ГЛАВА 17.
ПО ТУ СТОРОНУ СЧАСТЬЯ.
– …Дамы и господа! Добрый вечер! Разрешите мне представить вам нашу жемчужину, алмаз редчайшей чистоты, уникума – Лану Белову! – ведущий умело руководил бурей оваций, подняв руки и шевеля пальцами. – Невозможно передать полноты счастья и невероятного везения, когда в глуши, в захолустье, в маленьком городке в сердце России была обнаружена эта умница, волшебница, фантастическая художница и скульптор, этот рыжий эльф русских лесов, кудесница! – дождавшись одобрительных аплодисментов, продолжил речь. – Я счастлив, что именно мне выпала такая честь представлять Лану вам, дорогие ценители искусства. Оцените же по достоинству и её чудесный талант, и её красоту, и её чистую душу! Откройте свои сердца для неё и распахните двери ваших домов! Добро пожаловать в нашу страну и души, дорогая Лана!
На сцене продолжались выступления организаторов выставки, почётных гостей, спонсоров и прочих завсегдатаев подобных мероприятий.
Светлана, а теперь Лана, сидела за именным столиком вместе со своей приёмной, но ставшей такой родной семьёй. Окинув тёплым взглядом Софи и Сержа, пожалела, что малышей нельзя было взять – такая толчея и гомон! Заметив счастливые слёзы родителей, опустила рыжую голову и едва сдержала истерику: «Только тебя со мною нет, мой муж, супруг, единственный, Стасик». Сквозь слёзы увидела, что произошло два года назад.
…Звонок в дверь как-то странно напряг её: «Кто бы это мог быть среди недели?»
Подойдя, посмотрела в глазок: взрослый мужчина. Незнакомый. Помедлив, открыла.
– Уж думал, придётся открывать дверь своим ключом, – незнакомец тепло улыбался. – Здравствуйте, милое дитя. Не пугайтесь – я тоже хозяин этой квартиры. Был. Позволите войти?
– Кто Вы? – спросила спокойно и серьёзно, продолжая стоять в дверях.
– Простите, с этого и надо было начать, – рассмеялся озорно, по-мальчишечьи. – Я Сергей, Серж Бейлис. Муж Софии. Прислала меня за Вами, Светочка.
– Как… за мной? К-куда? – охрипнув, побледнела и задрожала: «Свершилось!»
Не говоря больше ни слова, быстро подхватил оседающую девушку на руки, внёс в спальню, положил на кровать.
Вернулся к двери, занёс багаж, убрал в кладовку. Замер на миг, увидев мольберт и множество картин: и в рамах, и без них. Протянув руку, поднял первую попавшуюся: полуобнажённая молодая хозяйка квартиры стояла вполоборота к свету, приспущенное платье покоилось на бёдрах, открывая нежную девичью грудь, а в полусогнутых руках лежали красные яблоки. Почти рыжие! Такого же окраса, как и высоко заколотые волосы девушки на картине.
«My God…* Софи абсолютно права – ей нет цены! Талант несомненный!» – очнулся, поставил картину на место и кинулся на кухню за водой.
Подойдя со стаканом к девушке, рассмотрел: «Маленькая, худенькая, с идеальными формами тела, рук и ног, с восхитительными густыми, слегка волнистыми волосами неподражаемого оттенка: красного канадского клёна. Настоящая канадка! Не успел как следует рассмотреть её глаз в полутьме прихожей. Если синие – не совпадение, а перст божий, – только подумал, вздрогнула, застонала и распахнула глаза. – Синие, как Онтарио! Это судьба. Без неё не уеду!»
– Ну-ка, дитя моё, давай-ка… – присев на краешек кровати, приподнял за плечи, подтянул к себе на бок. – Выпей воды. Холодная. Попробуй разжать челюсти. Вдохни глубоко и… – проследив за попыткой, улыбнулся. – Умница. Выпей мелкими глотками. Спазм сосудов только дыханием можно снять, утверждаю, как врач. Ещё…
Продолжая поддерживать, рассматривал нежную кожу в ярких веснушках, каштаново-золотые ресницы, такие длинные и густые, что хотелось потрогать, не искусственные ли.
