На фото: хариусы.
Причалили к плоскому галечному берегу перед впадением Становой речки.
Время перевалило за полдень и пора бы организовать какой-нибудь обед. Но Борису не терпелось проверить клев хариуса. Он с удочкой и с рыболовной сумкой на плече собрался пройти берегом Становой. Георгий пока копался в своем рюкзаке, что-то отыскивая.
– Вы как хотите, а мне в первую очередь надо осмотреть подмоченную фототехнику,- сказал я и, торопясь стал развязывать узел с вещами.
Вытащил плащ. Расстелил его на мелких с примесью песка камешках, и положил фотоаппарат «Искру» и фоторужье. Коробочку с маленькими плоскогубцами, с отверткой и надфилем я всегда брал в дальние путешествия и походы, поэтому разобрать аппаратуру большого труда не составило. Другое дело – будет ли работать после сборки? Меня беспокоили крохали: «Не намокли ли они?» Конечно не те, что вниз по течению убежали от нас, а те, которых снял на пленку. Со скрипом перемотал пленку в кассету, открыл крышку, оттуда – кап, кап, кап. Кассета снаружи тоже оказалась мокрой. «Искра», похоже, меньше пострадала, но футляр внутри местами оказался подмоченным. «Может, вода не успела проникнуть в механизм», - утешая себя, положил на просушку. С фоторужьем – сложнее: отсоединил приклад, выкрутил телеобъектив. К линзам, похоже, вода не попала, а вот сам фотоаппарат накупался порядком. Пришлось весь разбирать. Все детальки разложил на плаще. Хорошо, что солнце, словно желая помочь, в моей беде, было яркое и жаркое.
Подошел Георгий. В одной руке у него кружка с водой, в другой – пряник.
– Так, по всему видно, обед надолго задержится. Ты бы тоже малость подкрепился, - сказал он.
- А Борис еще не вернулся?- спросил я, поднимаясь с плаща.
- Борис обнаружил маломальскую тропу и по ней подался к какой-то речке Коровихе. Говорил, что она километрах в двух отсюда впадает в Убу Становую. «Самый хариус там»,- хвалился он. Так что на уху можно надеяться,- и Георгий отправился к месту нашей стоянки, где возвышалась куча сухого наносного мусора.
В этой куче все сгодится для костра: палки, ветки, коряги, кора, содранная со стволов. Я на всякий случай плащ придавил крупными гальками, чтобы вдруг налетевший ветер не разбросал винтики и мелкие детали, и тоже подошел к месту нашего стана.
– Ну, что, Георгий, сходим к Становой, попробуем поймать хариуса,- сказал я, взяв свою удочку с легким бамбуковым удилищем, и мы пошли к шумевшей речке.
Течение Становой быстрое. Вода с каким-то зеленоватым оттенком, и на ощупь, по сравнению с основной Убой, холоднее.
– Вот в таких реках с кристально чистой водой и холодной, словно, из родника, в основном и водица хариус,- сказал я.
- Как ты думаешь, червей здесь можно найти?- осматривая берег, спросил Георгий.
- А, почему бы тебе не попробовать на мушку.
- Понимаешь, никогда не рыбачил я на мушку, привык на Иртыше ловить чебаков и пескарей на червя, или на кузнечика.
- Да, хариуса уметь надо ловить, осторожный он, не всякая мушка ему понравится, - согласился я.
Георгий подошел к кочке, поросшей травой, стал палкой расковыривать.
- Найдешь червей, или не найдешь, в общем, как хочешь, а я немного пройду выше. Поглядывай иногда на мой плащ. Как бы медведь не подошел, а то все винтики и шестеренки смешает с песком и камнями,- сказал я на всякий случай.
Метров двести я прошел по той же тропе, по какой ушел Борис. Тропа мало хоженая, вернее малоезженая: кроме следов от кед Бориса, на сырых участках просматривались несвежие следы от копыт лошадей. Похоже, рыбаки-харюзятники ездят верхом на конях. Конечно, как говорили, рыбы там уйма и, наловив пару ведер, на коне только и привезешь. Выбирая омутки с медленным течением и не высовываясь близко к воде, я стал делать забросы. Тихо мушка опускалась на воду и медленно плыла к быстрине. Бросив пару раз и, не заметив поклевок, я перешел к другой заводинке с торчащим светлым камнем, за которым у поверхности воды билась мошка. Медленно опускаю мушку и, кажется, не успела она лечь на воду, как моментально исчезла в образовавшейся воронке. Леска натянулась и, разрезая воду, устремилась от камня. Рукой через удилище я почувствовал поклевку крупной рыбы. «Как бы не сошла!» - без рывков, медленно тяну к берегу. Леска – как струна. Вот в прозрачной воде у самого берега сверкнул чешуей бок, и я выкинул на траву крупного хариуса. Красавец! Держу в руках и, ощущая сильные толчки, любуюсь: чешуя цвета старого серебра, спина и бока усыпаны черными пятнышками, высокий спинной плавник, словно флажок, с яркими пятнами. Парные его плавники красные. Броский наряд дополняют буроватые пятна по бокам. Хариус как будто пытался понять, куда из водной стихии попал. Немигающие глаза выражали не то недоумение, не то задумчивость. Рот открывался и закрывался, глотая воздух, а надо бы в этот момент – воду. «Извини, придется все же тебя сварить в ухе. Был бы ты маленький, несмышленый, отпустил бы в речку, чтоб подрос, а тебе-то уж куда расти?!»- высказал я все это. В знак согласия, закрыл он рот и перестал биться в руке. «Еще бы пару таких рыбин, и уха была бы царская»,- подумал я и мушку опустил в это же место. Рыбаки-харюзятники утверждают, что крупные хариусы держатся парами. Поймал одного, лови другого. Со временем крупный хариус становится хищником и не прочь заглотить какого-нибудь зазевавшегося малька. Сторонятся мелкие рыбешки крупных хариусов. После нескольких забросов наживки, поклевки не последовало. Беспокоясь за разобранные фотоаппараты, я вернулся к стану, удивив Георгия пойманным хариусом. Он, довольный моим уловом, сразу же коробком спичек измерил хариуса.
– Семь с половиной коробков – это получается почти сорок сантиметров,- подсчитал он и, расстегнул футляр фотоаппарата. – Давай сфотографирую тебя с хариусом, а то рыбакам да охотникам не очень-то верят, будем хвастаться снимком,- сказал Георгий и ,выбирая удачный кадр, стал крутиться вокруг меня.
– Ты б, хотя бы немного отошел, а то получится хариус больше меня,- заметил я.
Чтобы рыбину сохранить до прихода Бориса, я выпотрошил и чуть присолил: жара стояла порядочная.
– Так что будем надеяться - Борис придет тоже с уловом,- сказал я и пошел собирать фоторужье.
А Георгий с удочкой пошел берегом вверх - ему все же удалось наковырять из кочки несколько червей.
– Когда мы подплывали сюда, я приметил подходящую заводинку,- сказал он.
Фотоаппарат «Искра» и разобранное фоторужье под палящими лучами солнца накалились так, что даже руки жгло от прикосновений. Влагу, конечно же, выпарило, можно не сомневаться. «Искру» я оставлял на просушку без пленки. Пощелкал затвором на разных выдержках – работает. Принялся за сборку фоторужья. Хорошо, что здесь сорок не видно, а то бы не досчитаться деталей, любят они воровать все яркое, блестящее. Дома у Бориса во дворе возле умывальника... то мыла не окажется, то зубной щетки. Можно подумать, что сороки самые чистюли из всех птиц живущих рядом. Собрал я фоторужье, пощелкал, и сам удивился, что ни одного винтика и никакой детальки не осталось лишней как это бывает, когда за ремонт берется не специалист.
Примерно через полчаса пришел с уловом Георгий. Ему удалось выудить всего лишь пару чебаков и небольшого харюзишку. Но даже и таким уловом он был доволен.
