(фрагменты из повести "Таманские горы")
Александр Квиток
Приближался конец месяца, а это значило, что скоро мы отсюда снимемся и уедем. Сначала в Анапу – отчётность сдать и продуктовые запасы возобновить, а потом намечалась новая стоянка отряда – в приморском хуторе под названием Кучугуры.
В субботу я пошёл в станицу с надеждой на свидание с Вероникой. Ещё горели на моих покусанных губах её жаркие поцелуи, и теплилось во мне ожидание предстоящей близости с желанной женщиной. Она ведь обещала что-нибудь придумать.
На танцплощадку я вошёл совершенно трезвый, душа не желала принимать допинг. Слишком много вина было выпито в рыбный день. В дальнем углу площадки заметил Танюшу с той же девушкой и с тем же лысым крепышом. Она танцевала то с девушкой, то с крепышом. Танцор из этого лысого мужика был никудышний, и я видел, как маялась Танюша, с трудом передвигаясь с ним по площадке. «Победу» он водить умел, а вот водить девушку в танце у него получалось неважно. Впрочем, мне что до этого за дело, пусть себе хороводятся. Девушкам надо выходить замуж своевременно. Нельзя разбрасываться женихами, хотя бы и лысыми.
За оградой танцплощадки заметил промелькнувшую среди деревьев Веронику, но не был уверен, что это она. Собрался выйти проверить, но запустили хорошую музыку и объявили «белый танец». Вальс я любил танцевать, а потому приостановился. Из дальнего угла через площадку в мою сторону решительно направилась Танюша. Неужели меня пригласит? Мне этого не очень-то хотелось. Выручила вынырнувшая откуда-то сбоку Дина-итальянка: пригласила меня, и я с удовольствием взял её за талию.
– Добрый вечер, Дина, – сказал я ей уже в танце и притянул её к себе. Она охотно поддалась, и я ощутил все её выпуклости в тесном соприкосновении. Оп-па! Сообщил ей застарелую новость: – А Васи сегодня не будет.
– Ну и что? Я ведь тебя пригласила…Ты же не против? – улыбаясь, вопросила она.
– Нисколько! С тобой я готов танцевать…всю жизнь! – выпалил я восторженно и понял тут же, что зря ляпнул языком. Не надо бы, даже шутя, заглядывать в такие далёкие перспективы. Футурист-самоучка нашёлся, понимаешь. Женщины не всегда шутки воспринимают, как шутки. Да и не только женщины…
Дина, похоже, уловила только долю шутки. Ласково улыбнулась и задала мне закономерный вопрос:
– Как это понимать? Ты серьёзно или шутишь?
– Это я так серьёзно пошутил, – сострил я, но мой юмор мне самому не понравился.
– Всё бы ты шутил. А если серьёзно? – Дина уже говорила вполне серьёзно, без улыбки, и интерес к моему ответу у неё на лице обозначился нешуточный.
– Ты же другого любишь, Дина, – напомнил я ей о недавних симпатиях к Васе. – А я здесь вообще сбоку…
– Это было давно и неправда, – теперь уже шутила, а может быть, и не шутила, Дина. – Кого любить сегодня или завтра, это я сама буду решать.
В подтверждение своих изменившихся симпатий она ещё крепче прижалась ко мне, чтобы я не сомневался в её решении. Языком тела она сообщила мне, что сегодня я ею любим, или, по крайней мере, не буду отвергнут.
Музыка закончилась. Придерживая Дину за локоток, я отвёл её с площадки к забору. Она сильно прижимала мою руку к своей талии и неохотно отпустила её. Вот он, выразительнейший язык тела, такой понятный лучше всяких слов!
Мы стояли молча. Я не знал, что говорить, потом из вежливости спросил Дину:
– А как ты живёшь, вообще-то говоря, Дина?
Она говорила что-то не очень весёлое о своей жизни, из чего было ясно, что девушке не хватает хорошей большой любви. Боже мой, да кому же её хватает?!
За забором ещё раз промелькнула Вероника, и теперь я узнал её, ибо обозначилась она слишком явственно, пренебрегая конспирацией и желая, чтобы я её увидел. Дина продолжала что-то говорить о своей жизни, а я, извинившись, отошёл от неё, и она, умолкнув, недовольно смотрела мне вслед, – это я чувствовал кожей.