«А какого красивого невероятно-изысканного контура губы! Да за такой дочерью глаз да глаз нужен! Не девочка – погибель мужская, мгновенная и беспощадная. Бедняги! Сочувствую вам… Что ж, Серж, ты же мечтал о девочке – получай: красивая, нежная, почти взрослая и талантливая – гордость любого родителя, тем более в Канаде! Её примут с распростёртыми объятиями, едва освоит язык. Хотя, совсем забыл! Она же владеет двумя, Софи говорила. Забыл. Потрясла меня ты, Ginger! Lord!**»
Опомнился.
– Лучше стало?
Скромно кивнула.
– Как только прилетим – положу в мою клинику. Нервы подлечить требуется срочно!
Напряглась, как тетива, вскинула возмущённые глазищи.
– Нет-нет, никаких отговорок! Мне лучше знать, что с тобой. Совет высокопрофессионального врача – незамедлительный курс лечения. И не спорь, Рыжик. Здоровьем, отныне, занимаюсь я, твой приёмный отец. Коль обмороки не редкость… – вопросительно посмотрел вглубь синего взгляда, увидел смущение и заалевшие щёки, – тогда не может быть и речи о работе или учёбе, Солнышко наше рыжее! Так и до инсульта дойти можно и в очень скором времени, уверяю тебя. Ноги-руки после обмороков немеют? – заметив виноватый кивок, тяжело вздохнул. – Тревожные, настораживающие сигналы! – встал, протянул обе руки, смотря сверху с такой доброй, родной и тёплой улыбкой! – Будем знакомы, доченька? Серж.
– Рада познакомиться, Серж. Светлана.
Робко положила тонкие нежные ручки на раскрытые ладони, омывая синевой взгляда душу, нежно краснея тонким личиком, темнея веснушками.
– Лана. Лана Белова. И на английском будет писаться просто, и в произношении не исказится. Можно и Лана Вайт – Lana White, сама выберешь, когда паспорт канадский получишь. Согласна?
– Да.
…Через неделю выходили из терминала D аэропорта «Пирсон» в Торонто.
Как Сержу удалось провернуть дела по вывозу несовершеннолетней из Союза, по визовым делам, по пограничным и таможенным, вывозя её картины и скульптуры, собранные по домам в Хотьково, комнатам друзей в общежитии, студиям и аудиториям Строгановки, выставочным залам – загадка. Вероятно, на канадца работал весь штат посольств Штатов и Канады, не иначе.
В канун католического Рождества Светлана Белова пересекла границу, автоматически став канадкой, Ланой Беловой, гордостью приёмных родителей Бейлис.
Столько тепла и любви Светик не испытывала никогда!
Сначала сторонилась Сержа.
Заметив её настороженность, Софи рассказала об особенностях мужа, чем и успокоила:
– От него тебе никогда не будет грозить домогательство – не той он породы.
Лану поселили на втором этаже квартиры в высотном здании недалеко от озера Онтарио.
Впервые переступив порог комнаты, завизжала от восторга! Комната угловая, прозрачным было почти всё: наружные стены потолка до пола, внешние двери и балкон, на который поначалу опасалась выходить.
– Комнатка, полная воздуха и света. Ты Светлана, «светлая» с греческого, – пошутила мама.
Купаясь в невесомой панораме, безграничных перспективе и горизонте, невозможно было остаться равнодушной и спокойной, что и доказала тотчас, кинувшись к мольберту – ещё одному богатому и обязывающему к действию подарку родителей, как и самый современный набор кистей, красок и прочих принадлежностей для творчества.
Дав три дня на восторги и девичьи визги, на счастливые слёзы и экзальтированные крики, Серж определил Лану в свою частную клинику.
Три недели продержал там, полностью обследовав и назначив лечение, кое грозило затянуться на долгие месяцы. Нервы у девочки были в ужасающем состоянии – почти коллапс.
