Огромный каменный зал гулко отзывался на каждый Лизин шаг. Казалось, что всё здесь – из другого, давно забытого людьми, мира… Даже воздух здесь оставлял после себя какое-то особенное, едва заметное послевкусие – так оставляет лёгкую сладость на языке хорошее вино. Здесь было странно холодно – так холодно, как не бывает или не должно быть холодно во сне – Лиза это точно знала. В высокие, от пола и до самого потолка, узкие окна пробивался ледяной искристый свет – такой бывает в ясные зимние ночи, когда луна полная. Прямо посреди зала стояло зеркало – раза в два выше роста Лизы, чёрное, с металлической, до рези блестящей поверхностью. Девушку тянуло к этому зеркалу, но она отчаянно сопротивлялась – будто оно могло отразить что-то, чего она боялась и не хотела. Но это что-то, что тянуло её вперёд, оказалось сильнее – и Лиза – шаг за шагом – приблизилась к блестящей поверхности так близко, что могла коснуться её рукой. Из глубины чёрной бесконечности, не отражающей ни зала, ни света из окон, на Лизу смотрела девушка-призрак. Восхитительно красивая, с глазами цвета чистых изумрудов, с медными волосами, уложенными в причудливую причёску, с сияющей тиарой… Что-то в её взгляде пугало Лизу – как будто на неё смотрело чужое божество – странное и неведомое, и, быть может, просто одетое в эту изумительную оболочку – ведь люди не бывают, не рождаются и не умирают такими пугающе-красивыми? Девушка в зеркале как будто тоже боялась Лизу и не хотела быть её отражением.
- Кто ты? – испуганно прошептала Лиза, чувствуя себя снова брошенным в лесу ребёнком.
- Ты?.. – эхом ответила ей девушка-призрак, и ведьма невольно вскрикнула. По зеркалу с сухим треском пошла трещина, перерезая отражение пополам, и Лиза в ужасе проснулась.
Этот сон преследовал её с самого детства. И девушка в зеркале никогда не давала ей ответ на вопрос, кто она такая и какое отношение имеет к самой Лизе. Вот только само зеркало… будто лицо Бездны – всегда оставалась в памяти Лизы чёрным холодным провалом. И этот провал заполнял её сердце, не давая покоя.
***
- Ты куда-то собираешься? – Лиза встретилась с холодным любопытством в глазах Алисы и поспешно отвернулась, запихивая вещи в дорожную сумку. – Госпожа Табити знает, что ты уходишь? Ты ведь не имеешь права уходить вот так!
- Пошла вон, - сквозь зубы прошипела Лиза. – Я здесь, как в клетке. Не могу даже в город выйти. Осточертело все. И эти ваши знания… Я свободы хочу.
- Значит, получила, что хотела – и только хвостиком вертишь, да? – зло спросила Алиса. – А обещание, что ты давала Верховной? Как ты жить собираешься? Она к тебе, лучше, чем к родной дочери… - последнее Алиса произнесла с обидой, и у Лизы невольно йокнуло сердце.
- Пошла она, эта твоя Верховная… - Лизы старательно запихала последнее платье и застегнула сумку.
- Она найдет тебя по твоим заказам! – обиженно вскрикнула Алиса, но тут же добавила. – Впрочем, можешь идти. Я никому не скажу, не бойся. Мне интересно, сколько ты продержишься одна против клана ведьм. Хочу самолично увидеть твой провал.
- Я не дам тебе такой возможности, - спокойно возразила Лиза и прошла мимо Алисы, не заметив ее злой и торжествующей улыбки.
Подземный город ведьм – золотая клетка, в которой Лиза откровенно маялась и страдала. Да, она получила те знания и умения, к которым стремилась. Но сердце ее просило свободы – и девушка бежала навстречу этой свободе, моля лишь о том, чтобы никого не встретить знакомого там, наверху. Меньше всего ей хотелось столкнуться с господином королевским советником. Не сейчас. Потом, когда она уйдет отсюда, изменит жизнь, начнет все сначала, чтобы ее никто не узнал, чтобы ведьмы потеряли ее след. Возможно… Она даже заведет семью. У нее будет муж. И дети. Двое… нет, трое детей, которые заставят ее забыть о прошлом. На время. Пока все утихнет.
Ее никто не остановил. Подземный город остался за спиной, как плохое воспоминание, как последняя частица прошлого… В вечерних сумерках, выбирая закоулки заброшенных трущоб, как воришка, набросив на голову капюшон длинного плаща, Лиза выбиралась за ворота города и бежала прочь. Что там говорила Алиса? Она что-то должна за свои знания? Ничего она не должна. Если Верховная была настолько добра (или глупа), чтобы открыть юной ведьме-самоучке тайны древней, запрещенной магии, то Лиза здесь никак не виновата. Убедив себя в этом, девушка вышла за ворота. Свежий запах недавно прошедшей грозы взволновал ее сердце и заставил его сильнее биться.
- Свобода, Макс! Мы на свободе, - восторженно сообщила она коту, которого аккуратно держала под плащом. Кот лишь жалобно мяукнул.
***
- Вы уверены, что хотите продать их?
- А Вы не хотите брать?
- Да нет, что Вы… Но мне жаль лишать Вас такого сокровища… - девушка в таверне с сожалением взвесила на руках роскошные рыжие кудри. – Тяжелые… Вы еще не скоро отрастите такие.