- На протоке Иртыша, иной раз, за полдня столько не поймаешь,- сказал он.
- Если, допустим, Борис придет без рыбы, то твой улов к моему хариусу добавим, получится хорошая уха,- подбодрил я Георгия и начал устраивать костер.
Георгий принялся выдирать из наносной кучи дрова. А вскоре пришел голодный и уставший, но довольный Борис. Он, как настоящий харюзятник, вытряхнул из сумки целую дюжину хариусов.
Правда, среди его улова такого большого, как мне попался, не оказалось. Предоставив Борису возможность отдыхать и выслушивать от нас хвалебные отзывы, мы с Георгием принялись чистить рыбу.
День подходил к концу, и мы решили не пускаться в плавание.
– Слишком уж поздний у нас будет обед, так что заночуем здесь, место подходящее, а вечером можно будет половить хариуса в Становой,- сказал Борис.
- Правильно, нечего тащиться к Коровихе. Во! какие здесь водятся, – взял в руки моего хариуса Георгий.
Сушняк из кучи горел в костре жарко и почти без дыма. Распространяя аромат и будаража аппетит, уха сварилась быстро. Георгий и на этот раз был в роли кока. Рыбу из ухи он выловил в чашку и сказал:
- Юшку выхлебаем, а потом будем рыбу есть, кто сколь захочет, ее порядочно, оказалось.
Расположились вокруг клочка брезентовой ткани, именуемой нами дастарханом. На нем – в центре котелок, здесь же лук, огурцы и самое лакомое – большая чашка с хариусами. Я и Борис с самого утра ничего в рот не брали и сразу же опустили ложки в котелок. Георгий, правда, успел пожевать пряников, запивая водой из реки, и сейчас, зажав в руке ложку и глядя на нас, вдруг сказал:
- С такой ухой не грех бы помаленьку выпить.
- Ну, что ж, может, никакой трагедии не приключится в нашем дальнейшем плавании,- отхлебнув пару ложек, поднялся Борис, вытащил из рюкзака бутылку со спиртом. – Только по чуть-чуть,- сразу предупредил он.
Борис с Георгием выпили и торопливо накинулись на закуску, хватали хлеб, лук, запивали сурпой. Глядя на них, я держал кружку, собираясь с духом.
– Выпей для профилактики, чтобы прогнать простуду. Считай, что в холодной воде накупались предостаточно, - заставлял Георгий.
- Пей, это ж совсем немного, это ж не какая-нибудь суррогатная водка, а спирт. Так что только на пользу пойдет,- стал убеждать и Борис.
- Ты же недавно лежал в больнице, видел, какое красное, полное лицо у главного врача Харитонова Игоря Дмитриевича, который постоянно спирт пьет, причем, не разбавленный,- сказал Георгий.
- Ну, я же не медик, не привычный к крепким напиткам, тем более к спирту, -оправдываясь, я плеснул в кружку воды.
Поддерживая в костре огонь, мы засиделись. Выхлебали сурпу, досыта наелись вкусной рыбы. Котелок с водой для чая снова повесили над костром.
Погода стояла отличная. Легкие облака, которые утром лежали над горами, растворились в беспредельной голубизне неба. Светило вечернее солнце и уже не пекло как днем. От воды тянуло свежей влагой. Настроение у каждого было хорошее. Никто, казалось, не думал о завтрашнем дне. Словно угадывая наше настроение, тихо запел чумазый котелок, обласканный языками пламени.
- Георгий,- обратился я, - вот глянь – вокруг такая красота! Художник, да и фотограф постарались бы передать ее, один при помощи кисти и красок, второй, используя фототехнику и способы печати. А вот ты, как музыкант, мог бы все это переложить на музыку? Могла бы потом она трогать душу, лиять на настроение? Для меня непонятно, как можно музыкой передать свежесть раннего утра, легкий ветер, плеск воды и щебет птиц. Я знаю, что ты сам можешь играть на многих музыкальных инструментах: на скрипке, на мандолине, на пианино, на трубе. А музыку сочинять тебе приходилось?
- Конечно, мне далеко до знаменитых композиторов таких, как Моцарт, Бетховен, Чайковский. Но тоже пробовал сочинять. Не многим дан дар сочинять, да и слушать, понимать музыку. Кого-то она может растрогать до слез, а кто равнодушно к ней относится Мы, живущие в деревнях и селах, привыкли к баяну и балалайке, а в больших городах люди в театрах часами слушают классическую музыку. Ну, а музыкой можно, конечно, передать и рассвет раннего утра, и шторм на море, и шум летнего дождя. Да вот, например, как здорово Римский-Корсаков передал музыкой «Полет шмеля». Вы же, наверное, слышали это произведение.
- Ты, Георгий, пожалуй, убедил. В природе, если прислушаться, всюду музыка, даже «кузнечик пиликает на скрипке», - согласился я. Вспомнить, хотя бы, вчерашний вечер, когда улеглись в палатке спать. Какой-то назойливый комар долго пел мне в ухо, как будто, без его пения я бы не уснул. «Рядом лежит человек, который знает толк в музыке. Лети к его уху. Может, он в музыкальное произведение вставит твою песню. А так шлепну тебя, и пропал талант»,- так мысленно рассуждал я, засыпая. Мне, как говорится, медведь на ухо наступил, ни на одном музыкальном инструменте не научился играть, - признался я. - Отец, вернувшись с фронта, привез трофейный баян. И я, как не пытался что-то сыграть, ничего не получалось. Мои сестры этот баян терзали, извлекая какие-то дикие звуки. А потом мать решила извлечь из него свою выгоду: сменяла на картошку и муку.
- Борис, а как ты относишься к музыке? – обратился к нему Георгий.
- Я считаю, что без музыки скучно было бы жить. Хорошая музыка может вызывать радость, ликование или чувствовать горе и, как говорили уже, выжимать слезу. Мне, например, нравится слушать виртуозов-гитаристов.
– Хватит, о музыке поговорили, пора заняться чем-нибудь полезным здесь,- поднялся Борис и на этот раз не удочку взял, а спиннинг. – Пойду к плесу покидаю, может таймень схватит,- сказал он.
Георгий принялся убирать со «стола» оставшиеся продукты и мыть посуду.
Пока солнце не скрылось за горами, я решил испытать фоторужье после просушки и сборки. Мне захотелось пройти берегом вниз по течению Убы. Но справа путь преграждала Становая Уба. Бурную и очень холодную, по скользким крупным камням, лежащим на дне, перебродить опасно. Лучше всего переплыть на лодке к левому берегу, хотя и туда придется преодолевать быстрое течение, которое может утащить далеко вниз. Изо всех сил налег на весло. Лодка от моих гребков виляет, словно уж на поверхности воды. Удалось все-таки приткнуться к каменным плитам противоположного берега. Вытянул лодку выше, где росла густая трава, и стал пробираться к густому темнохвойному пихтачу. Сыро и мрачно в лесу, и тишина такая, что казалось – никого живого. «Хотя бы, какая мышь прошмыгнула»,- подумал я, присматриваясь и прислушиваясь. Поднимаясь по склону выше, углубился в лес. Солнечные лучи лишь кое-где пробивались сквозь густую хвою. Под стволами деревьев – крупные папоротники и хвощи. Высокие старые пихты, приодетые в серые косматые мхи, доживают свой век. Перешагнул я трухлявую, одетую в зеленую шубу мха, валежину, которая во все стороны растопырила светлые сучки, того и гляди – кого-нибудь зацепит. За ней, спрятав свою красоту, из-под широкого резного листа папоротника выглядывал гриб-мухомор. Несмотря на плотную тень, красная шляпка гриба с белыми пятнышками резко выделялась среди зелени папоротника. «Хоть ты и красив, никто, кроме меня, пожалуй, не увидит тебя, никому ты не нужен, разве, что случайно лось набредет, откусит от шляпки кусочек. Говорят же, что мухомор для лося – лекарство»,- так рассуждая, я шел дальше.