Вернув домой, в сияющую комнату, зорко следил за поведением и симптомами, давал лекарства, возил на процедуры, иглоукалывание и массаж.
Вскоре к присутствию дочери в его машине привыкли соседи и коллеги и, не обнаруживая, тревожно спрашивали, здорова ли?
Как только закончили необходимые мероприятия по лечению и восстановлению, занялись оформлением в школу Искусств.
Не прошло и пары месяцев, как на факультете живописи появилась новенькая студентка.
Жизнь Светланы, а отныне Ланы, встала на твёрдые рельсы – в счастливое и обеспеченное будущее.
…Сейчас, сидя в шумном зале, Соня была, наконец, спокойна и счастлива – дочь дома под её крылом. Лишь иногда тонкое, словно фарфоровое личико омрачалось и грустнело, вспоминая любимого сына Филиппа, оставшегося в Москве, в цепких руках Системы, на госслужбе.
«Нам никогда больше не встретиться. И не с ним одним – понимаю прекрасно, – слёзы привычно перехватили горло. – Софи, не раскисай, не в эту минуту. Слышишь, чествуют твою талантливую девочку! Ты о таком мечтала в Хотьково, когда впервые увидела её работы на всех тумбочках, этажерках, сервантах и шкафах их убогого дома? Помнишь, как ты задрожала от предчувствия, что нашла настоящий бриллиант? Помнишь. И не только это помнишь, Сонечка. И его. Любимого. Максима, – поняв, что не справляется с эмоциями, опустила голову и прижала платочек к глазам. – Не здесь… Не теперь. Будет ещё время для печали по ушедшему. Держись, Софьюшка…»
– Как ты, родная? – руки мужа обняли плечи, губы прикоснулись ко лбу. – Горишь. Сможешь досидеть церемонию? – в голосе тревога и страх. – Если нехорошо, мы извинимся и уедем…
– Нет… Всё уже прошло… Переволновалась… Отпустило. Я в норме, – выдавила еле слышно.
Прогоняла поспешно слёзы, понимая, что их столик в центре внимания сотен гостей.
«Не хватало ещё тушь размазать – репортёры обрадуются. Держаться!»
– Рада за Ланочку… Столько было трудностей… напрасных надежд… срывов…
– Она справилась.
Притянул дочь, сидящую по правую руку, прикоснулся к виску, задержался на миг, считая пульс: «Частит, понятно – волнение».
– Ей уже не страшно выходить на такую массу людей. Входит в привычку, правда, милая? – поцеловав в нежную щеку, медленно провёл пальцами по коже к подбородку. – Только посмотри, как завистливо мужчины смотрят на меня! Ещё бы: обнимаю и целую двух самых очаровательных женщин штата и округа! Счастливец!
Рассмеявшись, обняли его с двух сторон, нежно поцеловав в щёки, задержавшись нарочно.
Зажужжали телекамеры и затворы фотоаппаратов.
«Завтра это фото облетит все таблоиды мира! Мечта сбылась: мы сделали свою девочку знаменитой и успешной! Ей едва девятнадцать исполнилось! Умница!»
Продолжая обнимать Софи и Лану, Серж целовал то одну – в губы, то другую – в щёку. Закрыл от нахлынувших слёз глаза.
«Stop, moment! You're beautiful!*** Я абсолютно счастлив – со своей семьёй и детьми. Спасибо, наши родители, за жестокость и мудрость. Низкий поклон земной вам, родные. Земля пухом».
Возвращались домой заполночь – не могли уйти с банкета в честь дочери. И так почти сбежали, сославшись на малышей.
Проводив измотанную Лану наверх в «воздушную» комнату, отец деликатно подождал её из душевой и, уложив в постель, достал из прикроватной тумбочки тонометр. Выполняя привычную процедуру, тревожно осматривал осунувшееся личико.
– Так и думал: повышенное, – сняв манжету, свернул, задумался. – Завтра ляжешь ко мне. Не противься, родная, давно нужно было сделать – ждал презентации и выставки. Больше тянуть нельзя, Светочка, – заговорил на русском для убедительности. – Бельчонок, ты на грани! Сделай мне одолжение, подлечись. Я буду рядом. Кого пригласим: Николь или Майка?