- Режь, - зло отрезала Лиза и села на табуретку. Дело даже было не в том, что ей нужны были деньги. Она могла продавать свои украшения и наряды, и уже пустила в дело часть из них… нет, она стремилась избавиться от прошлого, которое все еще тяготило ее душу. Уже несколько дней она была в пути, но старательно избегала возможностей передвигаться на транспорте, чтобы случайно не быть замеченной, не продавала именных украшений, которые могли выдать ее, и останавливалась только в самых бедных гостиницах. Эти скитания живо напомнили ей детство, и Лиза невольно снова ощутила себя маленькой, никому не нужной девочкой, брошенной ради чьих-то пустых амбиций. Волосы ей было жаль до слез. Но за них хорошо платили, и, кроме того, многие помнили ее именно по прическе – по роскоши солнечных кудрей – тяжелых, ниже пояса, которых больше ни у кого не было. Большие портновские ножницы без жалости срезали все то, чем Лиза так гордилась… Короче… Еще короче… Солнечные лучики падали на постеленный на грязном полу мешок. А ведь совсем недавно в эти волосы зарывались аристократическими пальчиками принцы и короли. А ведь совсем недавно их укладывали в роскошные прически и украшали золотыми заколками, шпильками с бриллиантовыми головками и жемчужными нитями… Лиза с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.
- Может, хватит? – с сомнением спросила девушка, оставив длину до плеч.
- Режь, - зло выговорила Лиза сквозь слезы. И ножницы продолжили свое дело, пока у ведьмы не осталась лишь короткая мальчишеская копна непослушных мелких кудряшек.
- Как же жалко… Вы теперь на мальчика похожи, - грустно сообщила Лизе девушка, собирая кудри в мешок.
- Тебе-то что? – Лиза утерла слезы и задумалась. Не такая уж и большая потеря… Подумаешь – волосы! И расплакалась.
Девушка покосилась в ее сторону, тяжело вздохнула и убрала ножницы:
- Да отрастите еще. Нескоро, но отрастите. Идите-ка, я вам сидра налью. Брат вчера с ярмарки привез. Отличный сидр. Не пьянит, почти, как сок.
И с жалостью добавила:
- Я когда маленькая была, как-то забралась на чердак, а там матушка яблоки сушила… Ну, я их и поела. А отец, как узнал, начисто мне в наказание косы отчекрыжил. Ох, и плакала я тогда – пуще Вашего! Ну, ничего, отросли…
Лиза с трудом улыбнулась. Не о косах она плакала, а о той, прошлой своей жизни, от которой отказалась ради свободы. Холодный терпкий сидр придал ей немного сил. Не о чем уже было плакать. Сама ведь так решила… И к Табити сама пошла. Хотя те знания, что она получила, должны были ей пригодиться – и обязательно. Оставлять свое ремесло Лиза не собиралась. Лишь на время. Лишь на короткий отрывок жизни… А потом ее снова будут принимать при дворе короля, ее имя будут передавать из уст в уста, ее будут бояться, ею будут восхищаться… А кто-то – возможно – даже любить. И она снова будет носить платья из бархата и шелка, украшенное кружевами ручной работы, вытканные золотыми нитями. И снова будет кружить в вальсе с самыми знатными и благородными мужчинами государства – при мундирах, в начищенных сапогах, с обожанием в глазах. Другой жизни ей было не нужно. Лишь на время ей нужно надеть на себя маску. Лишь на время…
Утром, после сна в постели с пропахшим скотным двором серым бельем, Лиза снова собиралась в дорогу. Длинные платья мешали идти, и Лиза без сожаления выменяла их (кроме одного – бордового), на мешковатые брюки, мальчишескую широкую рубаху, удобную обувь и теплую короткую куртку с капюшоном, который надежно скрывал ее теперь короткие непослушные кудри. В таком виде Лиза и правда была похожа на пастушка, и этим осталась очень довольна. В опустевшей сумке она теперь носила Черного Принца, и тот терпеливо ждал, когда его выпустят на свободу.
Идти стало намного легче, и Лиза, выйдя в поле, вдохнула запах новой жизни. Пусть не о такой она мечтала, но, несомненно, эта дорога, что лежала сейчас под ее ногами – дорога, которой безразлично, кто ее топчет – короли или нищий люд – должна была привести ее к успеху. Облезлые потертые ботинки хоть и не были столь изящны, как расшитые кружевом и бусами туфельки, в которых Лиза привыкла отплясывать на балах, но, несомненно, были очень удобны. Да и волосы теперь не мешали, хоть и жалко их было – жалко до одури… Ничего. Будет еще на ее улице праздник. Все равно она добьется того, чего хочет – и неважно, какой ценой. Жалеть Лизе было не о ком – ведь хоть и была госпожа Табити добра к ней, как родная мать, ведьма-самоучка никому не верила, и брала от жизни то, что ей хотелось, ничего не предлагая взамен. Подруг она так и не смогла завести, да и не нужны были ей подруги. Все женщины – ревнивы и завистливы, - думала она, совершенно иногда забывая о том, что и сама – женщина. А любви ее сердце так и не успело познать. Да и зачем бы ей нужна была эта любовь? Пустая выдумка, пафос, ничего больше… Закрыв свое сердце на замок, Лиза иногда позволяла в себя влюбляться – становиться на колени, дарить цветы и осыпать дорогими подарками, убегать украдкой от жен (с точки зрения Лизы – глупых куриц), но… любил ли ее кто-то на самом деле? Ведь как бы ни хороши были эти вечера, как ни дышали страстью звездные ночи – утром они всегда покидали ее, ради глупых куриц… И тогда Лиза, следя поутру из окна богатой гостиницы за полетом птиц, вспоминала чудные золотые глаза и крылатую душу обманутого ею Дракона, доверившего ей свою тайну. Но все это такие глупости… Нет никакого Дракона. Нет никакой любви. Есть только пыльная длинная дорога, которая приведет ее к счастью – такому, какое она сама хочет получить, а вовсе не к такому, какое выдумали глупые наивные поэты.