От реки удалился, пожалуй на километр. Солнце уже опустилось низко к горам, и его косые лучи доставали всего лишь до макушек высоких пихт. Нужно возвращаться. Но не своим следом я решил идти, а в сторону заката, надеясь выйти к берегу. «Подниматься берегом к оставленной лодке будет быстрее и легче, чем пробираться лесом»,- решил я. Неожиданно над головой раздалось резкое «чжээ-чжээ!» И я успел заметить пролетевшую довольно крупную коричневатую птицу. Она села высоко на ветку пихты и с безопасной высоты, продолжая кричать, следила за мной. Может быть, ее разбирало любопытство, может, впервые увидела здесь человека, но при моем приближении, пока не улетала. Мне удалось в ней разглядеть сойку или, как ее еще называют, ронжу: рыжая голова, сама коричневая, с боков – яркие голубые пятна с черными полосками. Можно сказать, птица заметная, нарядная. А вот за характер крикливый, за панику, какую она поднимает в лесу, ненавидят ее, особенно охотники. Охотник выслеживает, подкрадывается к какому-нибудь зверю, а она - тут как тут, криком предупредит.
Уже в сумерки я добрался до лодки. На противоположной стороне реки выше по течению красным лоскутком трепетало пламя костра, указывая место стоянки. Чтобы угадать к костру, пришлось лодку буксировать выше.
Сел в лодку, сразу ощутив холод резины... Фоторужье - на колени, весло в руки. Темная вода подхватила легкое суденышко и, не смотря на мои усилия, потащила вниз. «Если не одолею быстрину, то со средины русла, лодку подхватит стремительная вода впадающей Становой Убы»,- сделав такой вывод, я чаще замахал веслом. Но вот костер уже совсем близко. Пляшут у берега розовые буруны. И... метрах в десяти ниже удалось-таки зацепиться за берег.
– Пошевеливайся! Пора ужинать!- послышался от костра голос Бориса.
Я подтащил лодку ближе к месту нашей стоянки, переоделся во все сухое и тоже сел к костру.
– Уху не стали варить, а решили доесть хариусов оставшихся от обеда,- сказал Георгий.
Ночь сплошной чернотой упрятала все вокруг, и только костер, постреливая искрами, отвоевал крохотное пространство, привлекая на свет комаров. Шумит рядом река. Булькает в котелке закипевшая вода. Борис роится в рюкзаке, отыскивая необычную, как он сказал, заварку.
– Что интересного увидел, и кого удалось сфотографировать? – спросил у меня Георгий.
- Ронжу снимал, а еще видел красавца-мухомора. Да еще ниже по течению, куда я вышел из леса, слышал шум воды, должно быть, опять какой-то порог,- поделился я.
- Порог, говоришь,- отставив кружку с чаем, достал карту Борис. – Так и есть,- сказал он, развернув карту,- это порог Дурная примета.
- От порога с таким названием ничего хорошего ждать не приходится,- сказал Георгий, наполняя чаем уже третью кружку.
- Ты как думаешь ночь проспать, если столько пьешь?- спросил я.
- Заварка понравилась, никогда не подумал бы, что кора рябины даст такой аромат,- ответил Георгий.
- Действительно, чай вкусный,- согласился я.
- Поблизости не попалось смородины, а рябина здесь недалеко, к самой воде свесила уже покрасневшие гроздья ягод. Пока было светло, я сходил, срезал коры. Мы еще в детстве чай заваривали всем, что подходящее попадалось под руку,- объяснил Борис.
- Выходит, что до конца путешествия перепробуем различную, дикую заварку,- сказал Георгий, и все же отставил кружку. Наконец-то напился.
- Может, удастся найти чагу. С ней чай тоже хорош и полезен,- сказал Борис.- Так что смотрите на стволах старых берез, на молодых она не вырастает.
- О ней много говорят, а все же, что она собой представляет, эта чага, и чем полезна? - поинтересовался Георгий.
- Чага, или березовый гриб, как еще ее называют, начинает прорастать в повреждениях коры, обычно старых берез. В трещину или в отверстие бывшего сучка из воздуха попадают грибные споры, и, может быть, лет десять-двадцать растет, созревает гриб-чага. Иногда огромной черной шишкой красуется на какой-нибудь старой, немощной березе. Такую шишку в самый раз можно срубать. А достигает она порой до четырех, пяти килограмм. Чагой (настоем ее) лечат желудочно-кишечные заболевания,- объяснял Борис.
Борису не раз доводилось находить эту чудодейственную чагу еще в детстве, с мальчишками в, близлежащих, лесах у города Лениногорска. Чаще всего она им встречалась во время походов за грибами, за ягодами, а то и где-нибудь у речушки, куда уходили ловить хариуса. Детство и школьные годы Бориса проходили в Лениногорске, во время войны. В военное холодное и голодное время, все, что удавалось добыть в лесу, дети несли домой. Хлеба, отпускаемого по карточкам в магазине, постоянно не хватало. С каким нетерпением люди ждали появления весной черемши, летом ягод, осенью грибов и кедровых орехов. Конечно же любимым занятием у мальчишек была рыбалка. С тех пор у Бориса сохранилась любовь к путешествиям, к рыбной ловле. Он знал какую, когда, где, на какую наживку можно поймать рыбу.
– Борис, а все же какая рыба, кроме чебака и хариуса, водится в Убе? – спросил Георгий. - Охота поймать какую-нибудь крупную. Не зря же ты взял с собой спиннинг.
– Рыба здесь всякая, есть и крупная – окунь, щука, налим, таймень. Только надо уметь поймать ее. Ниже по течению пойдут широкие и глубокие плесы. Попробуем взять щуку или тайменя,- объяснял Борис.
Ночь прошла без приключений – комары не в счет. Только вот примерно во втором часу я вдруг проснулся, кроме шума воды на перекате, доносился голос хозяина ночного леса - филина. Я выбрался из палатки и сразу окунулся в непроглядную темень: звезд не видно, небо, похоже, затянуто тучами. По сравнению с прошлой ночью, эта заметно потеплела.
– Как там? – пробудился Борис и сразу поинтересовался погодой.
- По-моему, собирается дождь,- ответил я, заползая в палатку на свое место.
Настало утро хмарное. Слабый ветер тянул с востока. Бориса в палатке уже не было. И Георгий тоже не спал, лежал и внимательно что-то разглядывал на потолке палатки.
– Что ты там интересное увидел?- спросил я.
- Да вот – комары почему-то не хотят улетать из палатки, хотя дверь открыта.
- Георгий, ты чудак, откуда им известно, что нам сегодня отплывать, может, ждут следующую ночь.
- Какая им следующая ночь, насосались так, что еле шевелятся, боятся оторваться от палатки, брюшко у каждого так и светится красной капелькой.
-Да,- согласился я, - сейчас бы из них кровь на анализ и узнали бы по группе, у кого больше высосали, у кого вкуснее. - Дымом напахнуло,- поднимаясь, сказал Георгий.
Я выглянул из палатки. Борис хлопотал у костра, готовя завтрак. Шипел над пламенем котелок с водой.
– Давайте-ка, братцы, по-быстрому завтракать и – в путь. Нужно успеть до дождя пройти Дурную примету,- позвал нас Борис.
– Что-то не хочется так рано купаться в Дурной славе,- передернулся, как от озноба, Георгий, направляясь к костру.
Пока завтракали, пока снаряжали лодки, тучи кое-где разорвались, в прорехах показалось чистое небо. Однако из-за гор, пока невидимая, приближалась гроза.
Плывем, вглядываемся вниз по течению.