– Майка, – едва прошептала и… провалилась в сон.
«Отлично. Стакан со снотворным выпила и не заметила – умудрился в руку втолкнуть на выходе из банкетного зала.
Укрыл пледом поверх одеяла, постоял, любуясь красотой и юностью. Подойдя к окну, залюбовался игрой лунных лучей, заливающих комнату с прозрачными стенами.
– Софи просила найти такую квартиру. Сказала, что художнице необходим полёт. Вот и летает рыжая эльфина над побережьем, набережной и гладью озера, едва открывая колдовские глаза. Парит в полном одиночестве, – тяжело вздохнул, терзаясь совестью. – Прости, девочка, но у меня не было иного выхода!»
Опустил голову в раскаянии, вспомнив события двухлетней давности.
– …Ты уверен, Майки?
Побледнев, смотрел на ассистента и близкого друга, Майкла Майера.
– Ошибки быть не может?
Майк отрицательно покачал черноволосой головой.
– Его не должно быть. Ей едва семнадцать! Она слишком юна и истощена – он её убьёт!
Друг согласно кивнул, тяжело вздохнув, поднял страдающие агатовые глаза.
– Я понимаю тебя и сочувствую. Придётся изыскать щадящий метод, что нивелирует процесс и последствия. Медикаментозный, понимаешь?
Майер резко вскинул голову, протестуя глазами.
Серж успокоил, выдохнув и закрыв на миг глаза:
– Да, возможны осложнения и трудности с дальнейшим зачатием, но пока она молода, это ей ни к чему. Здоровье и молодой организм возьмут своё – всё будет в порядке, уверен. Подумай, взвесь, полистай справочники и вечером сообщи о своём решении, прошу. Сам его просто не могу принять! – стиснул скулы, отвернувшись и скрывая отчаяние. – Не могу.
Майк подошёл, положил руку на плечо, сжал и пошёл к двери.
«Всё сделает, как надо. Понял. Светочка ещё не готова стать матерью. Не в этом возрасте. Не с её состоянием здоровья. Не сейчас».
Всё получилось.
Внезапное кровотечение отнесли к резкой смене климата, а его обильность – к особенностям девушки.
Никто ничего не узнал. Срок был слишком мал.
…Отвернувшись от окна, подошёл к кровати, погладил щеку дочери, в очередной раз восхитившись шелковистости кожи, наклонился, невесомо поцеловал в уголок губ и беззвучно вышел. Оставил дверь приоткрытой – договоренность двухгодичной давности: вдруг её накроет истерика.
Едва его шаги стихли на лестнице, она открыла глаза, неслышно встала, прошла к бюро, достала коробочку. Сев на кровати, не включая лампы, стала перебирать сокровища. В неверном свете они окрасились в лунный цвет: кольца, серьги, браслеты, подвески, кулоны, броши и колье. Не драгоценные – подарки Стаса. Приезжал, удивлял безделушками, на которых неизменно присутствовали ромашки. Целая россыпь белых реснитчатых цветов! Цветов её счастья.
Надевая, вспоминала историю каждой вещички, как надевал на шею или руку, вдевал в уши или застёгивал на щиколотке. Смеясь сквозь безмолвные слёзы, надела все сразу! Даже на пальчики ног. Едва сдерживая крик отчаяния, повалилась в подушку, и там не смея кричать и громко плакать.
«Папа услышит, а ему сейчас не до меня. Он так маму любит, хоть и по своей природе “иной”, как она объяснила два года назад. Как же я тогда удивилась! Выбрав момент, Соня рассказала о сыне Филиппе, тоже “ином”, и о его любви – Марине, той зеленоглазой худенькой девушке, что я видела мельком у Антонины в саду. Не рассказала лишь, куда сын пропал. Наверное, погиб, потому и плачет до сих пор ночами. А ещё по Максиму. Так и не смогла забыть! Папа знает о её романе, но великодушно простил и по-прежнему обожает жену. А как любит малышей…»
Лежа в кровати, устремила взгляд сквозь стеклянную стену на лунную дорожку озера.
