал. Элли нагнулась и повернула меня лицом к верху, а затем усадила.

- Будет либо долго и мучительно, либо быстро. Решайся Ник, на этот раз некому тебя спасти. – Она злодейски усмехнулась.

- Десять. – Сдался я.

- Очень хорошо.

- Девять.

- Почувствуй напряжение, возрастающее в тебе.

- Восемь.

Элли зажгла свой хлыст и отступила на несколько шагов.

- Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два…

- Да-да! Скажи! Скажи это! – Безумно кричала она.

- Один. – Я сопроводил слово щёлчком пальцев.

С кончиков пальцев сорвался круглый шар чёрного пара и угодил Элли в руку держащую хлыст, которую она занесла для удара. Шар растворился в её руке, и она, обессилев, повисла. Не раздумывая, я щёлкнул ещё раз, направляя шар в другую руку. Теперь обе её руки повисли без движения. Элли заорала и попыталась ударить меня по лицу ногой, но я отбил её удар руками и щёлкнул ещё три раза, угодив ей в обе ноги и голову. И без сознания она повалилась на землю. Я знал, что она жива, как знал и то, что должно произойти ещё что-то.

Я, не моргая, всматривался в Элли, всматривался в её разум, пока сам не оказался внутри него. Мрачные тёмно-зелёные тона окружили меня. Болотные топи были затянуты тиной. Было сыро и в воздухе пахло гниением. Впереди я приметил одноэтажную деревянную хижину и направился к ней по выложенной из досок дороге. Дверь со скрипом отворилась. На полу я увидел валяющуюся не в состоянии пошевелиться полную девушку лет тридцати двух – тридцати пяти. Она едва слышно что-то бубнила. Попав в сознание к Элли, я понял, кто эта женщина. Понял, что она Ищущая. И даже более, я понял, что эта Ищущая постепенно начала овладевать разумом Элли ещё очень давно и это и была причина её необъяснимого для меня на тот момент поведения.

- Я убью. Тебя. – Бросил я с порога лежащему телу.

- Моё имя Лаура, - начала говорить она писклявым голосом. – Я высеку тебя до костей, Ник! – тон её повысился. – Ты сгоришь под моими ударами! От тебя останется лишь один пепел! – Кричала она.

Я чувствовал внутри растущую злость. Я желал убить её и желал её смерти, эти желания подарили мне способ, чтоб это осуществить. Вокруг обеих рук, начал витать чёрный пар, он становился гуще, плотнее и вскоре образовался в подобие катара (индийский кинжал тычкового типа. Другой вариант названия — джамадхар («клинок бога смерти» или «язык бога смерти»), сплошное лезвие было небольшим, но широким. Я видел, как по лезвиям пробежали тонкие белые молнии. Я слышал, как ко мне взывала жажда убийства и без колебаний, с размаху правой руки, я всадил клинок ей в поясницу. Она закричала, затем я резко вытащил клинок и она жалостливо застонала. Я вознёс руку для ещё одного, более мощного удара.

- Я должна тебе поведать… - она запиналась. – О…о Элли.

Я опустил руку.

- Продолжай. – Приказал я.

- Она жива, точнее… - Лаура снова запнулась, на сей раз, выплёвывая сгустки крови. – Точнее, была жива, пока ты не нанёс свой удар, - поражённый, я отступил на шаг назад. – Она всё равно бы умерла, оставь я её разум. Она всего лишь контейнер и не выдержала бы моего ухода, я с ней плотно слилась. Но это ты убил её, нанеся мне эту рану, – Лаура засмеялась. – Ну же, Ник, смейся!

Я щёлкнул пальцами и соскочивший с пальцев шар угодил ей в голову. Посмотрев на потерявшую сознание Ищущую, я поспешил вернуться.


Мы видим жизнь. Мы видим как израненный молодой человек превозмогая боль ползёт по земле к лежащей без сознания девушке. Видим как добравшись до неё он начинает её трясти и прижимать к себе, надрываясь крича – «Элли!», «Элли!!», «Элли, Элли…»

Мы видим, как по его лицу текут слёзы, много слёз, а из её рта по губам, подбородку и шее стекает кровь. Видим, как она открыла глаза и, попытавшись улыбнуться, сказала – «Спасибо за всё, Ник». Он качал головой и голос его тои дело ломался, он кричал, кричал о том, что не оставит её, что вернёт её, на что она едва касаясь, гладила его по лицу, а затем взяла его за руку и из последних сил сжала, сказав – «Я люблю тебя». Он не мог ответить, голос застыл, не производя звуков, но через силу он совладал с собой – «Я люблю тебя», сказал он, но её рука больше не сжимала его, а бессильно болталась, почти качаясь земли. Жизнь в её глазах угасала, а его налились красными свечениями. Мы видим, как всё покрылось туманом забвения и помутнело. Чувства. Эмоции. Их больше у нас нет. Единственное, что даровано нам - это ощущение одиночества.

Мы движемся дальше от забытого, ближе к неведомому.

- Ник!

Мы услышали чей-то голос, назвавший чьё-то имя. Но среди нас нет имён, среди нас нет никого.

- Ник!!!

Голос раздался громче и звонче. Но здесь нет голосов, и нет никого, только мы. Живые холодные мысли.

- Давай Ник! Ты сможешь!!!

Какая-то малая часть нас, которая принадлежала ранее этому человеку сумела совершить невозможное, сопротивляясь общему натиску, она сумела отделиться от нас и пропала, мгновенно растворившись.