– Во! Шумит уже Дурная примета,- заерзал в лодке Георгий, перекидывая весло то на одну сторону борта, то на другую.
Перед самым порогом река делилась галечным островом на две протоки.
– Подгребаем в левую протоку, что-то правая не нравится мне,- скомандовал Борис.
Она, левая протока, хотя и не так шумела как правая, но плыть по ней, пожалуй, нисколько не легче: торчали большие валуны, опасный навал воды. Лодку кидало, трепало из стороны в сторону.
– Вытряхнет из нас душу эта Дурная примета!- прокричал Георгий, барахтаясь в бурунах. Мы сразу же оказались, сидя по пояс в воде, а волны с брызгами окатили с головой. Одно хорошо, что по порогу пронеслись быстро, не кувыркнулись. После порога пошли широкие шивера, за ними начались, так называемые, Покровские ворота. После них Уба разбегалась на несколько проток. Пока плыли и все поглядывали на небо, которое вновь затягивалось тучами. Приближалась гроза, пугая раскатами грома. Зигзаги молний, казалось, втыкались в горы, в реку и острова.
– Погода вынуждает где-то пристать к берегу, но надо выбрать подходящее место, чтобы можно было развести костер и обсушиться,- с дрожью в голосе сказал Борис.
– Ты же говорил, к вечеру будем у поселка Пахотного,- напомнил я.
- Кто знает, на сколько непогода задержит нас,- сказал Борис, направляя лодку в наиболее спокойную левую протоку со светлым песчаным берегом.
Только мы выскочили на берег, как косматые тучи, раскатистым громом приветствуя нас, обрушили шлейфы дождя. И хотя мы итак успели накупаться в реке, все же, перевернув лодку Георгия, забрались под нее. Звонко залупил по резине дождь. Ежась от вмиг наступившей прохлады, выглядываем из-под лодки на закипевшую от дождя воду плеса. Налетевший ветер стал трепать заросли тальника на берегу и силился сбросить с нас лодку.
– Такой дождь долго не бывает, скоро кончится,- сделал вывод Борис.
И, правда, каких-то через десять минут на успокоившийся плес перед нами уже сыпали только мелкие капли дождя. «Пора бы выбираться из-под укрытия»,- только успел подумать я, как вдруг, будто над нами ярко вспыхнула молния, и раздался оглушительный треск грома. Потом утихающие его раскаты удалились. Эта молния и гром еще немного задержали нас. Мы продолжали смотреть на плес. Морща дорожку, по поверхности пробежал ослабевший ветерок. Вдруг посреди плеса вспучился бурун и... сверкнув чешуей и, растопырив ярко-красные плавники, взметнулся большущий таймень! «Вот это рыбина!» С восторгом переглянулись мы и скинули с себя лодку. Георгий схватил спиннинг Бориса.
– Можно я закину?! А то уйдет!
И, не дождавшись разрешения, разбежался, метнул блесну. Катушка, раскручиваясь, взвизгнула, не долетев до места всплеска тайменя. На воду шлепнулась блесна, а в руках Георгия образовалась большая «борода» из перепутанной лески.
– Ну, что ж, такая борода – признак молодости спиннингиста, - смеясь, подошел Борис.
– Таймень ждать не будет,- сказал я и, видя, что распутывать придется долго, достал фоторужье.
- Эх! Какая жирная уха накрылась,- расстроился Георгий и трясущимися руками начал теребить леску.
Я далеко не пошел от песчаного берега, который из светлого, почти белого, после дождя стал темно-серым. Подниматься на обрывистый берег, поросший высокой мокрой травой и кустарником, желания не было, и мое внимание привлекла белая трясогузка:длинный хвост, на голове черная шапочка. «Можно и ее поснимать». Присел я на корточки. Птичка бегала то вперед, то назад по мокрому песку у самой кромки воды. Быстро-быстро мелькали ее тонюсенькие лапки, словно спицы велосипедного колеса. Она то подпрыгивала, то приседала, хватая мошек и комаров. «Не скоро ты насытишься такой мелочью»,- подумал я. Но вот близко к трясогузке подлетела неосторожная бабочка-боярышница. Трясогузка подпрыгнула, запорхала, закружилась и... – какой-то миг, бабочка у нее в клюве трепыхала нежными белыми крылышками. «Ну что ж, это уже крупнее добыча»,- отметил я, ловя птичку в видоискатель. Поохотилась и, должно быть, все же наелась трясогузка, устала, перелетела на торчащую из воды кочку отдохнуть. Подергала она хвостом и принялась прихорашиваться, клювом перебирать перышки. «Оставайся, живи, как жила, а нам плыть дальше»,- поднялся я, разминая затекшие ноги.
Борис с Георгием распутали бороду, сидели на песке, поджидали меня.
– Костер решили не разжигать, пока возились с бородой, обсушились, согрелись,- сказал Борис.
Оно и правда, тучи разбрелись, и вовсю светило солнце.
– Выходит, что этого тайменя, виновника бороды, оставляем здесь,- упаковывая фоторужье, заметил я.
- Так ведь он больше не показался, напугал я его здорово,- усмехнулся Георгий.
За сегодняшний день мы так и не доплыли до села Пахотного. Снова вымокнув, пронеслись по мощным шиверам порогов Алтарь и Палати. Когда лодки вынесло на сравнительно спокойную ширину реки, мы приглядели уютное местечко на берегу. На небольшой полянке среди крупных серых камней расположились на отдых, чтобы обсушиться и приготовить обед.
– Глубина большая, место это подходящее для окуня, да и чебаки у самой поверхности только что прошли,- сказал Борис, глядя с берега на воду.
- Может, здесь и заночуем, не поплывем к Пахотному. Вечером порыбачим. Мне тоже это место нравится,- предложил Георгий.
- Кстати, здесь и заварка к чаю растет – душица, зверобой, ромашка. Далеко искать не надо,- сказал я.
Поставили палатку. Разожгли костер. Небо полностью очистилось от туч. Трава после прошедшего дождя высохла. Порхали бабочки. Но и мухи кусачие, слепни, пауты сразу надыбали нас, больно кусали, не сравнить с комарами, к которым мы уже почти привыкли. Комары пока прячутся в тени, ждут своего часа. А стрекозы, безобидные для нас и жестокие для комаров, летают над водой у берега.
От нашей полянки круто поднималась гора. На нее вскарабкались березы и осины. Местами выделялись кустики таваложника и шиповника.
После обеденного отдыха, я с фотоаппаратом покарабкался к березам и осинам: захотелось с высоты снять на широкую пленку панораму с рекой, с обширным лугом, раскинувшимся от левого берега и, может быть, с высоты удастся увидеть село Пахотное. Цепляясь за кусты и за скальные выступы, поднялся, перевел дух. Далеко на лугу стояли копны сена. Где-то тарахтел невидимый для меня трактор. А вот от противопоожного берега вброд показался всадник, вернее, всадница - на лошади сидела женщина. Переправившись через реку, она не стала подъезжать к нашему стану, а повернула лошадь на тропу, уходящую за скалу.
Должно быть, Пахотное не так уж далеко, хотя домов не видно. Вообще-то, если посмотреть на карте, село немного в стороне от берега реки. А нам бы надо сходить в село, купить хлеба. Со вчерашнего дня грызем подгорелые сухари. Мы их умудрились размочить еще в первый день сплава, а потом каждый раз сушили у костра, подсовывая ближе к углям, и поэтому они изрядно почернели.
Не найдя ничего особо интересного на этом склоне каменистой горы, я стал спускаться. Правда, кое-где встречались редкие кусты малины и красной смородины. Малина на вкус была сладкая, запашистая. А вот смородина кислая - нисколько еще не набрала сладости. Она ближе к осени становится приятной, кисло-сладкой на вкус. Сейчас смородину не захочешь в рот брать, и на заварку чая не пойдет. Для заварки надо пройти берегом, поискать смородину черную, пусть даже недозревшую, но нам-то только ее листья нужны. Хорошо бы добавить в чай для аромата лабазник. Торчащие в траве белые его метелочки я приметил, когда подплывали к горе.