Услужливая память тут же вернула в тот день, когда нога впервые коснулась канадской земли.
– …Светочка! Доченька! Родная!
Знакомый голос заставил искать его среди толпы.
«Вот она!»
Радостно таща за собой багаж, Света шла по мраморному полу терминала аэропорта, смотря в счастливые глаза Софии.
Протянув приёмной матери руки для объятий, заметила под расстёгнутым пальто на тонком платье в области груди мокрые пятна. Покраснела, смутившись, замешкалась, не зная, как поступить.
– Не волнуйся, мы бочком обнимемся, родная! Молоко не успела сцедить. Кормлю сразу двух, много его, – прижалась, несколько раз поцеловала в пунцовые щёки, гладя по рыжим локонам, лаская милое веснушчатое лицо дрожащими пальцами. – Радость моя! Светочка! Такая сияющая, пылающая! Настоящая американка! Ирландка! Правда, Серж?..
Подошёл, нежно обнял жену, поцеловав в губы, тайком под пальто потрогал налитые груди.
– Не увлекайся, им это не по нраву! Не развращай дочь и прессу! – журила, а сама таяла от счастья. – Идёмте отсюда! Домой, к детям.
Взяв обоих под руки, прислонялась головой к обоим, не смахивая слёз с узкого похудевшего лица, на котором горели большие серые глаза.
– Любимые! Наконец-то мы семья! Вместе. Все дома.
Огромная машина-крейсер сервиса аэропорта ждала на пандусе и, едва расселись в просторном салоне, плавно тронулась с места, стремительно и легко наращивая скорость.
Серж достал из бара серебряное ведёрко с шампанским и разлил вино по бокалам.
– За воссоединение семьи и будущий оглушительный успех, родные мои девочки!
Как только подъездные серпантины были пройдены, элегантная красавица американского автопрома рванула со свистом в город.
За считанные минуты долетели до высотки возле озера.
Через сутки, проводив Сержа в клинику, женщины стали беседовать обо всём без запретов и ограничений, расспрашивать, заглядывая в глаза и души.
Тогда Софи решилась на полную откровенность и показала прошлогодний снимок малышей, смотря непонятным взглядом: то ли волнуясь, то ли в чём-то сомневаясь.
«Двойня! – ахнула Светка, рассмотрев и поняв. – Только второй такой малюсенький! Видно, как за него до сих пор переживает мама. Комочек крохотный…»
Как смогла, поддержала, обняла, успокоила, пообещала заботиться и быть внимательной к братишке и сестрёнке.
– …В тот трудный и важный для нас период, помощница и коллега Сержа, Николь Эме, вызвалась помогать. Это было своевременно и кстати: живя неподалёку, смогла стать на время, практически, членом нашей семьи. Так и вышло: она вызвала мужа одиннадцатого марта, когда у меня начались схватки.
Клиника «встала на уши»! Как они бегали!.. В Союзе так бегают только в одном случае – если пациент умирает.
Рассказывая, Соня вздохнула, вспомнив непростое время.
Света старалась не отвлекаться, не смущаться и не хихикать, а внимательно слушать – повторения разговора могло не быть.
– Не мучилась. Через пять часов родилась девочка, почти два с половиной кило. Такая красивая: тёмненькая, длинненькая, как куколка!
Николь была второй после отца, кто новорожденную подержал в руках.
Потом стало твориться что-то непонятное. Врачи побледнели, лопотали, бормотали, советовались. Второй плод задержался, не желая выходить.
Тогда я и пошутила, мол, пусть досиживает там.
Посоветовались по телефону с кем-то из другой клиники.
Прилетел на вертолёте через час и огорошил медиков так, что те просто попадали, где стояли:
– Второй плод семимесячный. Один случай на миллион рождений. Второй ребёнок – результат диссонансного «дуплетного» зачатия: оплодотворение произошло, спустя два овуляционного цикла после первого. Суперфетация в чистом виде!