Веронику я с трудом нашёл в темноте, устремился к ней с намерением обнять и поцеловать, но она чертовски изящно уклонилась от моих объятий и приложила палец к губам.
– Тише, Сашок, давай не будем…Я на минутку… – тихо сказала она с оттенком виноватости в голосе. И дальше поведала о невозможности наших встреч, печально и кратко. Родичи узнали о нашем с ней свидании и сделали ей суровое назидание на тему морального облика невесты, проводившей жениха в армию. Как узнали? А у нас вся станица уже на другой день знает, кто с кем, кто в чём, и куда, и зачем…Очень жаль!..И мне тоже очень жаль!
Ладно, может быть, это и к лучшему. Пусть солдат спокойно служит, а невеста, возможно, сохранит ему верность. Но не был я уверен, что она останется верной: уж больно темпераментная женщина. Ну, это уже без меня, если что и будет, то без меня.
А Дина – хорошая девушка, это моя одноклассница…Вот как? Ладно, я это учту.
Мы попрощались с Вероникой, и я вернулся на танцплощадку. Дина пристально смотрела на меня, потом улыбнулась и сказала:
– С ней тебе лучше не встречаться. У неё очень ревнивый жених. Вернётся из армии – может и побить.
– Да-а…Тут у вас ничего не скроешь и нигде не скроешься, – возмущённо и в то же время восхищённо высказался я. – В каждом дворе сидят агенты ЦРУ.
Невдалеке стояли малолетки Катя и Нинка. Я помахал им рукой, они помахали мне в ответ, и отчего-то весело рассмеялись. Дина оглянулась на них, потом повернулась ко мне и спросила:
– Ты проводишь меня?
– Конечно, моя хорошая, – сказал я, – но не сейчас. Ещё немного потанцуем, если ты не против.
– Да я с удовольствием…
– Вот и отлично.
Как раз заиграли танго, и это удивительнейшим образом совпало с моим желанием. Танго я любил танцевать больше, чем вальс. А сейчас над тацплощадкой отбивало чёткий красивый ритм аргентинское танго «Кумпарсита».
– Разрешите вас пригласить? – я с резким наклоном головы и слегка щёлкнув каблуками (почти по-офицерски), стал перед Диной. Она положила мне руку на плечо, я свою руку – ей на талию, и мы пошли танцевать прощальный танец – аргентинское танго, мой любимый танец. Я уже знал, что продолжения романа с Диной у нас не будет. Откуда знал? Сам не знаю. Ей тоже подошло время думать о замужестве, это всё я интуитивно уловил по некоторым неуловимым признакам, между слов, и ещё – по интонациям. И ещё, чёрт-те знает, по каким приметам.
У неё на лице было написано, что ей хочется замуж. Написано было невидимыми чернилами, но я их прочитал, эти желания. Я не собирался морочить девушке голову, тем более, что скоро мы уезжали из этих мест насовсем. Да ещё где-то глубоко, но ощутимо, таилась да не затаилась наглухо, лёгкая обида на Дину за то, что меня она выбрала уже после того, как Вася исчез из её надежд. Вчера Вася – сегодня я...Не-а, не пойдёт. Любовный треугольник развалился и восстановлению не подлежит, даже в изменённом виде.
Танго сам по себе красивый танец, а если ещё танцевать с импровизациями, то получается просто великолепно. Дина танцевала легко и послушно повиновалась моим направляющим движениям и лёгким намёкам. Ничего я не говорил вслух, а она как будто слышала меня и делала то, что угодно было мне и музыке танца. «Вот здесь крутнёмся и движемся обратно», – говорил я мысленно, останавливался, и Дина, уже готовая к повороту, стремительно и красиво делала резкий круговой разворот, и мне приходилось весьма крепко держать её за талию, не позволяя ей вырваться из захвата с центробежной силой. Я менял длину шагов и направление движения, иногда мы останавливались после поворота, и я наклонял Дину от себя, и в такт музыке мы делали несколько качающих движений, и при этом она находилась сбоку, справа по моему борту. Потом опять разворот, и мы идём в другую сторону, я держу Дину за талию, но не перед собой, а немного сбоку, потом резко перемещаю её к себе лицом, мы останавливаемся и я тянусь к губам партнёрши, как бы пытаясь её поцеловать, но она отклоняется и в такт музыке мы делаем эти движения несколько раз, в ритме танго, и далее снова круговой разворот, и мы широкими шагами идём в любую, выбранную мною сторону.