Спустившись к нашей стоянке, я застал Георгия лежащим в палатке. После сытного обеда ему лень было чем-нибудь заняться, и он решил лежа подкопить жир. Оно и понятно, может, завтра придется без остановок плыть до Пахотного. Бориса рядом не оказалось. Одной лодки тоже не было.
– Уплыл исследовать клеевые места,- сказал Георгий.
Приближался вечер. Солнце подкатывалось к горизонту и скоро должно было завернуть за гору, под которой мы расположились. Тогда полянку с палаткой накроет тень.
Но пока светло и тепло, я решил на этот раз поснимать бабочек и стрекоз. Телеобъектив фоторужья снял, накрутил на фотоаппарат удлинительные кольца, и на них объектив «Индустар-50». Мое внимание привлек мордовник, растение высокое, с шариками-ежиками. На щетинистое шаровидное соцветие садились бабочки-крапивницы и из синеньких мелких цветочков хоботком добирались до нектара. Мне казалось, что присосавшаяся бабочка подпустит на близкое расстояние, позволит сфотографировать, но она осторожничала - сразу же взлетала при моем приближении. Пришлось выкручивать кольца и ставить объектив «Юпитер-11». С ним проще, он приближает. Правда, не такими резкими и четкими будут снимки, но все же снять бабочку удалось. Потом у воды я погонялся за большими стрекозами-коромыслами. Поблескивая коричневатыми, словно слюдяными, крыльями эти крупные стрекозы охотились на мошек и комаров. Только за одно это они заслуживали у нас уважение. Перепархивали с травинки на травинку, садились на торчащий из воды стрелолист яркие стрекозы-красавки. Не зря их назвали красавками. Они так и светились в лучах солнца сине-зелеными нарядами. Как будто понимая свою заметную красоту, стрекозы не подпускали близко, отлетали, садились подальше от меня, на листья водных растений и разглядывали свои отражения в воде.
Жаркое солнце не позволило Георгию долго лежать в палатке. Распаренный как в бане, он выбрался на свежий воздух, взял удочку, отправился под скалу, где тень уже легла на воду. Вскоре подплыл на лодке, недовольный сегодняшней рыбалкой, Борис.
– Место вроде бы хорошее, должен браться окунь, а даже чебаки не клюют, хотя стайками проплывают у самой поверхности и, презирая мою наживку, хватают различные травяные соринки.- Вот всего-то трех поймал,- объяснил Борис.
- Может, завтра утром лучше будут браться,- сказал я.
Утро выдалось тихое, прохладное. Но солнце уже осветило вершины далеких гор. Легкий серовато-синий туман медленно плыл над водой в сторону восхода.
Рано утром не было желания браться за удочки, за спиннинг. Решили обогреться у костра, вскипятить чаю, а уж потом, как только солнце прогонит туман и согреет воздух, можно будет отправиться на рыбную ловлю.
Примерно в десять часов сняли с себя штормовки, брюки - можно уже было загорать. Борис взял спиннинг и на лодке отплыл к выступающим из воды большим камням. С них, как он посчитал, можно будет кидать блесну в три стороны. Георгий, не надеясь на крупную рыбу, с удочкой ходил по берегу у самой воды, отковыривал камни, искал червей.
«А что если попробовать ловить на кузнечика»,- подумал я и, пока утром кузнечики не такие прыткие, начал гоняться за ними в траве.
Пока я их ловил и засовывал в коробок из-под спичек, Георгий закинул удочку, положив удилище на роготульку, глядел на поплавок, скучая и царапая живот.
– Что, Георгий, живот просит ухи? – спросил я и тут же рядом сделал заброс с кузнечиком на крючке.
Кузнечик, медленно погружаясь, хорошо был виден в прозрачной воде и вдруг исчез. Леска натянулась. Дергаю! Сверкнув серебристой чешуей, на траву шлепнулся крупный чебак.
– Может, и мне перейти на кузнечиков,- Георгий, удивившись, выдернул леску с оборванным червяком.
И вдруг слышим: «Есть! Гляньте!» - Борис поднял, трепыхавшегося на леске, крупного окуня.
– Ничего себе! Вот это окунище!- удивился Георгий и, бросив удочку, побежал за спиннингом.
«Хорошо, пусть ловят окуней, у меня нет спиннинга и придется таскать чебаков»,- так я подумал и... выкинул на траву второго чебака. Георгий взобрался на выступ скалы, что был как раз напротив того места, где Борис выволок окуня, и размахнувшись, удачно шлепнул блесну. Торопливо накручивая на катушку леску, он спросил:
- Борис, ты на желтую или белую блесну поймал?
- На царскую.
- Не понял. На какую еще царскую?
- Я ее смастерил из старой серебряной монеты с изображением царя Николая второго. Перед рыбалкой надраил до блеска - в воде играет превосходно. Любой хищник, хоть щука, хоть окунь не выдержат соблазна, схватит.
Только Борис проговорил, как снова стал накручивать катушку, подтягивая, видать, немалую рыбину. Туго натянутая леска так и бегала из стороны в сторону.
– Во! Опять! Да, пожалуй, крупнее прежнего, - снимая с тройника окуня, радуясь, сказал Борис.
- Кажется, тоже схватил! – приплясывая на выступе, подтягивал окуня Георгий.
- Угадали на окуневый жор, тут уж надо успевать! - ликовал Борис.
«Раз такое дело, чебаки обождут»,- бросил я удочку и с фотоаппаратом – к рыбакам.
- Да! – разглядывая окуня, пойманного Георгием, удивился я. – Окуней таких, крупных мы зимой не ловили на кормак даже на Зайсане... Красавец!
- Полосатый и хищный, словно тигр,- тоже любуясь, окунем, сказал Георгий.
- А плавники-то, какие яркие, красные, - проговорил я и опасаясь растопыренных колючек верхнего плавника, опустил окуня в котелок с водой.
Брызги во все стороны! Наш пятилитровый котелок оказался тесным для такого окуня. Повозившись немного, окунь принял вертикальное положение, выставив из котелка кверху хвост.
Я вернулся к брошенной удочке, но, по-видимому, окуни распугали чебаков, и не только их, а всю рыбью мелюзгу. Клев прекратился, как обрезало. Окуни не стали браться ни на царскую блесну, которой гордился Борис, ни на советскую белую с зеркальным блеском, что была у Георгия. Окуневый жор продолжался с час, может, немного больше. Но и за это короткое, с точки зрения рыбаков, время, удалось поймать полтора десятка.
– Вот это будет Уха! Заварим каждому по окуню. Я даже не думал, что здесь могут быть такие большие окуни, - не мог нарадоваться Георгий.
- Это тебе не окунишки, что шныряют у нас в протоке Иртыша. У них один рот да колючки на спине,- сказал Борис.
-А вы не слышали, что, так называемый, китайский окунь бывает до семидесяти сантиметров в длину. Водится он в реках Китая и Кореи. Есть у нас на востоке в Амуре, -вспомнив где-то прочитанное, сказал я.
- В такую даль, на Амур мы не поедем. Нам хватит Убы, Иртыша. Можно попутешествовать по рекам Курчум, Бухтарма. Ну, и озера рыбные есть и не так далеко – Маркаколь, Зайсан,- высказал свое мнение Борис.
- А в океанах - Тихом, Атлантическом, Индийском и вовсе огромных размеров бывают окуни. Например, каменный окунь достигает трехсот килограмм,- продолжил рассказывать я.
- С ума сойти! Такой окунь нам просто ни к чему. Съесть мы его и за неделю бы не смогли, в нашу лодку он никак бы не поместился, так-что пусть радуются его улову рыбаки-индусы или негры, - смеясь, говорил Георгий.