– Получается, моя матка продолжала вырабатывать яйцеклетки! Потому я и забеременела вторым малышом, уже находясь в положении. Итог: дочь доношенная, девятимесячная, а второй плод семимесячный.
Серж тогда покрылся красными пятнами под взглядами коллег и тихо признался:
– Даже не допускал такой мысли, когда любил беременную жену: просто был осторожен, боясь повредить малышке.
Врачи смеялись, смущались и чесали головы.
Прилетевший специалист успокоил всех:
– Любите своих беременных жён и дальше. Этот случай отныне будет описан в специальной литературе, как уникум Канады! Не припомню чего-то подобного за всю историю медицины в стране, но в мировой практике есть прецеденты.
Спустя три недели, второго апреля вечером, наш мальчик попросился наружу.
Весь срок я лежала под пристальным наблюдением врачей всех мастей, съехавшихся из разных клиник и институтов.
Серж, как мог, ограждал меня от наплыва интереса, ограничивал жёстко и прессу, прознавшую «об уникальном случае в истории акушерства и гинекологии страны и обеих Америк». Клиника была оцеплена двойным кольцом охраны, покой обеспечили.
Новорожденная дочь не покидала стен клиники – я кормила сама, по-старинке, не поддаваясь ни на какие уговоры поберечь силы для второго малыша.
Николь помогала, чем могла, боялась отойти даже на минуту.
Когда я скорчилась от боли, вздрогнули все:
– Критический период – восемь месяцев плоду! Господи, помоги!
В ближайшей церкви заказали срочный молебен и, помолившись, приступили к операции – медлить нельзя.
Спустя час, слабенький писк огласил коридоры клиники, и все вздохнули с облегчением: «Жив!»
Мальчик был так мал, что боялись вздохнуть рядом, но он дышал!
Начались долгие месяцы реанимации, реабилитации, кувезов, процедур, страхов и отчаяния.
Меня держали отдельно и не подпускали к ребёнку, лишь иногда позволяли посмотреть сквозь стекло бокса для недоношенных. Было жутко: сын был не больше моей кисти руки!
Когда Торонто покрылся буйным цветением кустов, деревьев и клумб, мальчик был вынут на воздух и самостоятельно задышал, уже не синея и не задыхаясь – кризис преодолён.
Мне позволили, наконец, поселиться с сыном.
Самое страшное осталось позади, как и всеобщее внимание: врачей, прессы, телевидения и любопытных. Кого интересует простой новорожденный мальчик?
Когда ехали на заказанном лимузине всем семейством домой, Серж не смог сдержать счастливых слёз и, уткнувшись в моё плечо, глухо разрыдался…
Отпив остывший чёрный кофе, Соня помолчала, вспоминая подробности.
– Время выдалось нелёгкое, нервы сдавали и у нас, и коллег, и друзей-соседей, что присматривали за нашей квартирой и кошкой.
После беседы Света на цыпочках подходила и смотрела на две кроватки, хлюпала носом, радуясь и планируя: «Как лучше: написать или слепить? Тогда и то, и другое».
Наблюдала, улыбаясь сквозь слёзы, и с тоской думала о Стасике:
«Как он там?
Мне даже звонить не разрешают: “Адаптируйся в одиночку, переживи, переверни душу на здешний лад, стань своей, истинной канадкой. Когда свершится, сама поймёшь: кому звонить и куда – сердце подскажет истинный путь. А пока за тебя говорит тело, дорогая”. Вот так.
Да уж, тело не молчит, это точно. Часто накрывает волна такого жара, что приходится идти в ванную и… А что делать, если Стас теперь так далеко? И его любовь».
Тяжело вздохнув, очнувшись, погрузилась в счастливые хлопоты, заботы о братике и сестричке.
– …Когда детишек назвали, родители? А то, всё «крошки» да «малышки» они у вас тут по году, а то и больше, бегают, – мягко улыбаясь, покосилась на мать. – В чём проблема? В Союзе с этим не тянут: едва забеременели – имя готово!