Я вижу лицо Дины – оно разрумянилось, глаза блестят, на губах лёгкая торжествующая улыбка. Ловлю на себе её восхищённый взгляд и понимаю – она уже влюбилась в меня. Как мало надо женщине, чтобы поменять направление своего влюблённого взора! Вчера был Вася, сегодня – я. И теперь я уже сомневаюсь, кого она предпочтёт, если вдруг Вася вот сейчас сюда заявится.
Наш танец не остался незамеченным. Большинство танцующих пар, а танцевали, в основном, девчонки с девчонками, прекратили танцевать и отошли в сторону. И заканчивали мы с Диной наш танец вдвоём, никто нам не мешал, просторно стало на площадке и легко на сердце. Под конец мы сорвали редкие аплодисменты, если и не за красоту исполнения танца, то за наглость – скорее всего. Видел, как хлопали девчонки-малолетки, и помахал им рукой. Весело, почти восторженно, они помахали нам в ответ, теперь уже обоим.
Дина жила совсем недалеко от центра станицы. После танца она так и не выпускала моей руки из своей, а когда шли по улице, то прижалась ко мне, положив голову на плечо.
– Как мы здорово танцевали! – слегка охрипшим голосом воскликнула Дина.
– Ты молодец, Дина! С тобой легко танцевать, – похвалил я девушку и даже в темноте заметил, как она, и без того цветущая, расцвела от похвалы.
Вскоре мы остановились.
– Здесь я живу, – Дина показала на белеющий за забором, среди деревьев, дом. – Посидим немного…Не уходи.
Я и не собирался уходить сразу. После сблизившего нас танца мне вообще не хотелось уходить.
Мы присели на лавочку возле калитки. Такие лавочки возле заборов и калиток я видел по всей станице, перед каждым домом. Я взял руку Дины, подержал её в своей руке, поцеловал несколько раз. Дина смотрела настороженно, спросила после долгого молчания:
– А меня?..А меня ты бы мог поцеловать?
Она смотрела из темноты большими своими глазами и медленно надвигалась на меня всем телом. Я не без приятности почувствовал, как упёрлась она грудью в моё плечо и продолжала придвигаться всё ближе.
Я крепко сжал её руку, она тихо ойкнула, видимо, от боли. С рукопожатием я перестарался.
– Прости, Дина! Прости меня, моя хорошая! Очень хочу тебя поцеловать, но не могу, – сказал я ей слова, после которых она перестала прижиматься и отпрянула от меня.
– Почему!? – с горьким недоумением воскликнула Дина.
– Боюсь я.
– Меня боишься? Скажи, меня боишься? Почему?
– Не тебя боюсь, Дина…Себя боюсь. Не смогу от тебя оторваться, если,...если поцелую. Не смогу остановиться...
– Ну и что? И не останавливайся…Делай со мной, что хочешь…Слышишь?..Что хочешь!
Надо было уходить. Девушка возбудилась, и это действовало на меня тоже возбуждающим образом. И я боялся, что не удержусь и здесь же на лавочке…А мои эстетические наклонности не позволяли мне к этому склониться. В моём воображении возникла неприглядная сцена соития на лавочке…Не-а, не пойдёт. Не эстетично будет…К тому же, в моём нынешнем настрое настойчиво звучало взятое на себя обязательство: не морочить девушке голову, ничего не обещать и не давать никаких поводов к иллюзиям. Но, как же трудно, однако, сдерживать естественное влечение молодой плоти!
Я сказал ей всё, как есть:
– Уезжаем мы скоро, Дина. Через два дня…Такова геологическая жизнь. Сегодня здесь – завтра там, а послезавтра и сами не знаем, где будем.
– Несправедливо всё так…Ты мне понравился и вот,…и вот теперь расставаться… – почти простонала она.