Кое-как мы справились с ухой и тут же с тугими животами развалились на травке.
Георгий, некоторое время помолчав, произнес:
- Вот раньше мне приходилось ловить окуней небольших, но они как-то стройнее, красивее выглядели. Глаза оранжевые. Спина темно-зеленая. Бока полосатые, желто-зеленые. Ну, и что в первую очередь бросается в глаза, так это колючий на спине гребешок и ярко-красные плавники внизу. А эти какие-то неуклюжие, горбатые.
- Посмотрел бы ты какой он неуклюжий, когда хватает из засады, мимо проплывающего чебака,- возразил Борис.
- Такие окуни, каких вы поймали, любят глубину. Хищники они отменные, даже щука бы позавидовала. Питаясь разбоем, окуни растут быстро и не в длину, а в высоту и толщину, поэтому-то у них образуется горб,- пояснил я опять.
- Да, что тут говорить. Человек к старости тоже чаще всего толстеет, и горб наживает, с палкой ходит, чтоб где не споткнуться,- сказал Борис.
После горячей ухи и жаркого солнца долго не полежишь, и мы пошли бултыхаться в воде, хотя уже пора было отправляться в плавание. А оно без купания никак не обходится.
Отплыли только в полдень. По сторонам берега, то крутые поросшие лесом, то низкие каменистые. Несет вода наши лодки по перекатам, крутит в воронках. Вдруг Борис перестал управлять веслом, приподнялся:
- Смотри, что-то отсвечивает, белое, круглое,- указал он и направил лодку к непонятному предмету на отмели. Большой, около двух метров в диаметре, круг из белого металла с острыми рваными краями лежал, частично погруженный в воду. Из него торчала гофрированная труба. Подплыл к нам Георгий и – сразу за фотоаппарат. Походили мы вокруг, посмотрели.
– Подарок из космоса,- сделал вывод Борис.
- А как вы думаете? Не излучает ли какую радиацию эта штуковина?- спросил Георгий.
С некоторой опаской мы все же подошли вплотную, потрогали – гладкий, горячий, хотя и светлый, а на солнце накалился, как сковорода.
- Интересно, сколько времени лежит он здесь? Почему не убирают?- проговорил Георгий, щелкая затвором фотоаппарата.
Проплыли от этой находки километра три и опять увидели на берегу огромную сигароподобную трубу из такого же металла. Но тут уже человек здешний сообразил приспособить, прилетевший из космоса подарок, под жилье: на закругленной крыше труба печная, в сторону реки настежь открыта дверь.
Течение реки в этом месте медленное. Шлепая веслами, мы подплывали и, по-видимому, разбудили хозяина, отдыхавшего в этой огромной трубе. Он показался в дверях. Кроме черных трусов с цветной заплаткой, на нем ничего не было. Раскрасневшийся, потирая спросонья глаза, чтобы разглядеть, нас бродяг, неожиданно появившихся на реке, мужик вышагнул наружу. Мы приткнули лодки к песчаному берегу, поприветствовали загорелого, коренастого, с седеющей бородкой, уже немолодого, лет пятидесяти, мужика. Видя, с каким интересом мы разглядывали его и необычное жилище, он улыбнулся и сказал:
- Нет, ни космонавт я, ни инопланетянин,- и пригласил зайти внутрь.
Пара широких досок служила полом. По бокам – две лежанки, заправленные постелью. Между ними небольшая железная печка, от которой через крышу выходила труба. Ближе к выходу был столик, приколоченный к полу.
– А не опасаетесь, что этот металл излучает радиацию? – поинтересовался я.
- Какая радиация?!- удивился он. – Третье лето живу здесь с напарником. – Пастухи мы. С весны до поздней осени пасем совхозных коров.
- Что-то не видно никаких коров,- сказал Борис.
- Поплывете, завернете за гору, там на лугу стадо увидите,- пояснил мужик.
Он вынес закопченный чайник, поставил на таганок. Чиркая спичкой, поинтересовался:
- Откуда вас принесло? Давно не встречал здесь ни рыбаков, ни туристов. Хоть пропади со скуки. Был у нас приемничек, да батарейки сдохли. Сейчас чайку попьем, поговорим. А то приходится слушать мычание да бряканье ботал на блудливых коровах.
Напились мы с пастухом чаю с молоком. Рассказали ему, что в настоящее время творится в районе и в области. Услышав, что мы собираемся проходить порог ниже Карагужихи, удивился, покачал головой и сказал:
- Я бы вам не советовал в него соваться. Знали бы вы, сколько на дне порога ружей, топоров, всякого снаряжения, да и фотоаппаратов, - глядя на фоторужье, лежавшее возле меня, сказал он.
- Об этом мы наслышаны. А все же далеко ли еще до Крагужихи?- не веря карте, спросил Георгий.
- Нет, пожалуй, к вечеру доплывете,- пояснил пастух.
Мы не стали засиживаться, угостили пастуха парой окуней, чтобы вечерком с напарником сварили уху, и приготовились к отплытию. Узнав, что у нас третий день не было хлеба, он вынес булку домашней выпечки.
– Не свежий, но все ж таки – хлеб, а не сухари,- подал он.
- Хорошо! Теперь и не надо будет тащиться в поселок Пахотный. Поплывем сразу до Карагужихи,- сказал Борис.
- Карагужиха - село большое, там есть пекарня и даже два магазина. Купите хлеба свежего. Постоянно лежат на полках магазина консервы рыбные. Винишко кой-какое завозят,- говорил пастух, провожая нас.
До села Пахотного опасных мест не встретилось, и пороги – Алтарь, Палати представляющие из себя мощные шивера, мы пронеслись быстро, но, конечно, вымокнуть успели. Однако, чем ниже спускались, тем вода в Убе казалась теплее. А может, мы просто уже привыкли к ней.
Проплыли мимо луга, уходившего от правого берега до полосы березового леса, до которого было километров пять. На нем паслись крупные, пятнистые, вероятно, породистые коровы. С левой стороны реки, за перелесками должно быть Пахотное. Туда тянулась дорога. Вдали виднелись копны. Копошились люди, укладывая на прицеп трактора, сено.
Примерно в десяти километрах от Пахотного впадет речка Громотушка. От устья ее – опять порог под названием Пихтовский.
- Порог как порог. Не впервой нам,- стараясь плыть рядом с нашей лодкой,- подбадривал Георгий.
В самом конце порога наши лодки все же пронеслись, как по ступенькам, словно их столкнули со второго этажа дома.
После полудня, часа в четыре, мы доплыли до устья речки Сакмарихи. Сакмарихинский порог представлял собой просто шивера. Прошли его легко и остановились на обед, на отдых, чтобы размять ноги после долгого сидения в лодках. Впереди – уже Карагужиха. К вечеру рассчитывали быть там.
Дров для костра меж камней у отмели было столько, что хоть месяц здесь живи. И рыбу ловить не нужно, окуней выпотрошенных, присоленных и переложенных травой, чтобы не испортились в жару, мы держали в рыболовной сумке.
Уху сварили быстро, может быть, потому, что оказалось два повара - Борис с Георгием. В мою обязанность входило – поддерживать огонь костра. На этот раз ели уху не с сухарями, а с хлебом, булку которого дал нам пастух - летний "космонавт" ступени ракетоносителя. Уха была бы еще вкусней, если бы повара не переперчили: во рту жгло ужасно. Но Борис и Георгий, кажется, с аппетитом хлебали, покрякивая как селезни и смотрели на меня.
– Не расстраивайтесь, запьем холодненькой водичкой вместо чая,- сказал я и, отложив ложку, принялся за рыбу. Большие куски порезанных окуней, были вылолены из ухи в чашку, как только котелок сняли с костра.
