Глава тринадцатая. Чуня рисует портрет
Месяц пролетел незаметно, в хозяйственных хлопотах.
Трошка и Чуня перво-наперво забрались на крышу и намертво закрепили желоб проволокой. Теперь никакой ветер не смог бы свернуть его на сторону, как ни старайся. Теперь можно было подумать и о ремонте ежиного дома, пострадавшего от наводнения.
Сначала пришлось подождать, пока пол и стены окончательно просохнут. За это время в сыром земляном полу проклюнулась травка, что навело Трошку на гениальную мысль:
- Давайте посадим здесь мох! Настоящий пушистый ковер получится!
Сказано – сделано. Вскоре пол радовал глаз нежной зеленью, и ходить по нему босиком было очень приятно. Даже Глафире понравилось.
Первое время ежиха только и делала, что причитала целыми днями, но потом справилась с собой и занялась привычным делом: стала хлопотать по хозяйству, наводить порядок и давать бесчисленные советы маме-мышке. Делала она это с таким энтузиазмом, что вскоре бедная Чунина мама сама стала поторапливать сына с завершением ремонта.
Да и тесновато было теперь в мышиной норе от избытка мебели и всякой домашней утвари. Признаться, Порфирию тоже не терпелось поскорее переселиться в свой уютный домик, где можно было спокойно сидеть в плетеном кресле-качалке и почитывать старые газеты. Так что работа кипела вовсю, с утра до позднего вечера.
Пафнутий придумал, как укрепить стены с помощью гибких прутьев лозняка. Свежесрезанные прутья неожиданно прижились, покрылись молодыми листочками. Получилось очень красиво. Постепенно и мебель вернулась на свои привычные места, и Глафира кинулась разбирать сваленные грудой салфеточки, безделушки и картины, украшавшие стены. Вот тут и выяснилась новая неприятность: оказалось, что вода смыла краски с портрета, изображавшего Глафиру в юности. Когда-то один знакомый художник - Бобер из дальнего леса – изобразил юную Глафиру и подарил ей портрет. Подарком она очень гордилась и всем гостям показывала:
- Смотрите, какая я была! Правда, очень похоже?
Гости тут же начинали заверять ежиху, что она ничуть, ну просто ни капельки не изменилась с девической поры, и довольная Глафира просто расцветала на глазах.
Теперь же, лишившись предмета своей особой гордости, Глафира сникла, раскапризничалась, и унять ее причитания было просто невозможно. И без того замотанный Пафнутий теперь старался как можно реже попадаться жене на глаза и больше времени проводить на стройке. Однажды, после особо бурных объяснений с Глафирой, он не выдержал и признался Трошке:
- Сил моих больше нет! Хоть из дома убегай. Сам бы ей этот портрет нарисовал, да кисти в руках сроду не держал, живописи всякой не обучен.
Случившийся при этом разговоре Чуня глубоко задумался, потом сбегал на чердак и притащил кипу бумаги, кисти, краски и карандаши.
- Вот, - сказал он опешившему ежу. – Буду с твоей драгоценной Глафиры портрет рисовать!
Пафнутий, хорошо помнивший, какой эффект производили на неподготовленного зрителя Чунины рисунки, попытался было слабо возражать, но мышонок стоял на своем:
- А я говорю – получится! Вот увидишь, довольной останется ежиха! Хочешь поспорим?
Пафнутий только лапкой махнул, дескать, делайте, что хотите, только меня в покое оставьте. Глафиру пришлось уговаривать еще дольше. Тщеславная ежиха не верила, что у мышонка хватит способностей изобразить ее во всей красе. Наконец уговоры подействовали, и Чуня с Глафирой устроились в саду с мольбертом, кистями и красками. Все вздохнули с облегчением и с утроенной силой взялись за работу.