– Ты мне тоже понравилась,…ещё на вокзале, – напомнил я ей наше знакомство. Она грустно улыбнулась, а я спросил:
– Васе передать что-нибудь?
– Привет передай. И счастливого пути всем геологам, – девушка уже справилась с волнением и взяла себя в руки.
Сидеть рядом с расстроенной девушкой и при этом испытывать чувство вины за расстройство её чувств для меня было слишком тягостно. Всему своё время. Время свидания подошло к концу, теперь пришло время прощаться.
– Хорошая ты девушка, Дина, – сказал я, вставая. – И так не хочется от тебя уходить…
Всплыла в заготовке следующая фраза: «Так и сидел бы с тобой здесь всю жизнь», но сдержался, не ляпнул, какой-то тормоз сработал. Помолчал немного и ещё сказал:
– А уходить надо. До свиданья, Дина.
– Прощай, Саша, – Дина тоже встала и открыла калитку. Я постоял недолго, глядя ей вслед, пока она не скрылась в доме. В одном из окошек вспыхнул свет. Ну, что же? Дина уже дома, я проводил её, как и обещал. Других обещаний не давал. Во всём мне хотелось оставаться честным и, пожалуй, это мне удавалось.
Из станицы я уходил не бодрым энергичным шагом, как ходил всегда по степным дорогам, а в спокойном прогулочном темпе. Всё-таки тяготило меня некоторое чувство вины перед всеми оставшимися здесь станичными девушками, особенно перед Диной. Зачем я устроил это красивое расставание с аргентинским танго? Не собирался морочить девушке голову, а заморочил. Красивыми словами, красивым танцем, нежными прикосновениями…Но ведь нам было очень хорошо – и ей, и мне! Недолго это длилось, но было так прекрасно! Может быть и не напрасными были все мои хождения сюда, в станицу, да и на свидания с Танюшей тоже? Эти несколько счастливых минут – красивые движения в танце с красивой девушкой, её послушное тело в моих руках, её горящие щёки и блестящие восторгом глаза, и уже в конце танца – влюблённый красноречивый взгляд - разве забудутся эти минуты!? Может быть, ради этих минут и проживаем мы жизнь из шести-восьми десятилетий, кто больше, а кто меньше? Не верилось мне, что счастье можно растягивать на годы, даже на месяцы – и то вряд ли. Не верилось тогда, не поверилось и позже. Может быть, это и есть главная ошибка всех соискателей счастья – дожидаться долгих, явственно ощутимых, недель, месяцев, годов и десятилетий блаженства, в то время как всё умещается в пролетающие мгновения.
И если переменчивость чувств, наблюдаемая мною сегодня у Вероники и у Дины-итальянки, можно было как-то объяснить, и я это уже сделал чуть выше, то переменчивость своих чувств я до конца не понимал. Только что страстно желал эту женщину, и вот – она готова отдаться, а я уже не хочу. Укрощение плоти – разве это возможно?
Объяснять всё врождённым эстетством – было бы неверным, пожалуй. Что-то здесь от ребячества, от самодовольства, от игры и от капризов «августейшей особы». Но невозможно в ранней молодости совсем обойтись без игры и заблуждений. Что-то необъяснимое, глубоко спрятавшееся, не поддающееся сиюминутному пониманию, сидело во мне и возникало внезапно в виде полосатого запрещающего шлагбаума (опять шлагбаум!) с надписью красными буквами: «Стоп! Дальше нельзя!» Неужели голос совести?
Но не было в моих намерениях ничего бесчестного, ничего такого, что можно было бы втиснуть в шаблонное и формально (но не по сути) осуждаемое на собраниях «моральное разложение советской молодёжи». Так почему же дальше нельзя? И откуда чувство вины? И что это я такой весь из себя противоречивый? Я не знал, и потому поиски ответов на возникающие вопросы опять отодвигал в будущее – всему своё время, и время всякой вещи под небом.
Ещё не время задавать самому себе слишком много вопросов, тем более не время отвечать на них. Но сам процесс анализа своих действий и поисков ответов на вопросы мне был по душе, и как же я мог от него отказаться? Ладно, поживём – увидим и услышим. А сейчас можно спокойно сказать себе, как я уже делал неоднократно: «Какие наши годы!»
21.11.2012