После обеда плыть не торопились. Теперь знали, что Карагужиха недалеко. Помыли ложки, чашку. Котелок надраили травой с песком. Убрали остатки продуктов, которых хватило бы всего на день.
- Надо будет в Карагужихе подкупить. А плыть нам до Верх-Убы, до конечной точки путешествия, еще дня три,- подсчитал Борис.
- Как бы погода не испортилась, - забеспокоился Георгий.
Мы с Борисом посмотрели в ту сторону, куда вечерами садилось солнце. Там собирались тучки.
После полудня, около трех часов, мы продолжили путь. Чем ниже спускались, тем Уба становилась шире, больше растекалось проток. По сторонам поблескивали озерки и болотца. Почти в сумерки достигли Карагужихи и на правом берегу, напротив, остановились лагерем. От села доносился лай собак, мычание телят и коров. Слышно было работу электродвижка. В окнах крайних домов горел свет.
Переплывать на ту сторону и идти в магазин было поздно, решили ночевать здесь, а утром посетить село.
Утро выдалось неприветливое, хмурое, но теплое. Низко, медленно двигались тучи, а за горой в западной стороне сверкала молния и гремел гром.
Быстро свернули палатку, все снаряжение уложили в лодки и отчалили. На берегу у лодок остался Георгий, а мы с Борисом направились к магазину. Безо всяких блужданий вышли, как нам показалось, на центральную улицу с деревянными тротуарами по бокам и с большими зеленоватыми лужами посредине. В них, довольно похрюкивая, уже принимали водные ванны свиньи и, моргая, маленькими глазками глядели на нас. Только обошли свиней. Как неожиданно натолкнулись на собак. Впереди на кривых лапах стояла маленькая мохная собачонка. Ее морда была завешана космами так, что она только одним глазом глядела на нас, при этом скалила зубы. Одно ухо у ней торчало, другое, рваное, свисало. Вся шерсть на ней была в пыли и грязных пятнах. Хвост со светло-серым кончиком воинственно торчал кверху. Сквозь зубы слышалось предупреждающее рычание.
«Видать, сучка еще та! И задира порядочная»,- подумал я.
А группа поддержки, из четырех собак, крупнее ее раза в два, застыла в позе готовности у зарослей крапивы и чертополоха под полуразвалившимся забором. Мы поняли, что эта, на вид смешная шавка, предводительница разбойной шайки. Вообще-то нам не до смеха, вышли правильно, недалеко видна почта, а за ней магазин.
- Может, женам отобьем телеграммы, что не утонули, что с медведем еще не встретились,- в шутку сказал я.
- Ты, что?! – возразил Борис,- они же сюда станут телеграфировать с таким, примерно, текстом: «Хватит дурака валять, из Карагужихи – домой!».
- Пожалуй, ты прав. Нам бы поскорее попасть в порог, а там видно будет, домой или на дно в царство водяного,- согласился я.
Мы стояли. Собаки пока не решались связываться. Как нарочно, под ногами – ни палок, ни камней. И откупиться нечем - пошарили мы в карманах. Пришлось отступить и, обходя «свинячую» ванну, перейти на другую сторону улицы. Подозрительно проследив одним глазом за нами, шавка повела компанию тоже в сторону магазина.
У магазина стояли два хмурых мужика с бензопилой, похоже, лесорубы, и старушка с большой сумкой. На двери – замок.
«Нам бы хлеба купить»,- сказали мы.
– Милаи, дык хлеб-то ишо не скоро подвезуть, а магазин - счас придеть продавшица, откроить,- объяснила старушка.
А один из мужиков, оглядев нас, не бритых, не чесаных, в измятых брюках и грязных выгоревших штормовках, наверно, подумал, что сбежали откуда-то. Но все же дал дельный совет.
– Идите на пекарню, там могут продать хлеб,- сказал он.
Можно сказать, ориентируясь по запаху, пришли к пекарне. Чтобы пекари были сговорчивее, мы сразу объяснили, что путешествуем, плывем по реке и, что хлеба не ели уже несколько дней. Продали нам пять булок еще горячего, запашистого, белого хлеба. С хлебом мы снова – к магазину. Он уже был открыт. Не отходя от магазина, на травке у крыльца мужики разливали бутылку вина, и лица их уже не казались хмурыми.
Выбора в магазине почти не было.
– Консервы с килькой нам не нужны, не будем позориться,- сказал Борис. А купили пшена для супа и каши, пряников, соли и перца. И пока хлеб еще горячий, заторопились к Георгию. Лишь бы ватага собак снова не встретилась.
До чего же вкусным оказался хлеб, мягкий с хрустящей корочкой и главное, еще горячий. Зачерпнув в кружки речной воды, запивая, быстро управились с булкой хлеба.
Тучи немного поредели, поплыли в сторону от Карагужихи. На душе как-то стало веселей.
– Пока не собрался серьезный дождь, надо плыть,- упаковывая остальной хлеб и, купленные в магазине продукты, тут же предложил Борис.
Плывем. Ниже Карагужихи – мост, большой, деревянный, прогнувшийся посредине. По нему с правого берега, натужно гудя и раскачивая, шел лесовоз с длинными бревнами. Проплыли под мостом и оказались на широком плесе, о котором, рассказывая про порог, упоминал Мартемьян Борисович. Пугающий рев порога уже доносился снизу.
– Здесь немного ниже должна впадать Белопорожная Уба. Давайте грести к правому берегу, - сказал Борис, направляя лодку.
Для стоянки нам приглянулся песчано-галечный с редкой травкой пятачок полуострова. Слева шумела неугомонная Уба, справа врывалась Белопорожная. По высоким скалистым горам, местами, поросшие лесом, ползли косматые тучи.
Засверкала молния, и громыхал гром. Мы торопились, ставя палатку. Развели большой костер, чтобы дождь не мог затушить, и над ним повесили котелок с водой. Дождик негустой, но, не переставая, шел до вечера. Плыть к порогу в такую погоду, нечего было думать.
– Мне кажется, завтра, если дождь прекратится, необходимо будет перебрести Белопорожную Убу и там дальше посмотреть, что за порог,- сказал Борис.
- Ну что ж, придется в палатке пережидать дождь. Хотя бы завтра погода наладилась. С тяжелыми рюкзаками и с лодками трудно будет даже Белопорожную перебрести, собьет с ног,- вздыхая, высказался Георгий.
Дождик все же на какое-то время прекратился. Как-то не верилось, что завтра его не будет. Кругом держались, набухшие от влаги, тяжелые тучи. До позднего вечера мы сидели у костра. Спать никому не хотелось, наверное, каждый думал о прохождении порога завтрашним днем. Радуя нас, в прогалинах туч зажглись звезды. Может и правда погода наладится, ведь не осень же сейчас.
Ночью спали плохо: вначале комары не давали покоя, а то кто-нибудь из нас выбирался из палатки взглянуть, что за погода.
Однако, утром встали рано. По ущелью над порогом медленно надвигался туман. А выше, наверное, в Карагужихе дождь уже обрушился. Вскоре тучи заволокли все небо, и дождь ливанул во всю силу, снова загнав нас в палатку.
– Ничего не поделаешь, будем ждать,- сказал Борис, ложась удобнее.
- И что только думают в «небесной канцелярии» ? Зачем здесь дождь? Да и вообще он никому не нужен – пора сенокосная,- сокрушался Георгий. Беспокоясь за кассеты с фотопленкой, я надежнее спрятал их от влажного воздуха в полиэтиленовый пакет.
Пролежали мы до полудня и, поняв, что дождь не известно когда кончится, свернули палатку. Распределили между собой весь груз, пошли к Белопорожной выбирать место брода.
От самого берега и почти до средины реки торчали из воды камни.
– А что тут выбирать? Хоть где бреди – река быстрая, холоднющая. Вырубим каждому по жердочке и... в воду, - сказал Борис, доставая топорик.