– Здесь обычно не торопятся с этим, – рассмеялся отец. – Пока не окрестят ребёнка, зачастую жутко ссорясь и споря, какое имя выбрать, кому из родичей отдать уважение и долг, так и ходит в «baby»! Вот и мы не торопились.
– У нас было время подумать, – мама была тихая и… странная какая-то.
…Крестины тогда запланировали на конец июня – главе семейства нужно было срочно уехать.
Николь, вновь вызвавшись помогать, следила за Софи неотступно: Серж попросил.
– Возможна тяжёлая послеродовая депрессия – жена нервна по своей природе.
Оказался прав: Соня часто стала плакать, вздрагивать, словно видела кого-то рядом, бледнеть, едва слышала плач сына-крошки.
Дождавшись друга, Ники всё ему рассказала, как ни противилась душа женщины, сочувствуя и понимая мать.
Нахмурившись, тяжело вздохнул и… вызвал опытную няню из бюро.
Тут же увёз жену на несколько дней на острова.
Вернулись бледные, молчаливые, потрясённые и… ещё больше сблизившиеся, буквально сросшиеся телами и душами.
– …Доченька, мы с папой не сразу определились с именами для малышей, пришлось много думать – были на то особые причины, – тихий голос Сони насторожил Свету. – Дочь назвали именем нашего пропавшего сына Филиппа. Дома зовём по-простому – Пиппа…
Странно взглянув, будто нырнула в девичью душу, умоляюще посмотрела, словно говоря: «Молчи!»
– А сына назвали Максим. Макс по-здешнему…
Услышав имя, Светка стиснула скулы, еле сдержав вскрик. Под скатертью сжала кулаки так, что маникюр прорезал кожу ладоней.
«Боже!
“…А его назовёшь его именем”, – слова Марины, когда выходила из сада Антонины.
Сказала Соне! В тот миг уже знала, что свекровь забеременела вторым ребёнком от Макса? Она что, ведьма!? Как увидела?..»
Дико сжала эмоции, выдохнула и спокойно улыбнулась матери.
– Пиппа и Макс? Красиво. Мне нравится. Так звучно! Старой доброй Англией веет! Словно из архаического викторианского романа имена взяли! Отличный выбор, родные!
Выдержав роль с честью, тут же опустила глаза на вышивку скатерти, только бы не видеть страдающих глаз мамы.
Когда Серж уехал по делам, Соня рассказала вкратце о гибели Максима. Саму суть. Постаралась выбрать такие слова, чтобы не ранить дочь: «Ей и без того есть, о ком плакать».
…Поднявшись в комнату, Света рухнула в полной прострации на кровать.
«Вот это любовь! Как же сильно надо было полюбить Максима и как страстно захотеть от него ребёнка, что заставила организм вновь заработать на созревание ещё одной яйцеклетки! И она созрела и спустилась куда положено, и дождалась того, кто её оплодотворил. Потом прикрепилась, рядом с уже имеющимся плодом, и стала расти. Вот это сила любви! Или божий промысел?
Зная, что Макс обречён, Господь сжалился над ним и подарил сына. Только не узнал парень о нём. Не успел. Никогда не подержит в руках. Не увидит, как сынишка растёт и взрослеет, как называет папой Сержа, не услышит, как ночами плачет любимая, не сумевшая забыть его ни на миг. Может, Максим видит и радуется и продолжает любить даже по ту сторону жизни, существовать ту сторону счастья? Как грустно…
Слёзы хлынули из глаз ручьём. Старалась изо всех сил научиться плакать беззвучно.
– Успокойся, Бельчонок. Теперь живёшь в доме, где есть малыши – не стоит им видеть и слышать чей-то плач. Нужнее любовь и счастье, и они будут обязательно! Приложу максимум усилий для этого. Я вас буду любить ни как братика и сестричку, а как собственных крошек.
Стасик недосягаем, значит, мне не быть матерью. Если не сможем быть вместе, ни от кого другого не рожу! Клянусь! Отныне, вы мои дети и наследники, моё потомство, моя родословная».
* – Господи…
** – …Рыжик! Бог мой!..
*** – Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!
Август 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/15/2202