- С таким грузом на спине шатает даже здесь, на берегу, в воду соваться страшновато,- со вздохом произнес Георгий и, зажав в руке жердину, первым забрел. Подождал пока вода заполнит резиновые сапоги для большей устойчивости и подался к противоположному берегу, где виднелась тропинка.
Ну, а мы с Борисом были обуты в кеды, так что в устойчивости проигрывали Георгию.
Течение быстрое. Камни на дне крупные, скользкие. Чего доброго – ноги можно вывернуть.
Медленно бредем, нащупывая ногами свободное место меж камней. Сверху льет, снизу – вода бурлит, брызгается. Вся надежда на гибкие жердочки, крепко зажатые в руках. С горем пополам все ж таки добрались до берега, вышли на тропу. Мокрая, скользкая, как змея, она извивалась меж камней и кустов - то подходила к самому берегу, крутому, обрывистому, то тянулась через лес. Часто тропа, свернув к берегу, терялась среди больших валунов, у же по ним, мокрым, скользким, приходилось чуть ли на четвереньках карабкаться. А дождь все лил и лил, то тише, то снова усиливаясь. Выбившись из сил, освобождили себя от груза, упали отдохнуть.
– Посмотрели бы наши жены, как мы отдыхаем в отпусках,- сказал я, вытирая рукавом мокрое лицо толи от дождя, толи от пота.
Наконец-то мы поднялись на высокий берег к огромным валунам. Под одним из них, как под карнизом, можно было спрятаться от дождя. Втиснулись. Сидим, прислушиваемся к шуму порога и к удаляющимся раскатам грозы. Но сколько не сиди, не дрожи от холода, а дождю нет конца. Зато по всему видно, что в этом месте часто останавливаются рыбаки: на камни положена толстая доска, наверное, служит и столом, и скамейкой. Рядом темнели угли от кострища. В нише скалы стоял закопченный чайник и лежал, завернутый в клочок полиэтилена, коробок спичек. Рядом - несколько скрученных кусков бересты для растопки.
– Давайте-ка вскипятим чаю,- вдруг предложил Борис.
И мы стали собирать все, до чего не добрался дождь. В щелях и меж камней и под ними насбирали немного палочек, веточек, коряжин. Нам бы только разжечь, а потом и мокрое топливо будет гореть.
После того, как согрелись чаем, снова взвалили на спины рюкзаки и вышли под дождь. Пройдя с полкилометра, неожиданно увидели у самой тропинки чью-то палатку, растянутую под березами. Услышав мокрое чавканье при нашей ходьбе, хозяева палатки откинули дверку, и показались удивленные три физиономии.
– Во! Оказывается есть туристы, которым дождь и холод нипочем, - сказал один из парней.
А девушка, откинув с глаз волосы, с улыбкой спросила:
- Откуда ж вы взялись в такую погоду?
- Мы-то, можно сказать, здешние, из-под Устькамана,- ответил Георгий, поправляя рюкзак. - А мы из Чимкента,- ответил парень. – Вон там, внизу на камнях наш катамаран.
Мы продолжили путь, а через полсотни шагов оказались у огромной каменной глыбы, разрисованной замысловатыми пятнами цветных лишайников, словно потрудился знаменитый абстракционист. В верхней части этой громадины, на ровной светло-серой поверхности была закреплена табличка памяти погибшей в пороге Александровой спортсменки из Новосибирска, покорительницы горных рек. Еще одну табличку мы разглядели на другой стороне порога. Она тоже украшала скальный откос. Кто погиб? Когда? Разобрать не смогли.
– Посмотреть бы в бинокль, а вообще, зачем знать. Да ну его, этот порог! Лучше весь груз протащить на себе подальше от самых опасных мест,- сказал Георгий.
- Я согласен,- немного подумав, произнес Борис.
- А то и нам придется крепить здесь таблички для устрашения других,- поддержал я друзей.
До выхода порога из каменных теснин, как мы предполагали, было еще далеко, а мы до того устали и вымокли под дождем, что готовы были броситься в воду и плыть.
В самом узком месте, где вода била в торчащие глыбы и разлеталась мелкими брызгами, мы увидели «картину» достойную кисти Айвазовского – нанизанный на валун покоился небольшой плот. Посредине плота торчала в виде мачты жердина с перекладиной и на ней были растянуты чьи-то штаны. «Без штанов ли кто уплыл дальше? Или здесь же нырнул? А, может, эти просто запасные?» Оставалось только гадать.
Пробираемся по большим наклонным плитам отполированным водой во времена паводков. На некоторых из них вода накрутила углубления в виде чаш, которые сейчас заполнил дождь. А вот, что-то похожее на каменный колодец. Мы подошли – напахнуло тухлой рыбой. Заглянули. На метровой глубине лежали крупные налимы и таймени. Этот колодец, по-видимому, в большую воду соединялся через какой-то проход. Рыба зашла туда, а когда вода резко убыла, она оказалась в ловушке.
- Жаль. Если бы нам оказаться здесь на неделю раньше, застали бы рыбу живой, - отходя и зажимая нос, сказал Георгий.
- Мне интересно, почему же не наткнулись на колодец карагужихинские рыбаки? –сам себе задал вопрос Борис.
Прошли еще немного, поглядывая на грохочущую воду порога и, определив, что рискнуть уже можно, упаковали вещи, закрепили шнурами к лодкам. Все равно при такой погоде не порыбачишь в пороге - и крепче сжимая в руках весла, бросились в пенящуюся воду.
«Лишь бы не перевернуло лодки вверх дном. А то, что сразу окунулись почти с головой, не стоит беспокоиться - дождь давно нас вымочил», - успел подумать я.
Кидало и бросало лодки то в одну сторону, то в другую, то затягивало в крутящиеся воронки. Усидели. Не выкинуло из лодок никого из нас. В последних ступенях порога пронеслись быстро.
Лодки вынесло на просторный плес, и мы облегченно вздохнули. Теперь, наслаждаясь отдыхом, довольные, что самый опасный порог Убы пройден, рассматривали берега: нужно было найти подходящее место для стоянки и ночлега. Дождь на наше счастье стал утихать, но тучи пока еще прятали солнце. Проплыв от порога километра два, повернули к местечку, где в Убу впадала маленькая речушка. Вода в ней, как и следовало ожидать, помутнела от прошедших дождей и уходить вверх по ней на ловлю хариуса не было смысла. Наше внимание привлекло небольшое возвышение с мелкой травкой и кое-где со светлыми камнями. По краям этого пяточка топорщились полусгнившие вершинники леса, несколько трухлявых чурок.
– Похоже, когда-то здесь стояли лагерем лесорубы. Пойду взгляну. Может там и поставим палатку,- сказал я и достал из рюкзака фотоаппарат.
Дождь прекратился, и вот-вот проглянет солнце.
«Хорошо бы обсушиться, развести костер»,- подумал я, выходя на поляночку.
Но! Место оказалось занятым раньше нас: почти на каждом камне, свернувшись калачами, темнели гадюки. Их я насчитал пять. Им тоже понравилось это место. Они лежали, ждали солнечного тепла. Взвел я затвор фотоаппарата, шагнул к одной из них – подняла голову, зашипела. Чуть подальше вторая зашевелилась. «Тихо! Тихо! Отдыхайте», - стал я пятиться от них.
- Ну, как там? Будем перетаскивать все? – сразу спросил Георгий.
- Нет, место мне не понравилось,- умолчав о змеях, ответил я. - Придется здесь, среди мокрой травы и кустарника, располагаться, - сказал Борис, растягивая мокрую палатку.
Вечером на закате покрасневшее солнце, как бы виновато смотрело, как мы, уже не надеясь на него, сушили у костра одежду, обувь и намокшие продукты.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В ГЛАВЕ ШЕСТОЙ